Гала Рихтер - Семь историй Чарли-Нелепость-Рихтера

• Название: Семь историй Чарли-Нелепость-Рихтера
• Автор: Гала Рихтер
• Жанр: Фэнтези

Он не нужен родителям. От него отказалось общество. В его глазах всегда таится ожидание подвоха… но под броней ежиных игл бьется сердце обычного мальчишки, который желает лишь одного — чтобы его любили. Впрочем, сам он в этом не признается никогда. Скорее уж плюнет вам на ботинок или просто облегчит ваш карман на несколько долларов. А вы и не заметите. Он — Чарли Рихтер.

---

— Ясно, — подозрительно покладисто сказал Дик, — Но если ты не тронешься с места, я дотащу тебя до школы силой. Учитывая соотношение твоей и моей массы, сделать это будет легко. Усек? Так что пошли, а с твоей мамашей я сам разберусь.

Когда Риди обещает дотащить вас куда-то силой, лучше не сопротивляться. Я пробовал пару раз — ни черта не вышло. Меня просто сгребли в охапку, перекинули через плечо и даже пикнуть не дали.

Мы уже дошли до крыльца, когда я дернул Дика за рукав свитера.

— Что?

— Не позволяй ей больше сюда приезжать. Скажи, что я ее видеть не хочу, и слышать и вспоминать о ней. Слышишь? Скажи, что ей запрещено это, натрави на нее Полину, соври что-нибудь, но не позволяй! Обещай, мне, Дик, пожалуйста.

Меня, наверное, колошматило, поэтому Риди обнял меня (чего никогда в жизни себе не позволял, да и я бы сопротивлялся таким телячьим нежностям), и я уткнулся лицом в его свитер и попытался сдержать рвущийся наружу вой.

— Обещаю, Чарли, — расслышал я его глухой голос и, наконец, разревелся.

Полина Чанг довела меня до моей комнаты и тихо прикрыла за собой дверь, когда я потерянно сел на кровать. Она не задавала вопросов, не утешала и ничего не говорила. Если быть честным, то я был ей благодарен. Меня знобило и, не раздеваясь, я залез под одеяло, и постарался уснуть. Мне снились какие-то мрачные подвалы, лабиринты и чудовища, от которых я убегал, и проснулся я в холодном поту, оттого что в комнате был включен свет и кто-то, негромко чертыхаясь, чинил сломанную мной еще неделю назад книжную полку.

— Какого хрена? — разозлился я. Питер Чейс обернулся, поправил очки, съехавшие набок, и пожал плечами:

— Дверь была не заперта, а ты кричал во сне. Я решил посидеть здесь — на всякий случай.

— Я в порядке, можешь больше не караулить.

— Хамить было не обязательно, — сообщил Питер, — Что-то случилось?

— Ни-че-го, — по слогам произнес я, — Питер, меньше всего на свете мне бы хотелось с кем-то сейчас общаться. Я серьезно. Извини.

За окном уже было темно, снег все падал такими же огромными хлопьями, у меня явно была повышена температура и мне было откровенно плевать на то, обидится Питер или нет. Просто плевать.

— Ладно. Ухожу. Если вдруг захочешь поговорить, то…

— Конечно, — сказал я. Прозвучало с сарказмом. Питер тихо прикрыл за собой дверь.

Я не знал что делать.

В этот нелепый сюрреалистический день случилось то, что никогда не должно было случиться, то, о чем я мечтал — искренне, до изнеможения, лет до двенадцати, то, чего боялся позже, то, о чем уже и думать забыл до сегодняшнего утра. Я знал, что она уехала, отступилась сегодня, но она вернется, непременно вернется, и тогда все старые кошмары восстанут из недр подсознания, в которых я их давно похоронил. Риди ей не помешает. Не потому что не захочет, не сможет просто. И никто не помешает. А стало быть… уходить. Оставлять теплый "Новый дом", ломать налаживающуюся жизнь, оставлять человека, который мог бы стать моим другом и девушку, которую… которая была мне нужна.

Она уже раз разрушила мою жизнь. Решила — из прихоти или по желанию — разрушить еще раз.

— Ненавижу, — простонал я сквозь зубы, — Ненавижу.

Я встал с кровати, пошатнувшись от внезапного головокружения, и начал собирать вещи в потертый рюкзак.

Выйти из школы было легко, никто не попался мне на пути, было уже довольно поздно, и народ разошелся по спальням. Я благополучно вышел на крыльцо и направился к шоссе по короткой тропинке через парк. Снегопад усиливался, и начиналась настоящая метель, редкая в этих краях, и я шел, словно пьяный — в горячечном полубреду, вполне осознавая, впрочем, что если я сейчас грохнусь в сугроб, я уже не встану.

Снежинки из мягких, похожих на гусиный пух, превратились в маленькие колючие кусающиеся почти живые существа, которые бились о мое лицо и я невольно вспомнил, как пару лет назад попал на Украину, на границу с Россией в такую же снежную пору, только там было намного холодней. По крайней мере, я сейчас чувствовал, как все мое тело горит. Ноги, казалось, были сделаны из ваты, и я все-таки грохнулся в снег, теряя сознание.

* * *

Я очнулся в лазарете от чьего-то пристального взгляда. О том, что это лазарет легко было догадаться по особому запаху, какой бывает только в больницах и аптеках, запаху лекарств, трав, свежих бинтов и еще чего-то такого, специфического.

Лежать с закрытыми глазами под одеялом было хорошо и комфортно, но я никак не мог вспомнить каким таким бесом меня занесло в лазарет. Я открыл глаза, и невидимый наблюдатель облегченно выдохнул.

В кресле рядом с моей кроватью сидел, скрестив руки на груди, Питер Чейс и строго смотрел на меня. В тот же момент я вспомнил все предыдущие события, приезд Дика и то, как меня, больного, понесло к шоссе. Кажется, я все-таки умудрился грохнуться в обморок. А дальше был провал.

— Слава богу, — сказал Питер. — Я думал, ты и сегодня не очухаешься?

Я резко сел и отчетливо услышал, как в районе шеи что-то неприятно хрустнуло.

— И сегодня? В смысле, я что, уже не первый день так…

— Трое суток с температурой сорок. Мисс Хедсон уже хотела звонить в Центральную больницу, чтобы они тебя забрали в Нью-Йорк, — педантично ответил он. Меня передернуло: три дня, вот черт.

— А что случилось? И почему ты здесь?

Питер потер переносицу, и впервые я увидел его смущенным.

— Видишь ли, — сказал он, подбирая слова, — Мисс Хедсон говорит, что это не простуда и не воспаление, как мы сначала думали, а последствия нервного потрясения. И, честно говоря, на эту мысль навел ее я.

— Что?

Питер перетащил кресло поближе к кровати и посмотрел на меня в упор.

— Чарли, не будь идиотом, логика очевидна. Сначала к тебе приезжает некто, о ком ты не хочешь даже говорить, потом посылаешь всех к такой-то матери, потом сматываешься в самую метель, несмотря на то, что болеешь. Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что произошло нечто, что тебя напрягает. И поправь меня, если я ошибаюсь. Кстати, все — включая Полину — думают, что ты в парке прогуливался, а не пытался смыться.

А вот это уже было интересно.

— Как так?

Питер отвел взгляд:

— Да это я тебя нашел и притащил в школу, когда ты там валялся, — объяснил он, — Я чувствовал, что ты выкинешь подобный фортель, и решил проследить. Извини. Твои вещи я закинул в твою комнату. Вот.

Вообще-то, тут бы мне разозлиться и сказать Питеру все, что я думаю о подобных доброхотах. Но я почему-то почувствовал теплую волну благодарности — чувства, которое не испытывал уже много лет.

— Спасибо.

Питер посветлел, в синих глазах появилось искреннее удивление — он, видимо, ждал от меня именно злости.

— Да не за что.

За окном опять падал снег, зима все-таки не отступила, в лазарете было светло, и я хорошо видел, как Питер мается от чего-то невысказанного. Физиономия у юного гения Чейса была прозрачная.

— Когда пришло известие, что мама и папа пропали, Джой так же…как ты… — на обычно красноречивого Питера сошло косноязычие, но я не улыбнулся. Питер не рассказывал мне о родителях, он так же хранил это в своей душе, как и я свои собственные тайны, — … я просто вспомнил, когда ты был без сознания. Они были в Луна-Сити, — горько пояснил он. Я не стал говорить, что мне об этом известно.

Это признание в собственном горе было как дар — слишком хрупкий, чтобы его отложить, но слишком колючий, чтобы держать в руках.

— Ко мне приезжала мать, — неожиданно даже для самого себя сказал я в тишину, что установилась между нами, — Я не видел ее почти шесть лет. Она однажды просто оставила меня около ворот приюта и уехала, села в машину и укатила, даже в зеркало заднего вида не посмотрела.

— Почему? — спросил Питер через минуту. Я пожал плечами:

— Слишком много развлечений. Слишком много мужчин. Слишком много хлопот от меня. Одно время я даже думал, что это я делал что-то не так. Потом понял, что я — не при чем.

Да, так было долго. Я винил себя, искал ее, чтобы объяснить, пообещать что я буду хорошим ребенком, только пусть она заберет меня домой, к себе, но шли годы и найти ее было невозможно, а потом, однажды, мы сидели в участке у Риди, я ревел и просил его ее найти, а Дик сжимал кулаки в ярости и, наконец, рявкнул: "Вертихвостка — вот кто твоя мамаша! А ты дурак, если думаешь, что это из-за тебя она ушла. Она сделала это — она и виновата, и нечего винить себя, ясно?". После того разговора я начал приходить в себя, но и того наивного эмоционального мальчика, пусть даже и малость вспыльчивого и привыкшего решать проблемы кулаками, не стало. В двенадцать я уже был известен в полиции как карманник, всегда носил с собой кнопочник, курил, и в каждую встречу с Диком ругался с ним по поводу и без.

— Чего она хотела? — осторожно спросил Питер.