Хендрик Фертен - В огне Восточного фронта. Воспоминания добровольца войск СС

• Название: В огне Восточного фронта. Воспоминания добровольца войск СС
• Автор: Хендрик Фертен
• Издательство: «ЯУЗА-ПРЕСС»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9955-0024-7

Летом 1941 года в составе Вермахта и войск СС в Советский Союз вторглись так называемые национальные легионы фюрера — десятки тысяч голландских, датских, норвежских, шведских, бельгийских и французских freiwiligen (добровольцев), одурманенных нацистской пропагандой, решивших принять участие в «крестовом походе против коммунизма».

Среди них был и автор этой книги, голландец Хендрик Фертен, добровольно вступивший в войска СС и воевавший на Восточном фронте — сначала в 5-й танковой дивизии СС «Викинг», затем в голландском полку СС «Бесслейн» — с 1941 года и до последних дней войны (гарнизон крепости Бреслау, в обороне которой участвовал Фертен, сложил оружие лишь 6 мая 1941 года). Эти мемуары — «окопная правда» по-эсэсовски, жестокий рассказ об ужасах войны и погибших товарищах, о боях и походах, победах и поражениях, о жизни и смерти на Восточном фронте. Особый интерес представляет свидетельство добровольца СС о том, как отбирали и готовили солдат для «карманной армии Гиммлера». Эти «политические солдаты» проявили себя в сражениях с Красной Армией как отчаянные, умелые и абсолютно безжалостные бойцы. В отличие от немцев те из них, кто выжил на войне, не раскаялись до сих пор.

Данная книга неопровержимо доказывает, что наши деды и прадеды воевали не только с Германией и ее официальными союзниками, но фактически со всей Европой — вопреки «западническим» мифам «демократическая Европа» не только покорно сдалась Гитлеру, не только охотно работала на Вермахт, но и активно участвовала в «крестовом походе на Восток»: не секрет, что численность западноевропейских добровольцев, воевавших в Вермахте и Ваффен-СС, превосходила численность бойцов Сопротивления.

---

Все воздушные поставки осуществлялись транспортными самолетами Ю-52. На обратном пути они забирали тех, кто был легко ранен. Этих бойцов лечили за пределами кольца окружения, чтобы они как можно скорее смогли снова принимать участие в боях. А вот тяжело раненным, чье лечение обещало быть продолжительным, приходилось оставаться в госпитале, расположенном в городе. По воздуху в Бреслау поступал не только провиант и боеприпасы, которые тоннами доставлялись в город вплоть до 19 февраля, но и медикаменты, средства первой медицинской помощи, бинты и т. п., а также почта.

В ходе подобных операций воздушный флот под командованием генерала Риттера фон Грайма потерял 160 самолетов. По ночам как солдаты, так и мирные жители следили за полетами «юнкерсов» по изрезанному лучами прожекторов ночному небу. Затаив дыхание, с надеждой и ужасом люди вслушивались в рев моторов самолетов, заглушаемый канонадой русских зенитных орудий. Часто мы становились свидетелями того, как объятые пламенем «юнкерсы» падали на землю вместе с беспомощными людьми на борту.

Генерал Герман Нихофф без оптимизма смотрел на свой перелет в Бреслау 2 марта 1945 года. Он должен был сменить Ганса фон Альфена на посту коменданта крепости. Генерал Нихофф оказался в необычной ситуации, поскольку ему предстояло лететь в город, у находившихся в котором 250000 мужчин и женщин единственным желанием было улететь оттуда. Свой перелет, который, мягко говоря, оказался непростым, Нихофф описал в статье для журнала «Вельт ам Замстаг» (букв. «Мир (общество) по субботам»), вышедшей 15 января 1956 года: «Мы летели к Бреслау северным маршрутом. До города было всего 46 километров. Я знал, что этот перелет может оказаться для меня роковым и стать последним в моей жизни. Темные ночные небеса давали лишь временную защиту. Затем мы увидели море огней, которое становилось все крупнее по мере нашего приближения к Бреслау. Темнота неба перестала казаться спасительной, когда под нами вдруг загрохотали зенитные орудия. Небо разрезали лучи прожекторов. Сначала их было всего один или два. Но их становилось все больше. Они рыскали по небу, чтобы вцепиться в наш самолет. Лучи прожекторов были ослепительными, но не настолько, чтобы я не мог видеть испуга на побелевших лицах моего шофера и ординарца, которые мрачно и безмолвно смотрели на происходящее внизу. Вокруг нас один за другим взрывались снаряды. Их грохот смешивался с ревом моторов нашего самолета. Выглянув в окно, я увидел напоминавшие белых мышей и летящие, казалось, прямо в меня трассирующие снаряды. Эта ужасная и яркая картина впоследствии не раз вставала у меня перед глазами. Я не смог вытеснить ее из памяти даже годы спустя, будучи военнопленным.

Неожиданно пилот в крайнем волнении сказал нам, что придется разворачиваться и возвращаться на базу. Русским удалось поразить часть моторов нашего самолета. Мы начали медленно разворачиваться. Через некоторое время море огней осталось позади и стало постепенно удаляться от нас. Когда мы приземлились, оказалось, что с момента нашего вылета прошло не так много времени. Пилот без слов показал нам места попадания снарядов в заднюю часть самолета и в моторы. Затем он немного расслабился и к нему вернулось чувство юмора, поскольку его задание подошло к концу. А вот до конца моей миссии было еще далеко».

Вторая попытка генерала Нихоффа совершить перелет в Бреслау также окончилась ничем. На этот раз моторы «юнкерса» попросту не запустились из-за мороза. Однако на третий раз все прошло без сучка без задоринки, благодаря фельдфебелю из технической службы. Он знал один хитрый трюк и, как вспоминал генерал Нихофф, «буквально излучал уверенность в себе». Затея фельдфебеля выглядела отчаянно смелой, но в результате генерал оказался в Бреслау целым и невредимым. Фельдфебель предложил набрать максимальную высоту, на которую сможет подняться самолет, а потом выключить моторы. В результате «юнкере» стал беззвучно снижаться и не замеченный врагом приземлился в Бреслау, пролетев над самыми крышами домов. Действительно, отчаянный трюк! А вот уже на аэродроме, покинув самолет, генерал все-таки попал под обстрел. Ему даже пришлось под огнем ползти на четвереньках вслед за державшим факел артиллерийским офицером, который сопроводил его в безопасное место.

Надо сказать, что генералу Нихоффу не потребовалось много времени, чтобы заслужить доверие войск и гражданского населения. Его редко можно было увидеть на его командном пункте, который располагался в старом подвальном льдохранилище с сырыми стенами. Генерал постоянно лично следил за текущей ситуацией. С самого начала он предпринял разведку положения в Бреслау, лично осмотрев каждый из домов на передовой, в которых держали оборону немецкие солдаты. В стенах подвалов этих домов были проделаны отверстия, и они были соединены тоннелями, по которым и перемещался Нихофф. Однако, поднимаясь из подвала на верхние этажи здания или оказываясь на улице, ему нередко приходилось перемещаться перебежками под огнем противника. Благодаря этому генерал сумел лично осмотреть каждую часть, оказавшуюся под его командованием.

С перемещением передовой командный пункт Нихоффа также был перенесен. Теперь он находился в глубоких подвалах под зданием Университетской библиотеки на Песчаном острове, неподалеку от Песчаной церкви. Эти подвалы были одним из самых безопасных мест в Бреслау, но были далеко не самым комфортным местом для жизни.

В отличие от генерала Нихоффа, гораздо более молодой, чем он, гауляйтер Карл Ханке размещался в бункере, где были созданы чрезвычайно комфортные условия. При этом данная резиденция Ханке также была надежно защищена от возможных ударов противника. В ней было множество помещений: телефонный центр, комната связистов, кухня, столовая, душевые, а также другие комнаты, отделенные шторами. Сам Ханке, как правило, заседал за огромным столом в своем «президиуме», громадной комнате с написанными маслом картинами на стенах, коврами и антикварной мебелью. Но, что удивительно, однажды за время осады Бреслау мне совершенно случайно и неожиданно для меня довелось оказаться в банкетной зале бункера гауляйтера!

Это произошло, если мне не изменяет память, в середине или в конце марта. Под напором крайне интенсивного артиллерийского огня нам пришлось менять позиции. В поисках безопасного места мы отступили в систему подземных тоннелей. Двигаясь по ней, через некоторое время мы очутились перед длинной лестницей с каменными ступенями. Никто из нас не знал, куда она ведет и в какую часть Бреслау мы вышли, плутая под землей. Поднявшись наверх, мы оказались в наполненной сигаретным дымом подвальной комнате. Она была обставлена роскошной мебелью, и в ней было много людей — военных и гражданских. На некоторых из них была коричневая партийная униформа.

Все эти люди пировали за огромным столом, уставленным разнообразными яствами и дорогими напитками. Наше неожиданное появление застало их врасплох и, как ни странно, заставило устыдиться. Им стало неудобно, что они предаются таким застольям, когда другим приходится сражаться на передовой. Это отчетливо читалось на их лицах. И угрызения совести заставили собравшихся пригласить нас к столу.

Нас усадили за стол с такими любезностями, словно мы были почетными гостями, а не только что покинувшими передовую «фронтовыми свиньями», небритыми, немытыми и одетыми в грязную униформу, которая превратилась в лохмотья. Даже будучи мелкими сошками, в Бреслау мы не жаловались на свое солдатское меню, которое было более чем удовлетворительным. Но этот стол был накрыт с такой роскошью, какой мы никогда не видели и в мирное время! Это был другой мир, о котором мы могли только мечтать. Однако в происходящем было нечто гротескное. Над нашими головами, на улицах города, был кромешный ад. А здесь, глубоко под центром горящего города, происходил этот почти мефистофельский пир. И мы сидели за этим столом! Но в особенный восторг нас привело то, что через некоторое время, когда мы поняли, что пора уходить, в наши рюкзаки, похлопывая нас по плечу, положили «бутылки с хорошим коньяком и вином, чтобы мы смогли отпраздновать последнюю победу и победоносный конец войны».

Современному читателю, возможно, будет непонятно, почему у нас не вызвали отвращение нравы нацистских «золотых фазанов». Но даже само это словосочетание, так часто использующееся после войны, было непонятно нам в то время. Впрочем, это отвращение не пришло к нам и в последующие годы. Кто знает, может быть, потому, что мы были слишком флегматичными?

Продолжая рассказ, замечу, что я не уверен, присутствовал ли на том застолье сам гауляйтер Ханке. Пожалуй, если бы он был там, это вряд ли бы осталось не замеченными нами, поскольку он не мог не выступить и не произнести какой-нибудь бравурный лозунг. Во время осады города жители Бреслау недолюбливали Ханке именно за пристрастие к подобным вещам и крайнюю, порою даже переходящую разумные границы нетерпимость к тому, что он определял как пораженческие настроения.