Лесли Форбс - Пробуждение Рафаэля

• Название: Пробуждение Рафаэля
• Автор: Лесли Форбс
• Издательство: Издательский Дом «Азбука-классика»
• Жанр: Триллер
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-91181-722-0

Своим дебютным романом «Лёд Бомбея» Лесли Форбс прогремела на весь мир. Разошедшаяся тиражом в два миллиона экземпляров и переведённая на многие языки, эта книга, которую сравнивали с «Маятником Фуко» Умберто Эко и «Смиллой и её чувством снега» Питера Хёга, задала новый эталон жанра «интеллектуальный триллер». За «Льдом Бомбея» последовал роман «Рыба, кровь, кости», также имевший огромный успех, и вот наконец впервые на русском языке выходит третий роман писательницы — «Пробуждение Рафаэля». На его страницах буквально оживает современная Италия — страна накануне второго Ренессанса, где тесно переплелись комичное и трагичное, романтика и насилие. Действие происходит в идиллическом Урбино — родном городке Рафаэля. Английский реставратор Шарлотта Пентон работает над восстановлением рафаэлевской картины «Немая», а телевидение снимает об этом фильм, причём и телевизионщики, и местные мачо увиваются вокруг сексапильной канадки Донны — юной актрисы, рассчитывающей на то, что участие в этом телепроекте послужит старту её звёздной карьеры. Когда же при торжественном открытии отреставрированного полотна его повреждает сумасшедшая с ножом, а затем полотно чудодейственно кровоточит, из прошлого начинают как по команде всплывать неудобные тайны, и даже могущественная мафия вынуждена искать помощи на стороне…

Мастерски исследуя взаимосвязи между искусством, религией и политикой, Лесли Форбс выстраивает захватывающий сюжет, в котором бурлит неподдельная человеческая драма. Свет, вкус, запахи — Италия раскрывается перед читателем во всей красе… Истинный праздник для ценителей интеллектуального триллера в духе Артуро Переса-Реверте или Йэна Пирса.

Booklist

Форбс легко преодолевает внутренне присущие жанру ограничения, и не только благодаря своей обширной эрудиции, отточенному стилю письма, безупречному таланту рассказчика: главная её заслуга — создание абсолютно живых героев, которым сопереживаешь с первой страницы до последней… Ей удалось написать интеллектуальный триллер в лучших традициях «Имени розы».

The Wall Street Journal

Разумеется, историей реставрации картины Лесли Форбс не ограничивается — не зря же она заслужила славу мастера триллера. И пролить свет на тайну рафаэлевской «Немой» здесь может лишь настоящая немая, некогда явившаяся свидетельницей преступления столь чудовищного, что лишилась дара речи. Как и в двух предыдущих романах — «Лёд Бомбея» и «Рыба, кровь, кости», — основную сюжетную линию подкрепляет натуральный вал дополнительной информации: тут вам и политика с искусствоведением, и высокая кухня с историей религиозных подделок…

Guardian

---

— Вы разбираетесь в тортах, Шарлотта?

— Не то чтобы… А впрочем, да, думаю, когда-то они неплохо у меня получались, хотя… Последние годы не часто выпадала возможность продемонстрировать своё умение. — Удивительно, из всей её замужней жизни это была одна из немногих вещей, которых ей теперь больше всего не хватало, — печь для кого-нибудь. — Моя мама была провинциалкой из Иоркшир-Дейлс и считала, что для девушки важно уметь испечь пирог с хрустящей корочкой и настоящий сэндвич «Виктория».

— Сэндвич «Виктория»! Звучит по-королевски.

— А на самом деле, — улыбнулась Шарлотта, — это просто сливочный бисквит, прослоённый джемом.

— Отчего вы так любили что-то печь, Шарлотта?

— Оттого, наверно, что это требует точности, ритма и чувства меры, знания, что можно делать, а что нельзя.

— Как в вашей работе.

— О нет! Это вещь более эфемерная. Торты в конце концов съедаются, а картины ещё долго живут, если о них немного заботиться.

— Но также и люди, которых вы угощаете тортами.

— Пожалуй, вы правы, никогда не приходило в голову. — Шарлотта рассмеялась.

Какой странный у них получается разговор! Паоло всё же не ошибся, ей нравился этот человек. Нравились его земной юмор и массивная фигура с лицом цвета красной земли, не то что городская бледность Джона. Прокопио казался надёжным, как кирпичный фермерский дом на прочном фундаменте.

— И я, я тоже люблю точность, — сказал он. — А запах, когда печёшь что-то? Что за дивный запах, правда?

— О да, запах пекущегося печенья или торта ни с чем не сравнить!

Он изучающе смотрел на неё.

— У вас хорошее лицо, Шарлотта. Не сказать, красивое, но милое, открытое лицо, сразу видна благородная душа.

— Ну что вы… — смутилась она и покраснела. — Спасибо… право, вы…

Она бросила взгляд на часы и принялась собирать заметки Паоло. Прокопио взял её руки в свои, и она заметила, какими белыми выглядят старые шрамы на его запястьях, покрытых синяками.

— У вас холодные пальцы. Такими хорошо готовить пастри, не хлеб.

Волной накатило волнение. От тепла его крупных рук хотелось уронить голову на стол и расплакаться. Она поняла, и уже не в первый раз, что это означает новую тяжесть на сердце, но теперь не тяжесть потери, как было после расставания с Джоном, а тяжесть сладостно-горького обретения, нового и небывалого.

— Простите, Шарлотта. Если вы пришли сюда, надеясь увидеть героя, то я не тот человек. Я бы хотел быть героем, но, как говорится, aurum di stercore… из дерьма золота не сделаешь. — Он ещё раз сжал ей руки и встал. — In bocca al lupo, cam, in bocca al lupa. Ни пуха ни пера, дорогая.

Старинное пожелание удачи в опасном деле было единственное, на что он осмелился, прощаясь с ней.

ЧУДО № 39 ЧАСОСЛОВ

— Повторите ваши угрозы, синьорина Рикко, что именно вы сделаете с этим так называемым доказательством? Загибая изящные, украшенные кольцами пальцы, немка перечислила обвинения Донны:

— Вы сказали об уничтожении деревни, которое, возможно, расследовал отец моего мужа. Сказали, что жители той деревни были его испольщиками и, вероятно, коммунистами, партизанами, агитаторами — что вполне обычное дело для того времени, уверяю вас. А не приходило вам в голову, что они могли быть просто дезертирами, людьми, которые отказались сражаться за свою страну? В таком случае долг отца моего мужа был доложить об этом, и тогда их арестовали бы. Что же до… как вы сказали? Что-то насчёт того, что вилланы «сделали» с Сан-Рокко? Извините меня, не вилланы, то есть не злодеи, не так ли? Думаю, ваше знание итальянского не распространяется на местный диалект.

Сбитая с толку железным хладнокровием графини, Донна решила, что, очевидно, её подвела память, что-то она забыла в записях Паоло — или же сам он. Всё выглядело не таким убедительным, каким казалось ночью в постели.

— Но ведь неспроста же немая бросилась на графа! — выпалила она.

Графиня подняла плечи с видом полного безразличия:

— Даже если допустить, что она бросилась на моего мужа, а не на картину Рафаэля, как утверждают все, кроме вас, чем это повредит Дадо?

— Значит, вам всё равно, если Джеймс передаст по телевидению материал о старом графе? — в отчаянии спросила Донна.

— Я мало уважаю телевидение, — ответила графиня, сохраняя спокойствие, — но уверена, что Джеймс не рискнёт затевать судебную тяжбу, выдвинув какие-то обвинения, которые основаны всего лишь на предположениях.

В дверях появился граф Маласпино. С извиняющимся смешком жена объяснила ему причину столь неожиданного визита.

— Моя дорогая Донна, — сказал граф, глядя на неё с выражением неподдельной озабоченности, — понимаю, что ты чувствуешь себя оскорблённой после нашей… размолвки, но это не способ разрешать конфликты.

— Да пошёл ты! Дело не в этом! — Хотя, конечно, дело было в этом, и, несмотря на всю свою браваду, она готова была расплакаться. Она-то представляла себе совершенно иную сцену: она выкладывает информацию, полученную от Паоло, графиня бледнеет, как в тот первый раз, граф раскрывает свою позорную тайну (какая бы она ни была) и — алле-оп! — самолюбие Донны удовлетворено! Теперь она поняла, что пришла не подготовившись и снова не сдала экзамен.

Графиня довершила унижение, налив ей чашку чаю:

— Один из особых травяных сборов мужа. Очень успокаивает.

— Я велю своему водителю отвезти… — начал граф.

Донна со стуком поставила чашку на стеклянный столик.

— Не трудитесь! Я приехала на такси, на нём и уеду. Оно ждёт меня.

— Вы в порядке, синьорина? — спросил водитель, когда они мчались прочь по дороге, исчерченной, как тюремная роба, тёмными тенями кипарисов.

— Я отлично, — ответила Донна. Ей так и слышался голос графа, позвонившего Джеймсу, как только она покинула дом. Какой же идиоткой она выглядела! Больше чем идиоткой! Нет, не может она вот так вернуться и посмотреть в глаза Шарлотте. Просто не может!

— Тут должна быть разрушенная деревня с церковью, Сан-Рокко, — знаете, где это? В долине где-то поблизости?

Водитель кивнул:

— Конечно знаю. Несколько миль в сторону от дороги на Урбанию.

— Можете отвезти меня туда?

— Плохая дорога, синьорина, белая, гравий да пыль. Жалко машину.

Донна полезла в сумочку и достала смятые банкноты.

— А если заплачу… вдвое?

Граф смотрел на жену, которой много лет назад признался в своём участии в событиях в Сан-Рокко, хотя и представил его в сильно искажённом свете.

— Ты была права, дорогая. Джеймс не осмелится повторить её утверждения.

Жена закурила сигарету и крепко обхватила себя руками, словно удерживая в себе свою женскую привязанность к мужу.

— Только не с экрана.

— Тогда… что тебя беспокоит, дорогая?

— Сперва Шарлотта Пентон по телефону, теперь эта шлюшка…

— Я говорил тебе, Грета, что всё уладил с синьорой Пентон. Поначалу я не воспринял её всерьёз, но потом…

— Слишком много было промашек вроде той, недавней, Дадо.

— Знаю, дорогая, прости. Я… слаб. Но Шарлотта Пентон никогда не посмеет…

— Может, не посмеет, а может, тебе только кажется, что не посмеет, но эта? Эта твоя шлюшка чувствует свою силу, она пойдёт слишком далеко, не считаясь с последствиями. Мы уже имели случай убедиться в этом, так ведь? Пусть она безнравственна, но она и очень решительна, смела — и очень разозлена.

— Не думаю…

— Ты рассказал мне не все о той ночи в Сан-Рокко, так, Дадо?

— Почти все, дорогая. Ты должна позволить мне иметь свои маленькие секреты.

— Нет, Дадо, — сказала она, выпустив кольцо дыма, — лучше тебе рассказать всё до конца.

Он сжал ладонями её щёки и заглянул в холодные голубые глаза, которые так любил. Они неподвижно смотрели на него.

— Ты всегда говорила, что лучше не знать слишком много, Грета… Полагаю, ты имела в виду своего отца…

— О нём я и думаю… или, во всяком случае, о моей семье. Братья и я много потрудились, чтобы стереть прошлое. В них многие вкладывали — и они во многих вкладывали, как тебе должно быть известно.

— Я прекрасно знаю, что держался благодаря деньгам твоих братьев, пока…

— Моим братьям и их компаньонам в Германии не понравится, если создастся впечатление, будто они попустительствуют чему-то такому, что связано с военными преступлениями… или любыми другими — особенно недавними.

— Нет, нет, разумеется. Бизнес, по крайней мере внешне, должен производить впечатление честнейшего. — Ему с трудом удалось подавить иронию. — Однако маловероятно, что эта история…

— Я выросла в маленьком немецком городке, Дадо. Никогда не надо недооценивать то, какой властью обладают слухи в маленьком городке. Ты видел это? — Она извлекла из кармана листовку и, развернув, показала ему. — Когда я утром приехала в Урбино, это находили повсюду — и, как мне сказали, на итальянском тоже. По слухам, это дело рук жены мэра и её дружков-коммунистов, а с переводом на английский постаралась наша приятельница Шарлотта Пентон.