Борис Солоневич - Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи)

• Название: Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи)
• Автор: Борис Солоневич
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1938

---

Что это еще за ребус такой?

Думали, думали, а потом, конечно, догадались — есть связь между тобой и твоим весом. Вес-то у тебя я помню — 85 кило.

Открыли мы 85 страницу и под буквами нашли точки. Прочли все твои писание и сообщения.

Я — живо к американцам. Рассказал все. На следующий день двое из них поехали в ЧК. Однако — не тут-то было:

«Гражданин Солоневич — важный государственный преступник, — ответили там. — Так как он советский подданный, то мы не считаем возможным сообщать АРА сведение о действиях органов государственной власти». Так и уехали американцы не солоно хлебавши…

— Так что же меня выручило?

— Черт тебя знает, Bobby, видно, ты под счастливой звездой родился. Везет тебе. Помнишь Тамару Войскую?

— Эта барышня, которая со мной в АРА служила?

— Да, да… Она все время живо интересовалась твоей судьбой. Все ахала и придумывала способы спасти тебя. Молодец! Бой-баба!

Тут судьба на твое счастье принесла в Одессу какого-то важного чекиста из Москвы. На курорт приехал — вероятно, отдыхать после московских расстрелов. И как раз этот чекист оказался старым знакомым семьи Тамары. Тут она в него и вцепилась мертвой хваткой. А тому, понимаешь, тоже лестно оказать свою протекцию, показать свой вес, свою власть и значение. Словом, пошел он в ЧК к Дукельскому, председателю. Уж не знаю, долго-ли и как они там договаривались… Тамара не говорила подробно. Видно, с нее слово взяли. Словом, как видно, на чем-то сошлись. Кажется, Дукельский так и сказал этому московскому чекисту: «ну, знаете, только для вас»…

Вот… Ну, а остальное ты сам знаешь…

Брат засмеялся, и его дружеские лапы обняли меня. — Черт тебя знает, Bobby. Видно крепко у тебя душа к телу пришита. Но смеха у нас, признаться, много было в городе, когда узнали, что ты вдруг превратился в «бандита»… Очень уж комично это вышло.

Конечно, тебе-то не до смеха было… Ну, да ладно. Черт с ними. Все хорошо, что хорошо кончается…

В одиночестве Неволя

Тюрьма… Одиночная камера…

Суровая, жестокая, но и полезная школа. Вся картина Божьего мира, люди, их отношения, их жизнь, их идеалы — все это иначе расценивается душой, когда между человеком и «волей» мрачно встает сетка толстых ржавых брусьев.

Только тот, кто долго пробыл во мраке тюремных клеток, знает, как мучительно длинны часы и дни раздумья, как рушатся, как карточные домики, построенные наспех иллюзии, как сурово проверяются жизненные установки и формируется внутреннее «я» человека.

Только в минуты смертельных опасностей, да в тюремном раздумье проходит человек очищающий душу период «переоценки ценностей». И благо тому, кто выходит из этих периодов укрепленным и просветленным…

За что?

Этот жгучий вопрос сверлил мозг, когда в первый раз за моей спиной лязгнули запоры моей тюремной клетки, и я остался один. Но когда немного остыли взвихренные чувства, когда спокойная логика стала овладевать течением мыслей, ответ на этот вопрос я нашел без труда.

Я постарался стать на точку зрение чекиста:

«Горячее, боевое время… Везде восстания, заговоры, недовольство. Власть явно не справляется с жизнью. Голод. Перебои снабжения, разруха транспорта. Подавляющее большинство население враждебно. Удержаться можно только террором и вдобавок террором предупредительным, профилактическим. Не ждать ударов, а предупреждать их»…

И на фони этих рассуждений я постарался представить себе свою фигуру под углом зрение того же чекиста.

«Скауты… Гм… Что-то явно не коммунистическое. Черт знает, чему они там воспитывают детей, да юношей. Политического как будто ничего нет, а все-таки… Лучше на всякий случай прижать их…

Солоневич? Ага… Так… Так… Сокол, скаут… Не наш, ясно, не наш. А может и говорить, и писать, и стрелять, и драться… Пользуется авторитетом и любовью молодежи… Ну, а если будут волнения, можем ли мы быть уверены, что он со своими ребятами станет на нашу сторону? Гм… Что-то сомнительно. А если есть сомнение — давайте в порядке профилактики снимем его со счетов, так, на всякий случай… Не совсем? Не удалось? Выскользнул из под пули?… Ну, так пока хоть годика на два. А там — увидим»…

Сколько десятков тысяч лучших русских людей были сломаны или истреблены после такого приблизительно хода рассуждений ЧК!

Но стоило ли рисковать своей свободой, своей головой, своей будущностью? Не правильнее ли было бы при первых признаках гонений против национально-мыслящей молодежи отойти в сторону и вести мирную спокойную жизнь?..

«Из-за чего ты ломаешь свою жизнь?» спрашивал голос логики.

«Стоит ли?»…

Нити души

Старые, уже позабытые, картинки всплыли в моей памяти… 1912 год. Нас, гимназистов, — пятеро. Все мы охотники, футболисты и… немного хулиганы. Изредка до нас доходят волнующие слухи в газетах о появлении какой-то новой организации молодежи с лагерями, походами, играми в лесу, рыцарскими законами, торжественной формулой присяги… Что-то новое, свежее, яркое чувствуется в этих отрывочных сведениях…

Но вот нам удается, наконец, достать журнал для юношества — «Ученик». В нем уже есть более точные сведение об устройстве патрулей, скаутских законах, и мгновенно создается 1 Виленский отдельный патруль скаутов.

Не было ни руководств, ни книг, ни взрослых инструкторов, ни точного знание законов и программ скаутов, но мы поняли инстинктом своих молодых душ все светлое и привлекательное в скаутизме: жизнь по рыцарским законам, служение России и ближним, и стремление вперед…

И когда нам в первый раз случилось всем патрулем принять участие в тушении пожара, к утру — мокрые, грязные и измученные — мы были счастливы сознанием, что скаутский долг выполнен.

Это же сознание окрыляло меня, когда мне впервые удалось вытащить из воды тонущего мальчика…

Девиз — «будь готов» вошел в нашу душу, как будто для него давно было готово заветное, до тех пор пустовавшее, местечко…

Скаутская семья

Годы жизненной борьбы, учебы, успехов, неудач… И все это перевито близостью к скаутской семье. Там радость переживалась вместе. Горе теряло свою остроту…

«Тот не может быть несчастен,
У кого патруль друзей…»

Усталым приляжешь к огоньку лагерного костра… Шумит темный лес. В неизмеримой высоте мерцают звезды… Мелькают веселые огоньки костра, озаряя знакомые дружеские лица, и теплая струя бодрости проникает в душу… Льются знакомые звуки скаутских песен, бодрых, ясных и благородных, и хочется жить и верить в жизнь…

Мы в поля свой путь направим,
У костров мы посидим,
Мостик сломан — мы исправим,
Старых встретим — пособим…

Идем по оврагам
Ускоренным шагом,
И ветер флагом
Играет подчас.

Свет солнца струится,
Бодрые лица,
Весело птицы
Встречают нас…

Неужели согнуться?

И трудно сказать, что сильнее всего поддерживало меня в тюремные дни и месяцы, в минуты уныние и отчаяния.

Может быть, эта вот преданность молодой семье моих друзей, с которыми я был связан тысячами лирических нитей душевной спайки.

Может быть, сознание того, что молодежи нужна помощь в ее исканиях политических путей, в ее борьбе за свои идейные и моральные установки, и что я солдат общего фронта.

Может быть, просто здоровое спортивное чувство состязание с сильным противником и нежелание признать себя побежденным…

Трудно анализировать поступки и решение прошлого, особенно когда они принимались в такое бурное время. Теперь, уже издали по времени, я думаю, что моими решениями руководило не столько сознание политического долга и не столько даже эмоция какого-то подвига борьбы против советской власти, сколько просто здоровый сильный национальный инстинкт. Белой Армии не было, но Белая Идея любви к России оставалась неразрывно связанной с нитями души.

И, сопротивляясь советскому гнету и поддерживая в этом молодежь, — сохранялся какой-то душевный покой и чувство уважение к себе.

Сдаться — значило бы, прежде всего, плюнуть самому себе в душу…

Пружины моего «я» не были сломаны. И тюрьма только закалила их…

Как просто звучит: «Прошел год!…»

Год… 12 месяцев видеть синее южное небо, покрытым железным переплетом решеток…

Дни этого года шли с ужасающей медленностью, но когда он минул, казалось, что прошел какой-то миг кошмара и все было сном…

После настойчивых хлопот я был освобожден досрочно (начальник тюрьмы дал мне, между прочим, такую характеристику: «тип, определенно, не преступный»)…