Виктор Авдеев - Ленька Охнарь

• Название: Ленька Охнарь
• Автор: Виктор Авдеев
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1962

В новую книгу Виктора Авдеева входят три повести, составляющие своеобразную трилогию о днях скитаний и жизни беспризорного мальчишки Леньки Осокина.

Судьба Леньки Осокина, отец которого погиб в годы гражданской войны, прослежена автором с первых дней бегства мальчика от тетки до юношеского возраста, когда парень, прошедший суровую школу жизни, выходит наконец на верный путь. В этом ему помогают воспитатели и коллектив трудовой колонии, а затем рабочий Мельничук, взявший Леньку в свою семью.

В книге с большим знанием и художественным тактом раскрыты психология беспризорника и история его перековки под влиянием новых обстоятельств жизни. Характер Леньки Осокина — Охнаря — показан в процессе постоянных изменений, ломки, становления.

Две повести из этой трилогии — «Трудовая колония» и «Городок на Донце» — вышли в 1957 году в издательстве «Молодая гвардия» под общим названием-«Ленька Охнарь», однако для настоящего издания значительно переработав. Третья повесть «Асфальтовый котел» — печатается впервые.

---

— Хочешь, зайдем к нам? — предложила Оксана.

— Чего я у вас забыл?

— Посмотришь, как я живу. Щенят покажу: помнишь, я говорила? У нас их трое: желтенькие-желтенькие. Могу одного подарить.

Охнарь подозрительно прижмурил правый глаз: к чему это она клонит? Может, ему у Оксаны щенков погонять?

— С меня и городских собак хватит, — сухо ответил он.

Оксана вдруг рассмеялась и потянула его за рукав толстовки.

«Отчего бы в самом деле не зайти, — подумал Ленька. — Да чего скрывать? И щенков поглядеть любопытно».

Они шли далеко от стен школы, и Охнарь почувствовал, что в груди у него появилось к однокласснице что-то новое, необычное. Взял бы ее за эту милую руку и повел, куда она захочет: к реке, в поле на ромашковый ветерок. Пусть она даже бранит, подсмеивается. Может, на Леньку повлияли вот эти домики, ожившие лиловые ветви яблонь в садах, весенний воздух, позолоченная солнцем прошлогодняя травка? Против воли он развернул плечи, поправил кепку. Так и не соглашаясь, но и не отказываясь, Охнарь поравнялся с небольшой старенькой калиткой.

— Сюда, — сказала Оксана.

За низким палисадником виднелось черемуховое дерево, вот-вот готовое выбросить белые свечки горько-душистых цветов, два куста сирени в мелких, точно стриженых листочках, еще только надувающих бутоны и оттого будто озябших. Перед самой завалинкой на старой клумбе пестрели бархатные анютины глазки: желтые, голубые, лиловые; румянились трубчатые венчики примулы, а к соломенной крыше, которая, как папаха, покрывала все широкое, белое лицо хаты, были протянуты почерневшие нитки шпагата, по которым скоро поползут зеленые жала крученого паныча.

Вот уж идти в хату Ленька отказался наотрез. За последние годы в частные дома он лазил только через окна, и ему неловко было заходить в них гостем. Все казалось, что если и не выгонят, то смотреть будут подозрительно. Самое большее, на что Ленька согласился, это сесть на скамеечку в палисаднике.

Оксана сбегала во двор, к собачьей будке.

— Правда, забавные? — сказала она, вываливая из подола щенят и сама усаживаясь на коленках рядом с ними. Щенята, толстые, лопоухие, еще не умеющие лаять, с мутно-лиловатыми глазками, беспрестанно вертели хвостами и неуклюже прыгали.

— Мировые! — оживился Охнарь.

Они немного поиграли с кутятами.

Со двора показалась толстая лохматая собака и отвела свое потомство обратно в ящик под крыльцом. Оксана принесла полную тарелку сушеных яблок, чернослива. Она рассказала, что мать ее работает проводником в поездах местного сообщения и в дни дежурства возвращается домой только на рассвете. Она, Оксана, сама готовит обед, моет пол в квартире, а когда старший брат приходит с шахты, из забоя, накрывает ему на стол, — чем не хозяйка? Она и стирать помогает матери, и вон тот огородик они вскопали вдвоем.

— Давай вместе готовить уроки на завтра? — вдруг сказала она таким тоном, словно эта мысль только что пришла ей в голову.

Охнарь чуть не подавился косточкой.

— А в куклы будем играть?

Можем и поиграть, — рассмеялась Оксана. Веснушки на ее носу, на щеках задвигались и напомнили веселые рыжие искорки в карих глазах. — Ты, Леня, разве никогда не занимался вдвоем? Мы, когда готовимся к зачетам, собираемся и по трое. Чего один не поймет, другой подскажет. Давай попробуем?

И, недожидаясь его ответа, она убежала в хату.

В сущности, Охнарь был весьма доволен, что представилась возможность побыть вместе с Оксаной — не все ли равно, что послужило тому причиной? Он многое мог позволить Оксане, многое простить. Его грубоватый тон, вызывающие позы были своего рода самозащитой, боязнью полностью потерять волю.

Оксана вернулась с учебником географии, опять уселась рядом на скамейке.

— Что ж, давай, — промямлил он, подумав, что куда лучше было бы заняться чем-нибудь другим.

Обстановка была незнакомая, и Охнарь немного присмирел. Сидеть с девочкой здесь, в палисаднике, было гораздо приятней, чем в классе. Он меньше слушал чтение учебника, а больше поглядывал то на ее маленькое ухо с розовой мочкой, то на светлую, льняную, точно вызревшую под солнцем, прядь волос, то на родинку на нежной, еще тонкой шее, возле ключицы. Сколько ей лет? Четырнадцать наверняка есть, она тоже, кажется, год пропустила: тифом болела, семья от банды спасалась.

В географии Ленька разбирался не совсем твердо. Знал, что в учебнике полно всякой всячины: какие-то части света, множество стран, вода, суша, климат, Европа, Америка, Китай, Франция, тропик Козий Рог, Индусский океан, вулкан Везувий, теплое течение Гольфстрим и наконец СССР, который больше всех, сильнее всех и лучше всех. Оттого, что слушал Ленька невнимательно, он пропускал половину мимо ушей, но делал вид, что усваивает все очень хорошо.

— Понял? — прочитав страницу, поднимала Оксана от книги голову.

— Спрашиваешь! — И Охнарь слово в слово повторял последнюю фразу. Он отлично усвоил в школе увертку нерадивых «замазывать глаза».

Как же теперь будут развиваться его отношения с Оксаной? Правду ль она говорила, что проверяла задачку на лестнице, или просто ждала его? Значит, и он ей нравится? Вот жалко, он не знает, как девки кокетничают, привораживают сердца. Строит ему сейчас Оксана «глазки» или нет? И чего она в книжку уперлась? В школе не увидит? Он знал, что иногда девочки присылают ребятам такие записки: «Писала волна, угадай, кто она». Или: «Если хочешь сходить в кинематограф, сообрази пригласить того, кого считаешь своим верным другом».

Охнарь решил еще больше заинтересовать Оксану собою и то принимался взбивать чуб, то небрежно забрасывал ногу на ногу. Как бы еще проявить свою силу, показать, какой он замечательный парень? Повалить плетень? Нельзя. Закурить? Вот, мол, он какой взрослый, никого не боится. Было бы лето, он бы туда и обратно Донец переплыл, без отдыха, — пусть удивляется.

— Что ты кривляешься, как обезьяна перед зеркалом? — неожиданно спросила Оксана. — Повтори, какие моря омывают Африку?

— Обезьяна? — Охнарь сразу рассердился. — Знаешь… умойся ты своими морями. У меня вон еще школьный мел на руках, а тут снова зубри твои… суптропики?

— Не «зубри», а учи. Как же ты думал иначе, Леня? Неужели тебе интересно каждый день торчать у доски, как чучелу в тире?

— А ты галантерейный манекен. И чего пристала? Меня секут, а у тебя спина болит?

— Очень болит.

— Отстань. Надоело! — Охнарь встал, с сердцем отодвинул в сторону тарелку с черносливом. Вот и погуляй с этой девчонкой, когда у нее в голове вместо мозга сплошная география.

— Да, у меня спина болит, — так же горячо, возбужденно, как и по дороге, повторила Оксана. — Ты один в классе? Один? Ты подсчитывал, сколько на тебя каждый учитель времени тратит? Все стараются объяснить, втолковать. Если хочешь знать, из-за тебя вся наша группа задерживается. Ты как… тормоз Вестингауза в вагоне: весь состав тормозишь. Не стыдно? А еще колонистом был.

Ах, вот оно что? Охнарь рывком туже затянул ремень. Каждая кизюля ему будет проповеди читать? Уж не для того ль Оксана его и на школьной лестнице поджидала и завлекла домой, чтобы сагитировать на учебу? А он-то, разиня, и чуб взбил. Охнарь мог бы ответить этой зазнавшейся девчонке, почему не успевает: нет твердых знаний за прежние пять с половиной классов. Они тут учились, «мамины детишки», а его война, кайзеровы немцы из дома выбросили, он зайцем под вагонами ездил, в асфальтовых котлах спал, побирался, с огольцами налеты делал на торговок, воровал. Остановило его лишь то уважение, с Которым Оксана отозвалась о колонии. Колония теперь была его слабостью, он ею гордился. И Охнарь молча, с ожесточением нахлобучил кепку на лоб, подхватил свой ободранный дерматиновый портфель с поломанным замком. Все-таки счастье Оксаны, что она юбку носит, а то бы понюхала, чем его кулак пахнет.

Не прощаясь, Охнарь ступил к выходу из палисадника. Оксана преградила дорогу, крепко схватила за руку:

— Куда?

— В дальние города.

— Бежишь? Опять в кусты?

— Отцепись!

Грудь Охнаря тяжело подымалась.

— Много вас, таких указчиков, найдется! Вам хорошо пальцем тыкать, когда… на тарелочке все подавали, носик вытирали платочком. А тут батьку на фронте беляки зарубили, мать кайзеровы немцы пытали. Пожила б у тетки, как я, побегала бы за несгоревшим углем по путям, попробовала б солдатского ремня дяди Прова. Я уж не говорю о воле… Собаки живут лучше. — Впервые Ленька так непочтительно и зло отозвался о прежней уличной жизни, подчеркнув новое к ней свое отношение, и на какую-то минуту замолчал, потеряв нить рассуждений. — Да пусти, говорю, зазвала л пользуешься случаем?

Внезапно Оксана бросила его руку, отступила. Над ее бровями, на щеках выступили красные пятна, лицо стало растерянное, виноватое, нижняя губа дрожала: видимо, откровенность этого грубого, разболтанного парня сильно на нее подействовала.