Том Роббинс - Свирепые калеки

• Название: Свирепые калеки
• Автор: Том Роббинс
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006

Официально признанный «национальным достоянием американской контркультуры» Том Роббинс вызвал этим романом в 2000 грандиозный скандал, ибо посягнул на святое – классические штампы этой самой контркультуры!

Агент секретной службы, который в душе был и остается анархистом…

Шаманы языческих племен, налагающие на несчастных белых интеллектуалов странные табу…

Путешествие на индейской пироге, расширяющее сознание и открывающее путь в иную реальность…

То, что вытворяет с этими нонконформистскими канонами Том Роббинс, описать невозможно! (Такого грандиозного издевательства над «кастанедовскими» штампами еще не было…)

---

– Гарантированно огнеупорное, – сообщил он и подмигнул Сканлани.

Проезжая по ватиканским закоулкам, подальше от паломников и туристов, они миновали два контрольно-пропускных пункта, причем на втором их развели по отдельным кабинкам и обыскали с невообразимой тщательностью (впоследствии Домино шепнула Свиттерсу, что с тем же успехом она могла и отдать ему свою девственность накануне). При виде Свиттерсова пистолета капитан стражи страшно обеспокоился, но Сканлани заверил, что все о'кей, дескать, калека-американец «прежде был одним из нас» (при обычных обстоятельствах Свиттерс стал бы бурно возражать против подобного заявления). Однако сдать оружие его таки заставили. Пистолет заперли в сейф и заверили владельца, что, уходя, он получит оружие в целости и сохранности. Без пистолета за ремнем пришлось затянуть пояс потуже.

– Как съесть сытный ленч и при этом похудеть, – пробормотал Свиттерс себе под нос.

– Я же тебя предупреждала – незачем было вообще эту штуку брать, – фыркнула Домино.

Капитан и еще три швейцарских гвардейца сопроводили делегацию к огромному зданию, стоявшему в северо-западной части пьяццо Сан-Петро, – безобразному древнему серому замку, где и находились апартаменты Папы. Они вошли через черный ход; в отделанном деревянными панелями вестибюле их с отработанной учтивостью приветствовал кардинал – при мантии и красной шапочке, все как полагается. Этот прелат отвечал за расследования чудес.

– А бородавками и гименами вы занимаетесь? – полюбопытствовал Свиттерс.

Как кардинал, так и Домино его замечание проигнорировали; верхняя губа Сканлани еле заметно дернулась – и в изгибе этом пульсировала невысказанная угроза.

С видом отстраненно-благожелательным, как у воспитателя детского сада, чей интерес к детям – чисто профессиональный, кардинал повел группу по длинному, тускло освященному коридору к двери, что открылась в неожиданно огромный сад. Повсюду куда ни глянь – весенние цветы и по-весеннему зеленые кустарники, а еще – сосны и каштаны, и там и тут – разрушенные останки древних колонн, что, освобожденные от бремени портиков, притулились в декоративной уединенности. Пели птицы – ничуть не более и не менее религиозно, нежели порхай они над мусорной свалкой в Нью-Джерси, – а вечернее солнце одевало мир сонной зеленовато-желтой дымкой. Спаржевым газом.

В дальнем конце сада стояла увитая плющом беседка, что-то вроде бельведера на возвышении, – деревянная, решетчатая, выкрашенная в цвет слоновой кости; к этой-то беседке кардинал и повел гостей по гравийной тропке, предварительно построив их в шеренгу и вкратце объяснив этикет папской аудиенции.

Ярдах в пяти от бельведера кардинал велел остановиться. Когда Свиттерс, катившийся самостоятельно, не успел притормозить, кресло остановили резким рывком сзади. Он оглянулся через плечо: над ним нависал капитан.

– Я-то думал, швейцарские гвардейцы все как на подбор ребята молодые, – заметил Свиттерс. – А вы, как я погляжу, еще Джона Фостера Даллеса помните. – Сплюнул он сдержанно, даже можно сказать, деликатно, но гвардеец мощно встряхнул его кресло и опустил тяжелую руку ему на плечо.

– Святейшая Колбаса ни капелюшечки моей мирской мокроты не увидела, – запротестовал Свиттерс. И был прав. Внутри затененной беседки высился трон, но, насколько Свиттерс мог судить, вглядываясь сквозь гирлянды плюща, на данный момент трон пустовал.

– Вы пили алкоголь, сэр, – укорил капитан.

– Всего лишь взбодрил добрую старую иммунную систему, – пояснил Свиттерс.

Перед беседкой группа слегка рассредоточилась; бывшие монахини смотрели во все глаза, пытаясь хотя бы мельком разглядеть патриарха, которому они, возможно, и противостояли, но которого тем не менее глубоко уважали и почитали: реакция вполне предсказуемая, при их-то воспитании! Однако на экранах их радаров ни единого папского сигнала пока что не замерцало. Свиттерс смутно различал две фигуры в деловых костюмах по обе стороны от пустого трона – ни одна из них папской тени не отбрасывала. В беседку вошел Сканлани. Троица быстро переговорила о чем-то между собой, затем окликнули кардинала. Кардинал, в свою очередь, кивнул Домино.

– Пресловутый документ у вас? Хорошо. Будьте добры, пойдемте.

Кардинал взял ее за локоть и увлек по направлению к четырем невысоким ступенькам, ведущим в бельведер. Мустанг Салли и Пиппи пристроились было за ней, изнывая от желания преклонить колена, но гвардейцы преградили им путь, а Свиттерс, даже не двинувшись с места, почувствовал, как капитан крепче вцепился в кресло.

Мимо пролетела парочка певчих птиц, оглашая сад певче-птичьими звуками.

На верхней ступени Домино замешкалась. Хотя стояла она к Свиттерсу спиной, он знал: монахиня не отрывает глаз от задней двери в павильон, высматривая хоть какой-нибудь признак белой обезьянки с фарфорово-голубыми глазками в ореоле исполненной смирения власти. Искала она напрасно и с места не трогалась, прижимая к груди истрепанный фатимский конверт. Кардинал попытался мягко подтолкнуть ее внутрь, однако Домино даже не пошевельнулась. В это самое мгновение Сканлани и его два спутника дружелюбно, но прицельно боком-боком двинулись к ней.

Вот они переместились из полумрака в изменчивый, прихотливый узор из листьев плюща и солнечного света – один из мужчин оказался никем иным, как достойным доктором Гонкальвесом, экспертом по Фатиме и автором биографии Салазара,[269] в каковой изобразил португальского диктатора как современного апостола. Во втором тоже ощущалось нечто смутно знакомое. Щелчок-другой биокомпьютера, и Свиттерс опознал в нем шпиона-«невидимку» родной конторы, пронырливого ковбоя с крысьим взглядом по имени Сивард из штата Мэйфлауэра Кэбота Фицджеральда, который, по всей видимости, интересовался делами религиозными и сколько-то в них разбирался: в какой-то момент он обратился к Мэйфлауэру с ходатайством позволить ему пришить далай-ламу, в ближайшее окружение которого Сиварду удалось просочиться. «Этот завернутый в простыни ублюдок пропагандирует дестабилизирующий вариант счастья», – якобы жаловался Сивард. «Именно потому, что он делает упор на счастье, его всерьез и не принимают», – парировал Мэйфлауэр.

А вот Сиварда Свиттерс очень даже принимал всерьез. Сказать, что Свиттерсу страшно не нравилось, как все это выглядит, как все это звучит и как все это пахнет, – значит выразиться весьма сдержанно.

Типы в бельведере вступили в переговоры. Даже в ласковой зеленой тишине сада из того, что говорили мужчины, Свиттерсу ничего не удавалось расслышать, хотя он то и дело улавливал слово-другое от Домино. Он слышал, как она сказала «нет», причем не один раз. Он слышал, как она сказала: «Это нечестно». Он слышал, как она сказала: «Я не могу». Он слышал, как она сказала: «Мне придется посоветоваться с аббатисой». По тому, как под ее лучшим чадором перекатывались спинные мышцы, Свиттерс знал: она судорожно прижимает пророчество к груди, точно не рожденного ею ребенка.

Он оглянулся на Пиппи. Ее веснушки гасли, точно умирающие звезды. Он оглянулся на Мустанга Салли. Ее крутой завиток прилип к потному лбу зловещим знаком вопроса. «Нет», – отчетливо сказала Домино. Голос ее звучал твердо, что сыр чеддер. А затем: «Откуда мне знать, что это…»

Одним стремительным, неуловимым движением Сканлани скользнул к ней. Сжимая что-то в кулаке. Что-то длиной с карманный фонарик. Что-то блестящее и черное, точно лакричный леденец. Что-то явно неметаллическое – наверное, чтобы эту штуку не отслеживали металлодетекторы в аэропортах. Прямо как Свиттерсова «беретта». «Беретта», ныне запертая в ватиканском сейфе, словно одно из легендарных сокровищ Папского Престола.

Выбросив руку, Сканлани поднес зловещий предмет к голове Домино, намереваясь – вне всякого сомнения! – пристрелить ее на месте прямой наводкой, прямо между глаз.

– Стой, сукин сын! – заорал Свиттерс.

Капитан попытался удержать его; Свиттерс играючи сломал ему запястье, словно имел дело с куклой Барби.

Заманчиво было бы описать, как перед внутренним взором Свиттерса разворачивался весь минувший год, проведенный с сестрой Домино, – чередой стремительно меняющихся образов, образов странных, подкупающих и досадных; ураган сбивчивых воспоминаний, что проносились в его сознании, как если бы таковое было привязано к немолодой пальме на полпути к вершине. На самом деле в мозгу его не осталось ровным счетом ничего, кроме ясного, чистого гудения: отлаженного сигнала, что у людей его квалификации преобразует первобытную сирену «ой-ой» во внятный призыв к действию.

Свиттерс вскочил с кресла.

Левая нога коснулась земли первой. В тот же миг в подъем словно вонзила зубы разъяренная гадюка. Все тело сотряс мощный толчок. Раздался оглушительный хлопок – и в черепе, где-то позади его глаз, взорвался шар белого света, – но явно не мистический кокос.