Андрей Незванов - Эдмунд Гуссерль в контексте философии Нового Времени

• Название: Эдмунд Гуссерль в контексте философии Нового Времени
• Автор: Андрей Незванов
• Издательство: ИОСИФ
• Жанр: Философия
• Год: 2009

---

Здесь хочется остановиться и возразить: цвет и облик – это не сущности, чтобы им являться. Это представления, понятия, а также имена представлений, – со стороны языка. Все эти «нюансы цвета» принадлежат способу говорения, способу рассказать об эстетическом переживании. Это дискурс, характерный для определенного исторического периода развития изобразительного искусства. Можно ли онтологизировать дискурс, приписывать бытие именам, вовлечённым в этот дискурс? Ниже он сам определяет «нюансируемое» как представление, предмет, и отличает от «нюанса», как переживания: «Нюанс — хотя ему немедленно находится имя — относится к принципиально иному роду, нежели нюансируемое. Нюанс — это переживание. Переживание же возможно лишь как переживание, а не как нечто пространственное. А нюансируемое принципиально возможно лишь как пространственное (оно в сущности своей пространственно), но невозможно как переживание». А также «вещь — это интенциональное единство: то, что сознается как тождественно-единое в непрерывно упорядочиваемом протекании переходящих друг в друга многообразий восприятия…». Но каков тот интенциональный объект, что обеспечивает это единство? Разве это не представление цвета или фигуры? Притом, невозможно сознать нюансы без того, чтобы в языке уже содержалось разложение цвета на оттенки. А если язык не владеет подобным анализом, то невозможно достоверно утверждать, что нюансы воспринимаются, и принадлежат собственно восприятию, а не представлению. Отсюда заключаем, что вывод, извлекаемый Гуссерлем из его рассуждений, ничем не подтверждается и носит характер голословного утверждения. Вывод же таков:

«В сущностной необходимости к „всестороннему", непрерывно самоподтверждающемуся в себе самом как единому опытному сознанию одной и той же вещи принадлежна многогранная система непрерывных многообразий явлений и проекций, в каковых многообразиях, в определенных непрерывностях, проецируются все воспринимаемые предметные моменты, каким присущ характер живой телесной самоданности».

Приходится, прежде всего, просить прощения у читателя за эту кучку словесного мусора, которая кажется Гуссерлю ясным предложением. И немного разобрать её, чтобы обнажить недостоверность, содержащегося в ней утверждения. Обратимся к субъекту этого предложения. Именно, к «единому опытному сознанию одной вещи». Даже если рассматривать сознание как единичный акт, - корректность какового усмотрения весьма сомнительна и плохо сопрягается со смыслом слова «сознание», - то и тогда «сознание одной вещи» представляется оксюмороном. Что это значит? Единственное разумное предположение – это удержание перед собой, в предметном пространстве, представления какой-либо вещи. Либо это акт апперцепции – сознательного восприятия. Возможно, в апперцепции кто-то сумеет различить систему непрерывных многообразий явлений и проекций или предположить её наличие, как содержание сознания в апперцепции. Но всё равно невозможно утверждать, что в эту систему проецируются все воспринимаемые предметные моменты, каким присущ характер живой телесной самоданности. А если не все? Не подтверждена также наивная вера в самоданность предметов восприятия. Исследования показывают, что само ничего не даётся, - иначе бы все видели всё, то есть ничего. Что же до «сущностной необходимости», то это не более чем часто повторяемое заклинание. Никакого содержания за этими словами в данном контексте нет.

И к чему этот бессмысленный набор предикатов приложенных к сознанию: «непрерывно самоподтверждающемуся в себе самом, единому, опытному…? Многоглаголание ясности не создаёт, если в самом говорящем ясности нет.

Ему, впрочем, ясно, что «Итогом проведенных нами рассуждений стала трансцендентность вещи по отношению к ее восприятию, а в дальнейшем в отношении любого сопряженного с нею сознания вообще, — не просто в том смысле, что вещь нельзя фактически обрести в качестве реальной составной сознания…» (курсив наш).

А никто и не думал, что «тараканы в голове» это настоящие реальные насекомые. Не нужно нас убеждать. Ничего нет за этим умничаньем, кроме школярского желания перефразировать Канта, различающего «вещь в себе» и «вещь для нас». Вещь в себе, если принять эту логику и предположить её существование, действительно трансцендентна, потому что из своей шкуры не выпрыгнешь. Но существование вещей в себе всегда остаётся только предположением. Все сущие существуют друг для друга или вообще не существуют в опыте. Быть «трансцендентной восприятию» значит не восприниматься, но при этом под сомнение ставится предикат «быть». А если под утверждением: «вещь нельзя фактически обрести в качестве реальной составной сознания…» понимать бытийное разделение чувственной и духовной сфер, то существует понятие апперцепции, как акта, в котором перцепция и сознание к- сливаются в нераздельном единстве. Это понятие выражает единство субъекта cogitatio, не расчленяемого на чувственного и рационального. И оно (понятие апперцепции) разрушится, если мы начнём трансцендировать чувственную данность вещи, как инобытийную по отношению к сознанию.

Гуссерль поясняет: «вещь не может быть дана реально-имманентно ни в каком возможном восприятии, ни в каком возможном сознании вообще. Таким образом, выступает основополагающее сущностное различие между бытием как переживанием и бытием как вещью».

Вместе с тем Гуссерль отрицает непознаваемость, невоспринимаемость «вещи в себе»:

«Полагать, что восприятия (и, соответствующим способом, любое иное созерцание вещи) не достигают самой вещи, — принципиальная ошибка. Вещь будто бы не дана в себе, в своем бытии в себе».

Разумеется! Если учесть, что «вещь в себе» Канта есть эвфемизм «сущности» (так же как «вещь для нас» – эвфемизм «явления»), то Гуссерль, претендующий на непосредственное усмотрение сущностей не может допустить непознаваемости вещей в себе: «В актах непосредственного созерцания мы созерцаем некую „самость"…».

Далее, как понимать «реально-имманентную данность»? Вещь дана, как дана тому, кому она дана. Вещь неотделима от акта познания её, существует только в этом акте, и у всякого акта познания – своя вещь. Нельзя помыслить некую «реально-имманентную» данность, без того чтобы указать «реально-имманентный» акт познания, в котором даётся сказанная данность.

Что до «сущностного различия между бытием как переживанием и бытием как вещью», то остаётся только удивляться чудесному умению Гуссерля быть вещью. Иначе, как бы он различил указанные бытия?

«К вещи как таковой, ко всякой реальности в подлинном смысле, по самой сути и вполне „принципиально", принадлежит неспособность быть имманентно воспринимаемой, а тем самым быть вообще обретаемой во взаимосвязи переживания. Так что вещь сама, вещь вообще называется трансцендентной. В этом как раз и сказывается принципиальная различность способов бытия, какая вообще есть на свете, — различённость сознания и бытия».

Оказывается, вещь называется трансцендентной в силу её неспособности быть кем-либо «имманентно воспринятой». Славный язык! Пусть так, но, если можно «имманентно воспринимать», значит, можно и «трансцендентно воспринимать»? Что же тогда остаётся от определения «трансцендентности»? И вообще, допустимо ли так смешивать языки? Грамотному философу непонятно, как можно соединить в одном предложении слова «трансцендентное» и «восприятие». Но не Гуссерлю, — он умеет воспринимать трансцендентные вещи: «Пространственная вещь, какую мы видим, — это, при всей своей трансцендентности, воспринимаемое, данное по мере сознания во всей своей живой телесности…».

Приходится возразить, что «в живой телесности» вещь дана, как имманентная нашему телесному же бытию. И тогда это не «вещь», – поскольку вещь это нечто названное. Вещи появляются в мире, когда Адам нарекает им имена. И не случайно этот акт наречения отнесён к сотворению мира, как мира Адама, или человеческого мира. Без наречения дано некое содержание восприятия, но оно не имеет имени и есть нечто дочеловеческое.

Наконец, где же обретаться вещи как не во «взаимосвязи переживаний»? Ведь в органах чувств вещь не существует как таковая. В органах чувств психофизиология находит только систему нервных возбуждений, химических импульсов и т.п. Только в представлении, образованном сознанием на основе данных органов чувств может обретаться вещь; и также в переживании, сопряжённом с этим представлением. Весьма искусственным выглядит Гуссерлевское противопоставление внешних восприятий и внутренних психо-рефлексий или умных интроспекций. По его мнению, внешним чувствам нечто «является», а переживание «имманентно воспринимается» рефлексией. С таким же успехом я могу заявить, что и психе является моему внутреннему взору; и что психе так же, если не более, трансцендентна по отношению к рефлексии, как и иное наличное бытие трансцендентно по отношению к внешним восприятиям. В заблуждение тут вводит слово «восприятие», равно прилагаемое к разным актам и уровням существования. Восприятие это восприятие (перцепция); а рефлексия собственных переживаний – это нечто совсем другое. Оно может быть сближено с апперцепцией - тем, что и в том и в другом случае преобладает синтез представления, осуществляется акт второй навигации разумной воли. Гуссерль почему то не замечает этого сближения и возводит внутри человека принципиальный барьер: