Павел Ольховский - Последняя гимназия

• Название: Последняя гимназия
• Автор: Павел Ольховский
• Издательство: ЛАПП Прибой
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1930

Книга появилась в пику идеалистической «Республике Шкид» и, также, написана бывшими Шкидовцами Ольховским (в «Республике Шкид» — Саша Пыльников) и Евстафьевым (появился в школе уже после ухода оттуда Пантелеева и Белых, здесь — Химик-Механик). Роман повествует о периоде упадка школы, начиная с 1923 г., частично пересекаясь с предыдущим произведением, и преподносит значительно более мрачную картину жизни «дефективных». Многие считают произведение конъюнктурным, написанным в момент критики педагогической системы Викниксора (Виктор Николаевич Сорока-Росинский) Крупской и Макаренко. Вместо в меру либерального заведующего в «Республике» здесь он представлен деспотом-самодуром, выгоняющим наиболее талантливых воспитанников не подготовленными к жизни, но и, одновременно, единственной силой, способной справится с гопническим элементом.

---

— Какую газету? — удивился халдей. — А!.. "Бунтарь"… Почему "Бунтарь"?.. — Он наклонился к газете, скользнул глазами по заголовкам, и решив, что это крамола, снял стенновку…

— Куда? Куда?.. — закричал Будок, хватая его за руку. — Ваша газета?..

— Брось снимать — орали шкидцы. — Брось, говорят…

В воздухе запахло бунтом. Кира, держа в руках газету, успокаивал, как мог:

— Мне её почитать… Почитать возьму… Вам всё равно сейчас будет некогда… А потом я верну… Честное слово.

— Честное слово?..

— Честное слово!..

Это случилось без Сашки. Сашка имел все основания не доверять халдейскому честному слову и поэтому сразу после чая пошел в учительскую выручать газету…

Начал он с Киры. Кира сказал, что газета у Эланлюм. Эланлюм затопала ногами, закричала, что она всё знает, что это всё ионинская затея, что они никакой газеты не получат, а вечером приедет Виктор Николаевич и им попадет…

— Кому?

— Редактору … Ионину.

— Так ведь он в городе…

— Да, да в городе… А письма?.. Письма он вам пишет?

— Пишет!..

— Так чем же в таком случае объяснять; вчера привозят вам письмо — сегодня уже выходит газета? И потом я удивляюсь вам, Константин Александрович! — повернулась немка к Костецу. — Я удивляюсь вам, как вы, беря письма от Ионина, не просмотрели их…

— Ну, знаете!? — развел руками Костец. — Подсматривать чужие письма… это… это я не могу…

— И вовсе не чужие, а письма своих воспитанников… И потом в такое время всё допустимо… А ты, что ждешь? — крикнула она на Сашку, стоявшего в дверях. — Я газету отдам Виктору Николаевичу… Можешь идти…

3

Происшедшее вечером было настолько обычно, что не стоило бы и описывать. Тот же строй ребят, тот же Викниксор, помахивающий номером конфискованного "Бунтаря". И только к эпитетам "огрызки" и "отщепенцы" прибавился новый: "щелкоперы", да еще запретили произносить слово "халдей".

Сашка, несмотря на неудачу, начал готовить второй номер "Бунтаря"… На этот раз на него сильно нажимал, редакторско-издательский комитет, в котором заседало полтора десятка новоиспеченных шкидцев-журналистов. Вообще во все дела Сашка привлекал "широкую общественность". Но на этот раз "общественность" оказалась палкой о двух концах: комитет потребовал, чтобы тон газеты был смягчен. Сашка спорил, убеждая, что приспосабливаться стыдно и нечестно, говорил о целях и задачах, но комитет был непоколебим, и редактору пришлось подчиниться…

Второй номер "Бунтаря" вышел семнадцатого августа. Размер и внешность газеты сохранились, но содержанке было мирно-делового, либерального, так сказать, характера. Комитет просмотром газеты остался доволен, хотя многие всё-таки возражали против карикатуры, изображавшей письмо "от Ионина", от которого во все стороны, с криком "бомба", убегали халдеи. Ничего более крамольного в стенновке не было, и поэтому поручили Касатке отнести ее на просмотр Викниксору.

Касатка вернулся быстро, даже очень быстро, и без газеты.

— Порвал! — крикнул он, ворвавшись на чердак. — Даже и читать не стал… "Вон"! говорит… "Мне, говорит, газеты этих огрызков не надо…"

— Ого-го!..

— Так-таки и порвал?

— Так и порвал… А меня выгнал…

— А ты что?..

— Как что?.. Удрал скорей!.. Сердитый… Комитетчики огорченно вздохнули и разошлись.

На чердаке остались Сашка, Андреев и Химик.

* * *

Через день в школе из рук в руки передавали маленькие листовки, озаглавленные "Бунтарь" № 3. В передовой сообщалось:

"Товарищи читатели…

"Газета "Бунтарь" после неоднократных конфискаций переходит на нелегальное положение. Впредь газета уже не будет стенной, а по отпечатании будет выдаваться на руки корреспондентам групп, от которых желающие могут получить для чтения… [6]

"… Не давайте газеты воспитателям или, если даёте, то только не иначе, как чем-нибудь заручившись (только не их честным словом!..)

"Соблюдайте строжайшую осторожность и следите чтобы газета не была отнята…

"Желающие писать в газету, передавайте материал групповым корреспондентам".

Глава восемнадцатая

1

Иошка с Кубышкой уже две недели жили в городе, в Шкиде. Им не приходилось здесь таскать кирпичи, до упаду работать на дворе, препираться поминутно с халдеями и, может быть, поэтому вначале было как-то скучно. Да и сама Шкида, оставленная на лето, выглядела не очень весело. Ветер безбоязненно входил в открытые окна, шевелил оборвавшимися плакатами и, грустно вздохнув, пропадал. На лестнице, в зале, в классах грудами лежал мусор, который новый дворник Степан, сменивший ушедшего Мевтахудына, имел обыкновение не выметать вон, а распихивать по темным и неприметным углам.

Два раза в неделю отпиралась канцелярия, куда для дежурств приходила Неонила Афиногеновна, делопроизводительница, и два шкидца с нетерпением поджидали эту старушку, которая всегда с увлечением рассказывала смешные истории из институтской жизни.

Потом о пребывании в городе Иошки и Кубышки узнал преподаватель математики, дядя Миша. Узнал он также, что ребята готовятся к экзаменам, приехал к ним, изругал, что ему не сказали об этом раньше, и принялся с ними заниматься, или "натаскивать", по его собственному выражению.

Дядя Миша, кажется, был единственным халдеем, которого любили и уважали все шкидцы…

Он не был, правда, первоклассным ученым, как Викниксор.

Он был просто человеком добрым и отзывчивым, хотя и не без странностей. Так, он прямо огранически не мог видеть никакой ошибки в вычислениях. Когда ученик путался, дядя Миша хватался за голову, топал ногами, рвал волосы, не раз доходя при этом до серьезного членовредительства.

Так, например, было с Адмиралом. Адмиралу долго объяснялось, что "перед подкоренным количеством, выведенным из-под корня, ставится плюс или минус"; Адмирал слушал, внимательно качал головой, говорил: "понимаю", — и сделал как раз ту ошибку, от которой так настойчиво его предупреждали. Дядя Миша не вынес. Он хлопнул себя по большому лбу и выдрал клок волос. От боли он отрезвел; взглянул на вырванные, зажатые в кулак волосы и торжественно опустил их на адмиральскую парту:

— Чувствуй!..

И Адмирал "чувствовал"; чтобы загладить свою вину, он весь остаток урока считал вырванные волосинки и наконец сказал:

— Пятьдесят четыре!

— Чего пятьдесят четыре? — удивился дядя Миша, уже позабывший про Адмирала.

— Вы вырвали у себя пятьдесят четыре волоса, — бодро отрапортовал Адмирал.

Класс злорадно захихикал, расхохотался и дядя Миша:

— Считать ты умеешь, я за это тебе в субботу плюс прибавлю!..

Таков был дядя Миша…

В этот день было очень жарко и душно с самого утра. Кубышка стоял у доски и, обливаясь потом, царапал по ней какую-то буквенную околесицу, а дядя Миша петухом прыгал возле него, брызгал слюной и тряс кулаками:

— Ну… ну… дальше что?.. Что дальше?.. что-то?.. Что такое?.. Это зачем?.. Зач-чем это, я спрашиваю?.. И Кубышка, как и все шкидцы, давно привыкший к африканскому темпераменту своего учителя, не обращал на него внимания и, продолжая писать, стер неудавшееся выражение. Дядя Миша вскипел окончательно: борода и волосы его взлохматились, и в изъеденной туберкулезом груди заклокотало.

— Посставь!.. Посставь ее на место!.. О-о-о!.. Что он делает, что он делает?… Чь-то? — взвизгнул он. — Оп-пять?.. Оп-пять!.. Зарезал!.. Без ножа зарезал!.. Что, что, что? С-садись, с-садись на место!.. Кол!.. Кол с минусом!.. Нуль!.. Нуль в степени плюс-минус бесконечность!.. Ионин… Иди, покажи, ему, как надо решать…

Кубышка сконфуженно смотрел на доску и пожимал плечами, Иошка бодро пошел посрамлять товарища.

К счастью, в дверях звякнул звонок, и ребята помчались открывать. Пошел и дядя Миша…

На площадке стоял Сашка, наблюдая удивленное иошкино лицо. Рядом лежал огромный, завязанный в одеяло узел и связка книг.

— Здравствуйте, — сказал Сашка. — Не узнали?.. Принимайте на поселение…

— На поселение? — крикнул Иошка. — Что ты говоришь?..

— К вам, к вам на поселение, — говорил Сашка. — С дачи меня вышибли. Форменно… Сюда послали жить…

— Ну-у?.. Это, я тебе скажу, расчудесно!.. Это хорошо, честное слово, хорошо!.. Иошка втащил в двери узел. — Значит, выгнали?.. Хорошо! А за что?..

— Шут их знает… Дядя Миша! Здравствуйте!..

— Здравствуй! здравствуй… Поправился ты, поздоровел… Как поживаешь?…

— Плохо, дядя Миша…

— Подожди, — вмешался Иошка. — Ты расскажи, за что тебя вышибли?

— Засыпался с "Бунтарем"… Приходим мы с купанья, а мне Павлуха, кухонный дежурный, и говорит, что Викниксор шманал у старших по кроватям, под матрацами чего-то искал… Прибегаю в спальню…

Под матрац — всё переворочено: видно смотрели "Бунтарь" и читали… Днем зовут к Викниксору… Думаю, гибель… Нет… Очень вежливо говорит: "Тебе, мол, надо готовиться, — поезжай в город, в Шкиду, и живи там"… Продуктов дал, денег на билет… Всё очень хорошо, добренький такой… "Тебе, говорит, там лучше будет…"