Владимир Хабур - Мирное время

• Название: Мирное время
• Автор: Владимир Хабур
• Жанр: История

---

- Старик правду сказал. Это не Садыков. Я его знаю.

- Как не Садыков? - удивился Жорка.

- Я ведь больджуанский - всех там знаю. Это сын нашего караул-беги Иноятбека. Я мальчишкой был, когда он ушел к басмачам. В двадцать третьем году он вырезал половину Больджуана. С тех пор я не видел его.

- Арестовать! - предложил Жорка.

- В кишлаке этого делать нельзя. Его джигиты нас перережут. У него здесь своя братия подкармливается, - сказал Виктор.

- Правильно, - согласился Рахимов.

- Как же быть? - спросил Жорка.

- Давайте сделаем так, - сказал Виктор. - Я назначу его завхозом нашей группы, которая будет переносить Машу. Так мы доведем его до Куляба. А там сдадим, куда следует.

Все согласились.

Вернувшись в столовую, Виктор объявил Садыкову о новом назначении. Садыков остался доволен - он увидел в этом доверие к нему.

Утром Машу, закутанную в одеяла, осторожно положили на широкие, удобные носилки. День выдался солнечный, теплый. Кое-где в тени белели пятна нестаявшего снега. На черной дымящейся дороге копались прилетевшие с севера на зимовку грачи.

Друзья осторожно шли с носилками, чтобы не беспокоить больную. Маша вскоре заснула, убаюканная мерным движением. Жора вполголоса рассказывал какую-то длинную, как дорога, историю. Он шагал позади, рядом с Виктором они были одного роста. Впереди шли Рахимов и Ушмотьев. Садыков ушел далеко вперед. Его услали к переправе подготовить ночлег.

Тропа вилась в нескончаемых тугаях. Непроходимые камыши стояли с двух сторон. Высохшие желтые стебли качались и шумели от ветра. Шли долго, не останавливаясь. Только раз присели покурить. Когда отдыхали, проснулась Маша, и Виктор напоил ее молоком.

Ночевали в будке каючников на берегу реки. У Маши снова поднялась температура, она начала бредить. Виктор проклинал затею с переноской, хотел возвращаться назад, но Жора заявил, что скорее умрет, чем понесет Машу в Пархар. Утром переплыли на каюке через маленькую, но бурную речку и двинулись дальше.

За рекой дорога стала подниматься в гору. Погода испортилась. Небо затянуло темными тучами. Поднялся холодный ветер. Виктор снял шинель и укрыл Машу.

- Брось, - сказал Жора, - простудишься. Что, думаешь, и тебя понесем?

Друзья устали. Они с трудом преодолевали подъем. Через полчаса Жора снял с себя кожаную куртку и положил ее на носилки. Холодный ветер приятно освежал тело. Бахметьев посмотрел на Ушмотьева - измученного, потного, усталого и запел сочным, звонким голосом:

К Баба-Таг горам

Путь далек лежит,

У Хазрет-Баба

Командир убит.

Все знали эту старую красноармейскую песню. С ней лихие кавалеристы шли в атаку на басмаческие банды, ее пели перед началом комсомольских собраний или по вечерам, когда возвращались с занятий в кружках.

Полк второй там вел

С басмачами бой,

Там погиб Савко,

Командир-герой.

Пели все - Виктор, Рахимов, Ушмотьев. Даже Маша слабо улыбалась и шевелила губами.

Не щадил врагов

Наш герой в бою,

За народ родной

Отдал жизнь свою.

С песней идти стало как будто легче. Пошли быстрее, незаметно взобрались на перевал. Здесь укрыли Машу от ветра и немного отдохнули. Потом поменялись местами: высокие пошли впереди. Спуск оказался совсем легким. Шли быстро, споро. Садыков попытался было помочь нести носилки и долго уговаривал Ушмотьева смениться. Но тот отказался от его услуг.

В сумерках спустились в долину. Совсем близко катил свои коричневые воды Пяндж. По ту сторону реки, в туманной дымке чужой страны высились белые громады Гималаев. На крутом берегу будто кем-то рассыпанные стояли юрты кишлак Курбан-Шиит. Здесь жили полукочевники-скотоводы. Кишлак готовился ко сну. Женщины доили коров и коз, босоногие мальчишки скакали на неоседланных конях - сгоняли скот на ночлег.

На пришельцев никто не обратил внимания. Только огромные, лохматые волкодавы встретили их неистовым лаем. Друзья поставили носилки возле придорожной чайханы. Садыков пошел договариваться с хозяином чайханы, толстым татарином, о ночлеге и ужине. Смуглый мальчишка - сын хозяина сливал Виктору на руки воду из медного кувшина и опасливо глядел на укрытую одеялами девушку на носилках. Маша шутливо хмурила брови и дико вращала зрачками. Мальчишка испугался и чуть не выронил кувшин. Маша рассмеялась, сбросила все одеяла и, усевшись на носилках, решительно заявила, что она уже выздоровела.

Все спали в сырой, пропахшей дымом землянке чайханы. В сандале, чуть видные под пеплом, тлели угли. Садыков, где-то пропадавший весь вечер, улегся у входа.

Ночью Виктор проснулся от щемящего чувства тревоги. Тихо, чтобы никого не разбудить, он вышел из землянки. Ночь была светлая и холодная. Из-за темных гребней гор поднималась полная луна. Холодным металлическим блеском отливала поверхность реки. Немые, неподвижные, похожие на стога сена, стояли юрты Курбан-Шиита.

Неподалеку, за ближней юртой, Виктор услышал тихие голоса. Он осторожно приблизился. За юртой, освещенные ярким светом луны, стояли два человека. Садыкова он узнал сразу, другого - видел в первый раз. Это был невысокий коренастый человек в чалме с длинным концом, спадающим на спину. Такие чалмы носили по ту сторону реки... Человек держал за повод двух оседланных коней.

Виктор кашлянул и вышел на освещенное луной место. Садыков отшатнулся и замер.

- Не спится что-то, - Виктор зевнул. - А ты, Садыков, что тут делаешь?

Садыков судорожно сжимал и разжимал кулаки. Он растерялся. Виктор помог.

- Лошадей нанимаешь на завтра, что ли?

- Да, да, начальник, лошадей! - обрадовался Садыков. - Нанимаю лошадей. Завтра дорога трудная, я подумал - надо помочь товарищам.

- Так почему же только двух? Ты бы уж на всех нанимал.

Садыков молчал.

- А, понимаю, - Виктор улыбнулся. - Молодец! Ты хочешь носилки привязать к коням. Хорошая мысль.

- Вот-вот! Я так и хотел сделать, начальник. Носилки на плечах нести тяжело. Пускай лучше кони несут. Правильно?

- Верно. Только зачем этим ночью заниматься? Тебе отдохнуть надо, Садыков. Скажи твоему приятелю, пусть утром приходит.

Виктор обнял Садыкова за талию и, улыбаясь, повлек к землянке. В кармане у завхоза он нащупал револьвер.

- Пойдем, пойдем. Поспи немного, отдохни. Ты, брат, и так устал за дорогу.

Садыков мрачно нагнул голову, но пошел. Он снова улегся у двери. Виктор не спал. Он покашливал, поворачивался с боку на бок, шумно поправлял шинель - давал Садыкову понять, что не спит.

Утром напились чаю и двинулись вперед. Это был последний переход до Куляба. Маша чувствовала себя почти здоровой. На щеках у нее появился румянец, она хотела есть, часто улыбалась.

Настроение у друзей поднялось. Они шутили, смеялись. А когда Виктор, воспользовавшись тем, что Садыков ушел далеко вперед, рассказал о своем ночном приключении, хохотали так, что пришлось поставить носилки на землю.

С трудом перебрались вброд через речонку у Пайтука. Здесь остановились, позавтракали, Виктор похвалил Садыкова за хорошую организацию перехода. Садыков кланялся, улыбался, благодарил и прятал мрачные огоньки в глазах.

Вечером пришли в Куляб. В сумерках добрались до больницы. На крыльцо выбежал встревоженный доктор Кравченко. Машу окружили сиделки и сестры, забрали у друзей носилки. Рахимов вызвал милицию и Садыкова задержали. Утром доктор Кравченко заявил, что состояние Маши прекрасное: ей очень помогла прогулка по свежему воздуху. Сейчас она вне опасности. Ей нужно хорошо отдохнуть и окрепнуть. Оставив Машу на попечение доктора Кравченко, друзья выехали в Дюшамбе.

Через месяц в столицу приехала Маша. Она поправилась, порозовела. В комнате Виктора снова собрались друзья. Немного выпили, вспомнили славное путешествие из Пархара в Куляб, пели старые комсомольские песни и в первый раз при всех Виктор, красный от смущения, крепко поцеловал Машу в губы.

Однажды Виктору принесли в кабинет толстый пакет из Наркомзема. Он вынул из конверта несколько листков мелко исписанной бумаги и узнал почерк Николая. Лиловые чернила расползались по листкам, бумага была в пятнах и подтеках. Виктор отодвинул в сторону бумаги и взялся за письмо.

"Дорогой друг мой, Виктор! - прочел он. - Ты, наверно, удивишься, когда получишь от меня письмо. Но в эту страшную минуту я никому, кроме тебя, не могу писать. Да, пожалуй, больше и некому. Прочитай письмо до конца, каким бы сумбурным оно тебе ни показалось.

Это мое последнее письмо.

Не знаю, когда оно дойдет до тебя. Я забрался в глухой угол, куда почта заглядывает не чаще одного раза в месяц. Представь себе этот Саидон чудесные просторы, заросшие камышом, где первый плуг посевной пойдет прямо по следам тигров.

Впрочем, все это шутки, к тому же - горькие. А если говорить всерьёз, Саидон - кишлак, в котором я торчу уже два месяца, - это кучка полуразвалившихся глинобитных мазанок, меж которыми свободно гуляют горные ветры, на единственной улице - липкая, густая желтая грязь, долгие дождливые ночи, черные, как мои мысли.