Александр Чудаков. - Ложится мгла на старые ступени

• Название: Ложится мгла на старые ступени
• Автор: Александр Чудаков.
• Жанр: Биографии и Мемуары

Алекса?ндр Па?влович Чудако?в (2 февраля 1938, Щучинск, Казахская ССР - 3 октября 2005, Москва, Россия) - российский литературовед и писатель, специалист по Чехову. Был женат на литературоведе и общественном деятеле Мариэтте Чудаковой.В 1960 закончил филологический факультет МГУ. С 1964 работал в Институте мировой литературы, преподавал в МГУ, Литературном институте. Доктор филологических наук (1983). После 1987 читал русскую литературу в европейских и американских университетах. Состоял в Международном Чеховском обществе.Чудакову принадлежат следующие работы: «Поэтика Чехова» (1971, английский перевод - 1983), «Мир Чехова: Возникновение и утверждение» (1986), «Слово - вещь - мир: от Пушкина до Толстого» (1992). Помимо этого он опубликовал более двухсот статей по истории русской литературы, готовил и комментировал сборники произведений Виктора Шкловского, Юрия Тынянова.В 2000 в журнале «Знамя» был напечатан роман Чудакова «Ложится мгла на старые ступени», который номинировался на Букеровскую премию в 2001. Премия фонда «Знамя» 2000.

---

Только растения плохо помнил Антон, это была дедова стихия, по второй профессии он именовался ученый агроном, их называл то по-русски, то по-латыни; запоминались названья совсем не латинские - когда про беловатый гриб, испускавший из себя облако вонючей пыли, дед, поколебавшись, сказал: “бздюха”. Латинское наименование у гриба, впрочем, было тоже какое-то сомнительное: люкопердон бовиста.

Иногда дед говорил нечто не очень понятное, но Антон тоже слушал внимательно и по привычке запоминал:

- Чтобы пользоваться силами Природы и благожелательными ее дарами, надобно постичь законы механики, ботаники, знать естественную историю и действовать соответственно. И тогда Природа будет не только строга, но и дружественна.

Результаты метод деда, видимо, давал прекрасные: у него было множество каких-то поощрительных листов, а в двенадцатом году ко дню Св. Пасхи он был согласно представлению Министра Народного Просвещения пожалован Большой Золотой медалью Великого князя для ношения на шее. Правда, старики расходились во мнениях: дед говорил, что на Александровской ленте, а бабка - что на Владимирской. “Да что ты, старая! Золотые медали всегда носили только на Александровской ленте! Или на Анненской - но уже для ношения на груди”. На эту медаль бабка в девятнадцатом году выменяла пуд гречки - медаль была большая, “золото настоящее, не то что теперь дают в школах и спортсмэнам”.

После завтрака дед долго брился бритвой “Золлинген”, старой, хорошей стали, брившей со звоном, купленной в день коронации Николая II и за полвека ставшей узкой, как карандаш (интересно, какова она сейчас, у дяди Лени, еще через полвека?), равнял усы, специальными ножичками подстригал волосы в ноздрях, - наблюдать за этим было очень интересно.

Уроки начинались с арифметики. “Купец купил 75 аршин синего сукна, - диктовал дед, - по 1 рублю 20 копеек за аршин… (“75 арш. по 1 р. 20 к.”, - записывал мелом на печке Антон) и 30 аршин сукна цвета наваринского дыму с пламенем по 2 рубля 50 копеек за аршин. Сколько уплатил фабриканту купец, если…”. Самое интересное были задачи-загадки: “Летела стая гусей. Навстречу им - один гусь. -Здравствуйте, сто гусей! - Нас не сто. Вот если б было еще столько, да еще полстолька, да еще четверть столька, то было бы сто. Сколько гусей было в стае?” Или: “Бахус, воспользовавшись сном Силена, взял его урну с вином и стал пить. Но недолго ему пришлось наслаждаться: Силен проснулся, вырвал у него урну и потопил свое горе в остатках вина. Бахус пил в течение трех десятых того времени, какое нужно было бы Силену одному, чтобы выпить целую урну. Если бы с самого начала оба принялись пить вино из урны в одно и то же время…” Эта задача осталась без решения - слишком интересные пошли рассказы про Бахуса-Вакха, а также вакханок.

Дальше шла грамматика - писали тоже на печке, потому что можно было стирать, например, мягкие знаки в предложении: “Борись за уголь, сталь” - получалось: “Борис за угол стал”. Писали и другие интересные фразы - если читать наоборот, выходило то же самое; называлось: перевертень. Самый лучший был придуман поэтом Державиным, стихи которого деду очень нравились, а Антону - нет, но за эту фразу Антон поэта очень зауважал: “Я иду с мечем судия”. Некоторое время Антон колебался: не считать ли лучшим перевертень “И суку укуси”, но из уваженья к деду и Державину первое место оставил за ним.

В грамматике вообще увлекательного было много, всякие стихи.

Искусства ратного Суворов госп-1,

В Италию вступивши лишь е-2,

Разбил французов вне и замешал вну-3… Или другие разные штуки. Почему говорят: ари-стократ, а не кричи-стократ, осто-рожно, а не осто-овесно, до сви-дания, а не до сви-Швеция?

Не скрыл дед и потясающее слово, с которым была связана страшная тайна. Все думают, что во всем русском языке есть только одно слово с тремя буквами “е”: длинношеее. И один дед знал второе. Однако предупредил, что больше его никому нельзя называть. Антон сразу догадался: кто услышит - умрет. Дед этого не исключал, но главное было в другом: дед высчитал, когда не только он, а всякий гражданин России будет знать второе слово. Сам дед до этого времени дожить даже и не думал, но полагал, что доживет Антон, проверит и скажет: “А ведь старик-то был прав!” На всеобщее раздумье дед клал четыре десятилетия. Дед, ты оказался точен: через сорок два года я прочел в “Учительской газете”, что на этот вопрос ученики четвертого класса ответили хором: “Зме-е-ед!”

Потом Антон читал вслух - рассказы Толстого. Дед к этому времени начинал подремывать, но когда Антон, желая ускорить дело (вслух читать он не любил - слишком медленно), пропускал фразу-другую, дед, не открывая глаз, сонным голосом ее вставлял. Чтоб отбить время от скучного чтения, Антон спрашивал что-нибудь повеселее.

- Дед, а дразнилки у вас в семинарии были?

- А как же. Рядом был монастырь. Мы и дразнились: “Ай, монашка, ай монашка, куда делась твоя ряска?”

Дразнилка, с точки зрения Антона, была так себе.

- Скажи лучше про свеклу.

- Nos sumus boursaci, edemus semper bouraci. Мы бурсаки и едим всегда бураки.

Если рядом оказывался кто-нибудь, Антон начинал ерзать на стуле.

- Я же предупреждал, - говорил дед. - Для ребенка столько сидеть - противоестественно. Что, храпесидии устали?

Храпесидиями в семинарии назывались ягодицы. Было для этого еще одно слово, даже лучше первого: афедрон.

Наказаний у деда было два: не буду гладить тебя по головке и - не поцелую на ночь. Второе было самое тяжелое; когда дед его как-то применил, Антон до полуночи рыдал.

Как-то отец, проходя через кухню, услыхал, что дед с Антоном беседуют на темы русской истории.

- И что же ты знаешь из истории? - остановился отец. - Ну хотя бы из начала прошлого века.

- Царствование императора Александра Благословенного, - подсказал дед.

- В это время начали строить шоссе из Петербурга в Москву, - сказал Антон. - А раньше были только грязные дороги, как в Чебачинске.

- А еще какие события?

- Еще открыли Лицей - это такой интернат, - где учился Пушкин. Еще - еще устроили главный банк для купцов, где они могли брать деньги, чтоб лучше торговать.

- А какое было главное событие?

Антон подумал:

- Основание Одессы. Город порто-франко.

Что такое порто-франко, Антон не понимал, но очень нравилось само слово.

- Ну, а все же самое главное событие? Мировое? Не помнишь? Изгнание Наполеона, взятие Парижа!.. Да, история у вас с дедушкой какая-то немасштабная… Впрочем, пока всем этим не занимайтесь. Историю будешь изучать в четвертом классе.

Два раза в неделю было чистописание. Дед доставал пожелтевшие, истрепанные прописи и уходил делать что-нибудь по хозяйству, а Антон выводил по косым линейкам пером № 86: “Богъ правду видитъ, да не скоро скажетъ”.

В мае был экзамен. Старая учительница Клавдия Петровна должна была проверить, может ли Антон идти во второй класс. Экзамен почему-то состоял только из диктанта: “Девятое мая - это был день Победы. Мы ходили на площадь. Знамя несли Коля и Ваня”. Клавдия Петровна прочитала, что написал Антон, исправила что-то красными чернилами и еще долго молча смотрела в тетрадку. Потом сказала:

- Давно я не видела ера в ученической тетради.

- Там ошибка?

- Нет, все в порядке, за диктант - пятерка.

Клавдия Петровна взяла кожаный потертый ридикюль с никелевым рантом - точно такой же был у бабки, его она купила перед первой войной, достала из него крошечный носовой платочек, но потом положила обратно.

Дома Антон спросил у деда, что такое “ер”. Дед ответил, что твердый знак. В диктанте в слове “былъ” красными чернилами был зачеркнут “ер”.

Первого сентября я с огромным и слегка кособоким телячьим ранцем, который шили всей семьей, в трофейных, застегнутых под коленками брючках-гольф, шел в школу. Шел со страхом - чувствуя себя слабым в переводе простых дробей в десятичные, боялся, что это сразу обнаружится, потому что первой в расписании стояла арифметика. Но на уроке почему-то долго копались в примерах на вычитание и сложение в пределах сотни - над тем, что мы с дедом делали устно. Видимо, дроби должны были переводить на следующем уроке. Но и на следующий день занимались тем же. На уроке письма ни о каких частях речи и разборе по членам предложения, чего я тоже побаивался, не было и помина. Дед, не преподавав в начальной советской школе, имел смутное представление о ее программе и по ошибке подготовил Антона до четвертого класса включительно. Во втором классе делать ему было нечего, уроков он не готовил, целыми днями играя в лапту или “штандер” - игру, которой научил всех Кемпель. Но за первую четверть все оценки были отличные, только по военному делу была двойка.

Двойка в четверти! Отец пошел в школу. Там он, во-первых, поговорил с Клавдией Петровной, которая ставила пятерки ученику, за два месяца не открывшему учебник и превратившемуся в бездельника. Во-вторых, он поговорил с военруком Корендясовым. Выяснилось, что Антон - не военная косточка, про строй вообще не петрит ровно ничего, а когда военрук все же захотел его поощрить - он оказался первым на маршброске (“он неслабый мальчик”), Антон издевательски крикнул: “Рад стараться!” Но - главное - освоить поворот, особенно “кругом”: пятка-носок. Военрук не поленился показать, как поворачивается Антон. Пяткой-носком там и не пахло.