Павел Ольховский - Последняя гимназия

• Название: Последняя гимназия
• Автор: Павел Ольховский
• Издательство: ЛАПП Прибой
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1930

Книга появилась в пику идеалистической «Республике Шкид» и, также, написана бывшими Шкидовцами Ольховским (в «Республике Шкид» — Саша Пыльников) и Евстафьевым (появился в школе уже после ухода оттуда Пантелеева и Белых, здесь — Химик-Механик). Роман повествует о периоде упадка школы, начиная с 1923 г., частично пересекаясь с предыдущим произведением, и преподносит значительно более мрачную картину жизни «дефективных». Многие считают произведение конъюнктурным, написанным в момент критики педагогической системы Викниксора (Виктор Николаевич Сорока-Росинский) Крупской и Макаренко. Вместо в меру либерального заведующего в «Республике» здесь он представлен деспотом-самодуром, выгоняющим наиболее талантливых воспитанников не подготовленными к жизни, но и, одновременно, единственной силой, способной справится с гопническим элементом.

---

— Мы больше не будем!..

— В изолятор! — распорядился Кира. — Мы им покажем! Забастовщики!..

И пленников поволокли…

А шкидцы выбежали за ворота, и хотя за ними никто не гнался, никто не преследовал, продолжали бежать, бежали долго и очнулись только на кладбище, на другом берегу речки Брюловки.

На могильном замшелом камне, рядом с покривившимся крестом, сидел Сашка, — он прибежал первый и теперь изумленно смотрел на ребят, вспоминая прошедшее:

— Какого же чёрта мы убежали?

— Да там же халдеи!..

— Эх, мать честная, — до слез огорчился Сашка, — надо на них было… Бить их…

— Так что же ты сам в беги ударился?.. Эва, раньше всех прибежал!..

Шкидцы, перебираясь по камням через реку, всё подходили и подходили.

— Много там поймали, а?..

— Много… Человек десять, а то и больше…

— В Лавру их наверное отправят…

— Братцы, — заговорил вдруг кто-то: — а ведь пожрать бы надо?..

— Факт… Пожрать надо…

— На даче есть хлеб, — сказал Иошка. — Хлеб на чердаке. Только принести надо… Сходишь, Федорка?..

— Ладно, — отозвался тот. — Мы с Корнем сходим.

— Только осторожно! — предупредил Иошка, когда Федорка и Корницкий пошли. — Не засыпьтесь… С огорода лезьте…

— Ладно…

Ребята на кладбище оживились. Смеялись, бегали по могилам и даже Карпуху, над которым нещадно издевались весь день, оставили в покое.

— Сейчас пожрем!

Но и пожрать не пришлось. Минут через десять на берегу показался Федорка, один и без всякого мешка; торопливо, едва не свалившись в воду, перебрался он через реку и подбежал к Иошке…

— Корень засыпался… Засада была… Пришли на чердак, думали — не заметят; выходим, а тут — как кинутся…

— Кто?

— Халдеи… Кира… Палач… Сашкец… Корня схватили. Я убежал…

— А хлеб?..

— Там, у халдеев остался.

Скажи он, что в Шкиде сейчас вешают Корницкого, это меньше возмутило бы ребят…

— Что же ты, стерьва, хлеб бросал?..

— Да я его и не бросал… Корень его нес… Его и хватали.

— А ты не мог хватать?..

— Кого?..

— Да хлеб… Будто не понимает…

— Сразу хватали они. Один хлеб, другой Корня.

— Здорово! — только и мог проговорить Голый Барин.

— Что же делать? — спросил у Иошки растерявшийся Сашка.

— А я знаю? — буркнул Иошка и отвернулся.

— Вот тебе и пожрали! — мрачно пробурчал Червонец.

Шкидцы разбрелись по кладбищу. Нашли и выволокли из разваленного склепа Карпуху, принявшись на нем вымещать свою злобу.

— Будешь людей продавать, стерва?..

— Не буду, — выл Карпуха. — Это вас халдеи под-манули. Я им ничего не говорил!..

— Врешь, зануда! Не говорил, так будешь говорить, — и град щелчков и колотушек сыпался на карпухину голову.

Скоро совсем стемнело, и обложенное облаками небо сделало кладбище страшным.

Все понимали, что надо действовать, думать, предпринимать, а не ожидать чего-то неизвестного и далекого. Ведь начали бастовать, надеясь потом сговориться, надеясь кончить спокойно и быстро, а между тем уже прошло два дня, и никто не знал, когда да и чем всё кончится. Уже нашлись недовольные, которым казалось глупым мирное и терпеливое ожидание, и они призывали бороться — идти бить халдеев и брать в свои руки и власть, и кухню, и кладовую…

Хотелось есть.

Становилось холодно и мрачно, и шкидцы опять окружили камень, где сидел Иошка.

— Так что же делать будем?..

Иошка глядел на ребят и не мог понять, что им от него надо, откуда он знает, что делать?..

— Не ночевать же на кладбище?..

— Ну и катитесь в Шкиду, — раздражился Иошка. — А мне и здесь хорошо…

— Сволочь! — крикнул кто-то. Иошка ничего не ответил.

Свет луны, прорвавшись сквозь тучи, мелькнул по кладбищу. Все вырисовалось перед глазами: поваленные кресты, плиты и кладбищенские ивы с растопыренными, как пальцы, прутьями, тихо и неслышно качающимися под ветром. И Иошка увидел, как шкидцы понемногу, по одному начинают переходить обратно, на другой берег.

— Куда вы? — закричал Голый Барин.

— Домой идем! — грубо крикнул в ответ Мамонтов. — Не будем здесь.

Теперь уже переходили реку все… Перебираясь через камни, кто-то столкнул Карпуху, и тот стал тонуть. Стремнина водоската тащила его вниз — он цеплялся за камни, хотел вылезть. Но руки скользили, а в лицо била мутная пена. И он не кричал, не просил, не звал. Знал, что звать бесполезно.

А ребята столпились на берегу, и у многих на лице была та странная улыбка, с которой дети топят котят.

Карпуха выбросил вперед руку, скользнул, крикнул — и вместе с водой обрушился вниз, в омут…

Его вынесло далеко вперед, к самой отмели. Оглушенный, он лежал на песке, но, услышав, что идут ребята, выбрался на берег и побежал к даче, торопясь обогнать их…

Глава шестнадцатая

1

Утром, когда еще все шкидцы спали, do вторую группу пришел Викниксор. Ребят разбудили, велели одеться и построиться; после этого четверых вызвали из строя, а к остальным заведующий обратился, примерно, с такой речью:

— Выбирайте. Или эта четверка сейчас же, сию же минуту отправляется в Лавру, или вы принимаетесь за работу.

То же самое повторилось в первой группе: ребят поднимали, строили, вызывали наудачу нескольких человек, заставляя других "выбирать". И когда старшие в восемь часов проснулись, всё уже было кончено — младшие пошли работать.

Старших оставили одних, дверь к ним в спальню была закрыта, и ее караулил Палач. Ни умыванья на реке, ни общей переклички в этот день не было. Чай старшие пили после того, как напились и были заперты в спальне младшие. И здесь в первый раз в этот день в третью группу пришел Викниксор.

— Встать!

Встали.

— Сесть!

Сели.

— Ионин!.. Встать!..

— За што-с?

— Встать, тебе говорят!

— Ну и встану… Ну и ладно…

Иошка начал подниматься. Должно быть, это показалось медленным Викниксору — он подскочил к Иошке и дернул его за плечи…

— Драться?.. — закричал Иошка. — Драться, сволочь!..

Кружка пролетела мимо Викниксорова лица и, дребезжа, выкатилась на веранду, в сад. Ребята повскакали с мест, покачнулась и упала скамейка, рухнул стол; закричали… зашумели…

— Бить?..

— Не имеете права!..

— Жандармы!..

Викниксор вырвался из толпы. Сбитое пенсне упало ему на грудь. От неожиданности и гнева он ничего не видел.

— Бунтовать?.. — орал он. — Я вам покажу!.. Прекратить чай!.. В спальни!.. В изолятор Ионина!..

— Не пойду!..

— Пойдешь!..

И, шаря по воздуху руками, Викниксор выбежал в коридор.

2

Он протер пенсне и выглянул через окно во двор. Двор мостили.

— Работают?

— Да, Виктор Николаевич.

— Все?

— Нет-с.

— Это почему?

— Я уже докладывал вам, что восемь человек во главе с Иониным продолжают забастовку.

— Ах, эти… Ну да, я знаю… Пускай, пускай побастуют. Есть захотят — придут… Придут, не беспокойтесь… Больше им идти некуда… Да-с.

Эта восьмерка не была страшна ему… Наоборот, с ними так легко справиться, легко свалить на них всю ответственность и счесть за коноводов. То, что они придут, он знал отлично. То, что придут с повинной, знал ещё лучше… Он колебался лишь в выборе: устроить эту повинную публично перед строем или у себя на квартире, перед халдеями. Конечно, первое заманчиво и показательно, но все-таки как-никак их восемь человек, — могут поднять крик, вой и всё испортить. Другое дело, если бы был один человек, тогда публичную повинную можно бы осуществить легче и почти наверняка…

— Вам письмо, Виктор Николаевич! — крикнули из-за двери…

— Давай сюда…

Письмо было в большом деловом пакете без марки. Викниксор хотел было узнать, откуда его принесли, но шкидец, передавший письмо, успел уйти, ничего не сказав.

"Виктор Николаевич! [4]

"В последний раз мы взываем к вашему благоразумию. Мы терпели долго, снося ваши притеснения, издевательства, мы видели, как одни за другим изгонялись из школы наши товарищи, видели, как вы коверкали нашу и их жизнь, как вы своими иезуитскими методами, — а иначе их назвать нельзя, — как вы своими методами доводили учеников до самоубийства, до голодания, как вы губили наших товарищей, делая их беспризорными, ворами и т. д., и т. д., и т. д. (вообще здесь не место перечислять все ваши добродетели: они будут перечислены в другом месте и в другое время).

"Сейчас, сойдясь на поляне парка, мы пришли к таким неутешительным выводам. С вами мы сговориться больше не можем. Между нами существует слишком уж большая пропасть. И мы решили бороться и в борьбе с вами применить то единственное средство, которое еще осталось в наших руках,

"Мы объявляем голодовку.

"Что кончится это предприятие недобрым — мы знаем отлично. И все же мы идем на это, ибо у нас нет другого выхода.