Виктор Авдеев - Ленька Охнарь

• Название: Ленька Охнарь
• Автор: Виктор Авдеев
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1962

В новую книгу Виктора Авдеева входят три повести, составляющие своеобразную трилогию о днях скитаний и жизни беспризорного мальчишки Леньки Осокина.

Судьба Леньки Осокина, отец которого погиб в годы гражданской войны, прослежена автором с первых дней бегства мальчика от тетки до юношеского возраста, когда парень, прошедший суровую школу жизни, выходит наконец на верный путь. В этом ему помогают воспитатели и коллектив трудовой колонии, а затем рабочий Мельничук, взявший Леньку в свою семью.

В книге с большим знанием и художественным тактом раскрыты психология беспризорника и история его перековки под влиянием новых обстоятельств жизни. Характер Леньки Осокина — Охнаря — показан в процессе постоянных изменений, ломки, становления.

Две повести из этой трилогии — «Трудовая колония» и «Городок на Донце» — вышли в 1957 году в издательстве «Молодая гвардия» под общим названием-«Ленька Охнарь», однако для настоящего издания значительно переработав. Третья повесть «Асфальтовый котел» — печатается впервые.

---

Смерив одноклассницу пренебрежительным взглядом, Охнарь ничего не сказал. Ему, конечно, польстили похвалы, но он совершенно был уверен, что во всех столкновениях с «мамиными детишками» победа будет на его стороне, и считал излишним радоваться.

— Меня зовут Оксана, — сказала девочка. — А как тебя?

— А меня звать — разорвать, по батюшке — лопнуть.

Чубатый шестиклассник задержался возле Охнаря, очевидно желая проверить, не затевается ли новый скандал? Оксана оказалась находчивее Садько, насмешливо прищурилась:

— Ты считаешь, что это остроумно?

— Я не рыжий из цирка. Смешить не собираюсь.

Оксана не могла скрыть своего разочарования.

— Я думала, ты умнее.

— А ты не думай — облысеешь.

— Ой, какие ты все истины изрекаешь! Прямо как тот попка с шарманки, что на базаре судьбу угадывает. В его билетиках как раз такие изречения написаны.

Оксана неожиданно показала огольцу «нос» и, подхватив под локоть подругу, со смехом убежала в коридор. Охнарь заметил, что ее щеки и нос усеяны легкими веснушками, которые зимой, вероятно, бывают совсем незаметны. Эти веснушки напоминали рыжие огоньки в глазах девочки и, когда она смеялась, приходили в движение, отчего все лицо ее искрилось весельем.

Жалко, Ленька не успел и Оксану чем-нибудь срезать, как Садько. Он ловко и далеко цвиркнул сквозь зубы слюной. Ученик, стоявший рядом, указал ему пальцем на стену. На стене висел плакат:

«НЕ ПЛЮЙ НА ПОЛ,
ЭТИМ ТЫ РАЗНОСИШЬ ЗАРАЗУ»

Ленька с достоинством прищурился, словно написано было «не про него», но слегка покраснел. Он почувствовал, что победа, достигнутая в стычке с Мыколой Садько, ничего ему не принесла. Скажи, какая паршивая девчонка, — сумела высмеять! Оказывается, с этими плюгавыми нахрапом не возьмешь, ходи да оглядывайся.

III

За ученье Охнарь взялся ретиво. Труда он не боялся: колония научила работе и терпению. Но в школе перед ним неожиданно возник барьер, перепрыгнуть через который невозможно было при всем желании: он многого не понимал в доброй половине предметов.

До побега из Ростова-на-Дону Ленька учился нормально, как и все дети. Но уже в четвертый класс он ходил два года в разных детдомах, год занимался в пятом, однако за месяц до зачетов убежал на улицу. Немного дали ему «школьные часы» в последнюю зиму в колонии. Разрыв в знаниях получился серьезный.

Возвращаясь из школы домой, Ленька наскоро обедал и садился за уроки. За дверью в большой комнате четко тик-такали настенные часы, и медный блестящий маятник, словно крошечное солнце, то и дело всходил и заходил. Ленька сжимал ладонями виски, тупо долбил страницу за страницей все предметы подряд. Большая минутная стрелка делала один круг по циферблату, второй, четвертый…

Иногда в Охнареву комнату заглядывала жена опекуна, мастер лучшей в городке парикмахерской. Она была лет на восемь моложе мужа, и во дворе все ее называли Аннушкой. Аннушка любила носить трикотажные майки ярких цветов, хромовые щегольские сапоги, а свои мягкие пепельные волосы коротко обрезала. Всегда она была весела, и ее полные щеки горели румянцем, улыбались ямочками; всегда над чем- то хлопотала, и ее обнаженные по локоть руки — тоже с ямочками — не оставались без дела; всегда напевала небольшим приятным голоском — и беспрерывно двигались ее пухлые губы, подбородок с ямочкой.

Ох, заучишься, хлопец, — простодушно говорила Аннушка Мельничук воспитаннику и как-то сочувственно встряхивала пышными волосами. — Мыслимо ль столько время без воздуха высиживать.

— Некогда, тетя Аня.

— Перервался бы на часок. Вон ребята на пустыре футбол катают.

Это лишь прибавляло Охнарю муки. Он стискивал зубы и ближе придвигал учебник. Аннушка усиленно двигала пухлыми губами, минуты две шепотом читала раскрытую грамматику, учебник краеведения, затем уходила в свою комнату; вскоре там начинала стучать зингеровская машинка, и женский голосок затягивал:

На окраине, где-то в городе,
Я в рабочей семье родилась,
Горемычная, лет шестнадцати
На кирпичный завод нанялась.

Детей у Мельничуков не было, и к Охнарю они относились, будто к сыну. Аннушка подсовывала Леньке кусочек повкуснее, поставила на подоконник возле его кровати горшок с розовой цветущей геранью, сама сшила ему рубаху. Константин Петрович дома бывал редко, а иногда с профсоюзного собрания или из партячейки возвращался и ночью, когда все уже спали.

Раньше свободное время Мельничук посвящал жене и огороду, в саду за домиком: там он вскопал несколько грядок. Теперь Константин Петрович немало времени уделял и «патронируемому»: советовался с ним, где посадить морковку, а где лук, мастерил удочки к предстоящему рыболовному сезону, а то и попросту затевал борьбу на траве: он одной рукой, а Ленька двумя.

— Ты, дружок, может, не справляешься с уроками?

— Откуда вы… взяли?

— На своем опыте знаю. Забыл, какую я школу прошел? Если тяжело, скажи сразу, мы поможем, наймем репетитора.

— Что я, нетрудоспособный? Сам не осилю?

— Покажи-ка тетрадки.

Сбычив голову, чтобы скрыть багровую краску, Охнарь глухо спросил:

— Не верите?

И Мельничук не стал настаивать.

А впоследствии ругал себя за либерализм.

Сознаться в своем бессилии Охнарю казалось позорным. Первый биток в классе, а с какой-то физикой, географией не сладит. Да он поднатужится и быстро догонит класс. С такими ли делами справлялся? На воле взламывал ларьки, лазил по карманам взрослых мужиков, дрался с финкой в руке, научился работать в колонии, сравнялся в поведении со всем коллективом— так неужели перед этими сосунками спасует? Быть этого не может.

Легко, цепко усваивал Ленька новый материал в классе. Однако Леньке явно не хватало основ, особенно в математике, физике, русском языке. Вдруг упрется как в стену — ничего не может понять. Он и сам чувствовал: если бы ему усвоить программу за пятый класс, дальше бы пошло легче. Взяться же сам не мог. То ли страшился, что не одолеет, то ли сомневался, что в одиночку не хватит терпения.

Уроки запускались все больше и больше. Охнарь потерял сон. Руки его постепенно опустились: сперва оттого, что он все сильнее отставал, затем оттого, что притупился интерес к занятиям, и, наконец, оттого, что, убедившись в тщетности своих усилий, он начал просто лениться. Постепенно все свои обязанности Ленька свел к более или менее аккуратному посещению школы, да и то часто «болел» и уходил в зубную амбулаторию. Пусть лучше врач сверлит зуб бормашиной, чем сидеть на уроке.

Незаметно для себя Охнарь превратился в одного из завзятых паразитов, которые сами ничего не делают, а живут за счет лучших школьников, ловя их подсказки, сдирая письменные работы и наивно рассчитывая проучиться «как-нибудь».

Лентяи — народ самый веселый, необидчивый. Со всеми ребятами они запанибрата и скверно себя чувствуют только перед зачетами. Тогда становятся почтительными с учителями, нервно интересуются программой, ночи напролет просиживают за зубрежкой, забивают голову до отупения, худеют, каются в душе. На зачетах они, если случайно не выедут на старом коньке — подсказке, обычно, как и полагается, проваливаются. После этого ходят вялые, как перегревшиеся на солнце, и со слезами умоляют о переэкзаменовке.

Первым из учителей Охнарю сделал замечание преподаватель физики Офенин. Тучный, сырой, он ходил медленно, вразвалку, слегка откинув седую голову, часто вытирая большим платком отвисшие щеки в красных прожилках. Костюмы он носил широченные, слегка засаленные на животе, смотрел сквозь пенсне всегда строго, говорил громким скрипучим голосом. Когда Охнарь встречался с ним в школьном коридоре, на улице, ему всегда казалось, будто он в чем-то виноват, и хотелось поскорее уйти с глаз долой.

— Вы, Осокин, думаете учиться? — на весь класс спросил его Офенин в конце своего урока.

— Думаю.

Поняв, что объяснения не избежать, Охнарь слегка приподнялся, оперся рукой о парту.

— Имейте в виду, — продолжал учитель, — у вас по-моему предмету в журнале плотно обосновался неуд, или, если приравнять к старой пятибалльной системе, кол! Опанас Бучма у вас в группе идет первым с головы, а вы первым с хвоста. Что ж, прикажете вас, как последнего приготовишку, оставлять в классе после уроков? В карцер сажали, в кондуит записывали только в старой школе. Советую вам начать серьезно заниматься, иначе будет поздно. Физика такой предмет: не будешь знать таблицы умножения, алгебры — не освоишь ее. Это не в чехарду играть, тут прыгать через что-то нельзя. Когда я еще учился в гимназии, у нас острили так: «Не знаешь закон Ома — сиди дома».