Павел Кочурин - Коммунист во Христе

• Название: Коммунист во Христе
• Автор: Павел Кочурин
• Издательство: Изд. "АСПИН"
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-94158-077-0

---

Светлане нравилось, когда по вечерам выставлялся на стол шумевќший самовар, сверкающий медалями на медных боках. Этим самоварным шумом все в доме как бы оду-хотворялось. С тобой разговаривало все, что в нем. И столы, и стулья, и полочки. Подава-ли свой голос и гладќко выструганные стены с закругленными углами и искусно законопа-ченќными пазами. Из ладных рамок, как живые из окон, глядели на тебя фото-графии и картины. Привечали тебя и плотно пригнанные одна к другой половицы, застланные по-ловиками, вытканными еще в благую деревенскую пору. Как бы светили тебе, словно звезды с неба, сучки на потолочиќнах. Это все единилось для Светланы в высказ — "свой дом". Стоит разыќграться воображению — и ты переносишься в живой мир природы из этой цивилизации. Внутри дома ничего не красилось. Только мылось с дресвой, скоблилось, чистилось. И оттого держался в нем здоровый дух ядќреного дерева, леса. Покрась те же двери, окна, выбели косяки, оклей обоями стены — и все пойдет в крик, исчезнет живая те-плота, и при жаркой печке будет холодно. А узоры дерева никогда не надоедают, они как музыка духовая тихо вливаются в тебя. В них постоянная новизна. Гляди и раздумывай, гадай, чем земная жизнь должна радовать человека, и чем ему надо в ней дорожить…

Самовар представлялся Светлане непременным обитателем каждого деќревенского дома-жилья. Человек озаряется, слыша в самоварном напеве шум леса, журчание ручья по весне, шелест хлебов в поле, перелив луќговых трав. Воздается душевный покой, рождают-ся мечты о мире, в коем ты творец, а с ними и защищенность от наплыва смутных тревог. Все омрачающее тебя остается снаружи, за порогом, как соскобленная с сапог дорожная глина. Домашность складывает и характер селянина. Вспоминается прошлое, а с ним и провидение будущего. И гость привечен домовитым баском самовара. Без своего уюта в доме ты — не личность. Как бы не "Я" сам, а безликие "мы", казенные общественники. И надо беречь сложившиеся веками обычаи. И вместе с этим просвещаться, не руша свои привычный нрав. Пытливым умельцам приобщаться к миру кульќтуры и науки, ширить свой земледельческий кругозор. Это были мысли Светланы учительницы. Русь земельная на земле и должна возрастать. Народ, нацию делают великой и благоденственной высокое земледелие, наука, внедряемая в жизнь и легкость передвижений по своей земле. Человек должен не бежать с земли, а утверждать разумом и вольным трудом себя хозяином-творителем в своих пределах.

Слаженный быт дома Кориных Светлане нравился и она его приняла, к только во-шла в дом. И дом ее принял. И как бы позволил чего-то и свое в него внести. В буфете-теремке, выделанном дедушкой Данилом, береглась старинная посуда, спасенная от по-жара, а потом припрятанная, как вот отшучивался Дмитрий Данилович, "от экспроприа-ции твердозаданца". Царского времени купеческие тарелки, чашки, ложки, ножи вилки, рюмки, бокалы и разное другое для гостевого стола. Анна Савельевна выставляла все это только в праздники, когда собирались гости. Светќлана называла Анну Савельевну мамой. Уговорила ее подавить хорошую посуду и для себя по воскресениям, а иногда и в будние дни, когда все собираются за столом при хорошем настроений. Праздник должен быть и в твоей душе. Самим ведь приятно, когда на белой скатерти необыкновенная посуда. Душа радуется, а от этого и дело спорится. Анна Савельевна сказала Светлане:

— Да и верно, доча!.. Для чего же беречь-то. Дедушка Данило и то говорил: в избе пригодно, то и руки к делу пригодному тянутся. Полюќбил бы тебя, милая. Больно ему нравилось, когда все в ладу. Где бы ни был, а всегда тенет воротиться домой. Это вот его слова и помню.

Светлана как бы уже признавалась в доме будущей хозяйкой. Ей блюсти вжившей-ся в нем уклад. Этот уклад самой ей виделся в поступках и привычках Дмитрия Данило-вича, Анны Савельевны, Ивана. В их словах, разговорах. Во всем том, что в доме и вокруг его. В колодце с журавќлем, хотя воду из него и качают насосом. В пруде, окаймленном Ивами. В баньке задомной, причудливом домике. Она с душем и ванной, но все же вот особенная. В ухоженном огороде, в деревьях, рассаженных в овиќннике своей чередой. Те-пличке, тоже по-своему устроенной. Все и во всем что-то старинно-усадебное, знакомое по картинкам барќских поместий, по книгам. Прежнее не кричаще и сочетается с нынеш-ним. Угадывалось и доколхозное житье Кориных. Во дворовых постройках лоќшадь, коро-вы, овцы, другая живность. Труд без надрыва, спорый: пахота, сенокос, жатва, молотьба. Ни минуты пустой, без суетности. Досуг, при котором и книга под рукой. Праздники хри-стианские блюлись. Они как бы определялись временами года. Зимой дедушка Данило ремесличал в своем сарайчике-мастерской. Ткались льняные полотна на кроснах. И эти вот половички, что сейчас в доме, вытканы бабушкой Анисьей из разноцветных лоскут-ков. И так у каждого в доме было свое особое дела. Этому практичному трудовому люду и дать бы свободу. Он в вольном труде и приобщился бы к высокой культуре, искусству, к знаниям о земле.

У них в учительском институте среди студентов были постоянные опаќсения уго-дить в какую-нибудь "дыру", из которой удалось вылезти учитеќлю, окончившему их же институт. Боялась этого и Светлана. Но вот на ее пути оказался Иван… И ее немало уди-вило, и в то же время обрадовало, что в моховской "дыре" она ощутила полноту жизни. В клубе ихнего Большесельского колхоза была комната, в которой навалом лежала ста рая рухлядь, собранная художником Андреем Семеновичем. Глиняная посуда местных редю-кинских горшечников. Фигурки резные, коробочки. Куќзнечные поковки: серпы, косы, то-поры. Амбарные замки с секретами, другие железные штуковины, название которых уже и позабылось. Кросна, скальна, цевки, челноки, бедра и всякие другие ткацкие принадлеж-ности. Копылы разной конфигурации с причудливыми выжженными узорами на них. Бе-рестяные туески и кадушки для солки грибов и замачивания ягод. Лаќпти липовые и лыко-вые, чуни с обороми. Конная сбруя с медными блеска ми. Две картины местного худож-ника Кирюхина, сородича Анны Савельевны. Во всем угадывалась полная высокого смысла своеобразная жизнь здешнего народа, характер и живой ум люда. Через все эти предметы и воспринималась та жизнь, как единое действо земледельца. Ему бы вот и дать волю самому построить свою жизнь в новом веке… Андрей Семенович ходил по де-ревням и уговаривал старых людей порыться у себя в чуланах, на подволоке, в уцелевших сараях и вытряхнуть все обереќгаемое, но уже не нужное им. Насобиралось столько, что в мастерской художника не умещалось. Он и предложил Зое, заведующей клубом, созќдать музей. Зоя попросили Светлану разобраться во всем, как она сказала, этом хламе. Когда археологи прислали фотографии находок на Татаровом бугре, Светлана почувствовала себя приобщенной к большому делу, которое должно способствовать возрождению кре-стьянина.

— Это же, Зоя, наша история, — убеждала они заведующую Домом Культуры, — так мы все юли к сегодняшнему дню, а от сегодняшнего пойдем к завтрашнему. Музей такой — наше уважение к прошлому, он и для будущих нас. Мы это единая воля наша, возрастаю-щая из прошлого.

Светлана попросила Старика Соколова Якова Филиппович сделать подставки и по-лочки. И он помог разложить все по порядку. Больно ста рое отделить от недавнего. Знал он и помнил многих мастеровых мужи ков. И сам удивился, сколько всего разного они понаделали. А сколько пропало, сгублено.

— Самые-то чудные диковинки у помещиков в именьях береглись. Ну и у домови-тых мужиков. Мебель резная, украшения самих домов снаружи. Ныне люд пошел не то чтобы без своих рук, больше рассудком в непотребу переродился, и в душу мрак вселил… Старое вот как напавшие супостаты ломают, а новое, без памяти о старом, не больно вот и ладным выходит. Одолевает неразумом нас, — пожаловался Яков Филиппович на какую-то и самому как бы уже неведомую силу лютую, оскопившую селянский люд. — Парень в дому гвоздя проком не забьет, доски не выстрогает. Отвычка от домашнего, а это значит стыль в самом себе… Оно, знамо, для них вот трактор, что для нас была телега с лошадью. Но все это не при доме, чужое, его и поломать не жалќко. И нет влечения к приюту, в коем бы душа в радости была. Все вытолкнуто мертвым железом. Худо это, деваха, худо, когда один челоќвек похож на другого, как вот сами машины. Машины-то, что говорить, худо ли, только и при них надо мастером быль, их к себе приручать, а не себя к ней. Человек воз-растает из своего дела. Дело-то оно, как вот и ребенок растет. Кто в любовью к немо, тот зреет и умнеет, себя и других через это облагораживает.

3

Когда все предметы в музейной комнате были разложены по полочкам, Старик Со-колов Яков Филиппович пришел первым в Музей, назвав себя экскурсантом. Разглядывал уже своим новым взглядом мужиковы и бабьи поделки. Обращал свое пристальное вни-мание на совсем кажись пустячное: на лапти и чуни. Кто вот только не умел их плести. И делал это каждый по-своему, с особой красивостью. Вот они и обереглись как бы из ува-жения к лапотникам тогдашним. С почтением отдавала их хуќдожнику, и вот теперь гляди на них, обозревай как бы себя самого вчерашнего… Лапоть лыковый был нашему мужику незаменим, никакая друќгая обутка с ним не равнялась. Не промокал, коли мастером сде-лан. Легко в нем и по пожне было ходить, по скошенному лугу, по лесу… А вот чуни — они по зиме больно ладны. И сугроб, когда по дрова едешь, обмять хорошо, снегу в голенища, как при валенках, не наберется… А из того же лыка берестянова чего только не делали. Солонки, налопаточники плели, коробочки изготовляли для бережения дорогих украше-ний. А вкус снеди из берестяного туеска особый и пользительный. Гриќбки там, ягоды мо-ченые. Да где всего-то пересказать. Природа Господня одарила нас всем для благой жиз-ни, а мы ее дары отпихиваем. Коќрежим землю, травим живое… Знамо дело, — мужику в ла-потках или чунях сидеть за трактором уже и не резон, не за плугом по борозде ходить. Ла-поть и чуни теперь в музей. Но почто бы вот в туесках ягоќды, грибы и другое что в прок не запасать. Вместо банок железных как бы ладно. Этим добром и заграничного гостя можно бы подивить. А мы бересту в грязь втаптываем, кострами сжигаем. Цивилизован-ными во себя называем… Умельцем от дела отдалили, умом своим перестали жить… Или взять опять же глину. Редюкинские горшечники чего только из нее не выделывали. Но кому-то дело такое показалось слишком уж простым. И отвергли, не дав ему улучшить-ся… А отвергли-то, как вот сказано в Писании, краеугольный камень. Приблизь тех же редюкинских горшечников к знаниям, чего бы только из нашей глины они не сделали, чем бы не подивили. А то вот кирпич какой-то там с мудрым названием не знамо откуда во-зим. Трубки, что в землю, как покойников зарываем, по дальним дорогам таскаем. А цер-ковь-то нашу Всех Святых прежние маќстера из редюкинского кирпича построили. Он прочен, что тебе камень. Раньше бары-помещики боялись, как бы мужик умнее их не стал, а ныне вот демиургыны опасаются мужикова разума. Хитрое дело наше, все хотят вот мужика обойти, а он от земли, как без него. Машин вот разных поќнаделали без его спросу. Иные из них не больно и ладны, ему и не нужны. А ту же лошадь с поля, с дороги — до-лой. А по делу-то лошадка у нас во многом и опережала бы машину. Продукт и воздух ядом не травит корм для нее из далека не вози. И удобрение от нее незаменимое… Голова демиургынова не сварила, а мужика побоку, на смех… Если все с считать сколько труда и добра на машины уходит, та к и выйдет, что в годней лошадей держать и людей при них. А то всех по заводам пораспи-хивали, они живут там скопом вредным.