Лесли Форбс - Пробуждение Рафаэля

• Название: Пробуждение Рафаэля
• Автор: Лесли Форбс
• Издательство: Издательский Дом «Азбука-классика»
• Жанр: Триллер
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-91181-722-0

Своим дебютным романом «Лёд Бомбея» Лесли Форбс прогремела на весь мир. Разошедшаяся тиражом в два миллиона экземпляров и переведённая на многие языки, эта книга, которую сравнивали с «Маятником Фуко» Умберто Эко и «Смиллой и её чувством снега» Питера Хёга, задала новый эталон жанра «интеллектуальный триллер». За «Льдом Бомбея» последовал роман «Рыба, кровь, кости», также имевший огромный успех, и вот наконец впервые на русском языке выходит третий роман писательницы — «Пробуждение Рафаэля». На его страницах буквально оживает современная Италия — страна накануне второго Ренессанса, где тесно переплелись комичное и трагичное, романтика и насилие. Действие происходит в идиллическом Урбино — родном городке Рафаэля. Английский реставратор Шарлотта Пентон работает над восстановлением рафаэлевской картины «Немая», а телевидение снимает об этом фильм, причём и телевизионщики, и местные мачо увиваются вокруг сексапильной канадки Донны — юной актрисы, рассчитывающей на то, что участие в этом телепроекте послужит старту её звёздной карьеры. Когда же при торжественном открытии отреставрированного полотна его повреждает сумасшедшая с ножом, а затем полотно чудодейственно кровоточит, из прошлого начинают как по команде всплывать неудобные тайны, и даже могущественная мафия вынуждена искать помощи на стороне…

Мастерски исследуя взаимосвязи между искусством, религией и политикой, Лесли Форбс выстраивает захватывающий сюжет, в котором бурлит неподдельная человеческая драма. Свет, вкус, запахи — Италия раскрывается перед читателем во всей красе… Истинный праздник для ценителей интеллектуального триллера в духе Артуро Переса-Реверте или Йэна Пирса.

Booklist

Форбс легко преодолевает внутренне присущие жанру ограничения, и не только благодаря своей обширной эрудиции, отточенному стилю письма, безупречному таланту рассказчика: главная её заслуга — создание абсолютно живых героев, которым сопереживаешь с первой страницы до последней… Ей удалось написать интеллектуальный триллер в лучших традициях «Имени розы».

The Wall Street Journal

Разумеется, историей реставрации картины Лесли Форбс не ограничивается — не зря же она заслужила славу мастера триллера. И пролить свет на тайну рафаэлевской «Немой» здесь может лишь настоящая немая, некогда явившаяся свидетельницей преступления столь чудовищного, что лишилась дара речи. Как и в двух предыдущих романах — «Лёд Бомбея» и «Рыба, кровь, кости», — основную сюжетную линию подкрепляет натуральный вал дополнительной информации: тут вам и политика с искусствоведением, и высокая кухня с историей религиозных подделок…

Guardian

---

Лесли Форбс ПРОБУЖДЕНИЕ РАФАЭЛЯ

Посвящается, как всегда, Эндрю,

расширившему моё восприятие перспективы,

и Майе, прорицательнице

Несколько месяцев назад в Варшавской картинной галерее двое польских политиков варварски изуродовали восковую скульптуру работы Маурицио Каттелана,[1] изображающую в натуральную величину Папу Римского, поражённого метеоритом, которую они сочли оскорбительной для католической веры. Хотя смотрительницы помешали им, было слишком поздно, и Папа лишился нижней половины ноги.

«Гейт мэгэзин», август 2001

Нет, ответил он, недолго поколебавшись, нет, не знаю, какого признания добивались от несчастного в обмен на прощение, но сразу понял бы, да, понял бы с первого взгляда, присутствуй я при этом.

Сэмюэл Беккет. История, которую я слышал

ЧУДО № 1 ГАЛИЛЕЕВО ПРЕОБРАЗОВАНИЕ[2]

— Мы видим, как он украдкой оглядывается, будто… будто убегает с места преступления.

Это была первая репетиция выступления Шарлотты перед камерой, и беспощадный свет телевизионных софитов выдавал, что она нервничает больше, чем юноша на портрете, о котором она рассказывала.

— Но кто он — преступник или же просто свидетель? — продолжала она. — Убеждена, художник хотел, чтобы мы задались подобными вопросами, почувствовали себя участниками интриги. Понимаете, картина — это окно в иные пространство и время, в данном случае — в пятнадцатый век. Вся композиция картины призвана усилить впечатление, что этот юноша, который как бы опирается одной рукой о раму, сейчас шагнёт из своего мира в наш.

— Вылитый Паоло, — заметила Донна. — Такой же сексуальный рот.

Не обращая внимания на девушку, Шарлотта продолжала:

— Другой пример подобного впечатляющего приёма — полотно Рафаэля «Мута», то есть «молчащая» или «немая» женщина. Название подразумевает, что она могла бы, если бы захотела, обратиться к нам, находящимся по сю сторону плоскости картины, поведать о виденном и… — …предупредить всех нас, что время репетиции кончилось, — подхватил итальянец из съёмочной группы, стуча пальцем по своим часам. — А сейчас время ланча!

♦

Для Муты первое предупреждение появилось в виде волка. Немая собирала возле разрушенной колокольни листья одуванчиков себе на завтрак, когда старый тощий волк размашистыми прыжками влетел в Сан-Рокко; наверное, его принудило к этому отчаяние или болезнь, если он средь бела дня так приблизился к людям. Когда-то много лет назад Мута видела волков, танцевавших, как неуклюжая юная парочка на своей первой деревенской ярмарке, но этому волку давно было не до танцев. Зверь остановился в тени башни всего в нескольких метрах от неё, его сухой язык болтался между чёрных растянувшихся губ. Мутные глаза вспыхнули и расширились, заметив Муту, язык мгновенно, как у хамелеона, скользнул в пасть, щёлкнули челюсти, брызнув кровавой пеной.

Так они стояли, глядя друг на друга, последние уцелевшие свидетели прошлого мира. Волк находился так близко, что Мута видела следы когтей на его заду и неровную борозду на боку, оставленную пулей. Одно ухо было разодрано почти пополам и покачивалось, как крыло сломанной ветряной мельницы, когда бока зверя тяжело вздымались. Издалека донёсся какой-то звук, заставив его насторожить драные уши, и Мута, проследив за взглядом старого волка, увидела свору собак, появившуюся на горизонте со стороны виллы «Роза». Не в силах бежать дальше, волк повёл острой седой мордой, оглядывая разрушенную деревушку в поисках укрытия, и не успела Мута опомниться, как он бросился к колокольне, промчавшись совсем рядом — можно было бы коснуться его рукой.

Она смотрела, как он падает. В нескольких местах свод подвала рухнул, и она смотрела, как волк летит вниз, колотя лапами, скребя когтями о камень; его жёлтые с чёрными ободками глаза смотрели на неё, не прося о помощи и не ожидая её. Мута понимала, что он сейчас чувствует.

Собаки приближались. Впереди своры нёсся длинноногий ветеран, лишившийся глаза и половины челюсти три зимы назад, защищая хозяина от раненого кабана. Муте привелось видеть, как точно такая же гончая сражалась с гадюкой толщиной с её, собачью, голову, стиснула змею челюстями и трясла, будто палку. Мута знала: такая собака достанет и дьявола в Аиде и вернётся назад, а ещё она знала, что свора не охотится одна и близко должны быть люди.

Она было хотела броситься в подвал, но там же волк, раненый или мёртвый, а даже мёртвый волк мог выдать её, и потому, когда свора ворвалась на разорённые виноградники и помчалась к Сан-Рокко, она поступила вопреки инстинкту самосохранения и побежала не от собак, а навстречу им, по волчьему следу, и её собственный зловонный запах подземелья и одежды, снятой с мертвецов, забивал волчий, когда она махала руками на полуобезумевших собак, окончательно остервеневших, потому что уже знали вкус убийства. Видя, что это не помогает, она стала швырять в них камни, куски дёрна, палки. Старый одноглазый гончак взвился в воздух, поймал брошенную палку и перекусил пополам изуродованными челюстями, и в этот момент Мута увидела шагающих охотников, которые были уже недалеко. Положение было критическое. Она швырнула ком грязи в собачьи морды, оскалилась, беззвучно зарычала и выставила скрюченные пальцы, как когти. Опешив от неожиданного нападения странного получеловеческого существа, свора рассыпалась и, смущённо помахивая хвостами, обежала смесь запахов женщины и волка, чтобы вновь собраться на окраине Сан-Рокко.

Хозяева их были ещё на порядочном расстоянии, когда Мута узнала человека, шедшего впереди, узнала его лицо даже теперь. «Вспомнит ли он меня? Почему он вернулся спустя столько лет?» Затем стрелой помчалась вверх по склону к старой дороге и прочим ходячим призракам.

— Видали? — крикнул один из охотников.

Пожилой мужчина, возглавлявший группу, отозвался, не отрывая глаз от женщины, взбиравшейся на крутой холм:

— Думаешь, она живёт в Сан-Рокко, Лоренцо?

Спросивший был лет семидесяти с небольшим, сущее животное, громадный и тучный, но бодрый, продублённый, в богатой экипировке; в его голосе звучало раздражение, выдававшее недовольство паразитами, заведшимися в его владениях, паразитами, за избавление от которых он уже отдал немалую сумму. По его виду было ясно: он намерен добиться, чтобы каждый грош был отработан, на то у него было много людей, готовых вытрясти из тебя душу.

— Сомневаюсь, — ответил Лоренцо. — Скорее всего у неё нора наверху, там, где она вышла на старую немецкую дорогу. Ты ведь знаешь, те холмы все продырявлены пещерами.

Старик наклонился, рассматривая что-то на земле.

— Она потеряла ботинок.

— Выглядит как музейная вещь, оставшаяся с войны.

— «Оставшаяся с войны»… — Старик поднял ботинок за шнурки и перевёл заплывшие глаза с мешками под ними на холм; женщина уже исчезла. — Как Прокопио кличет своего пса с изуродованной мордой? Бальдассар? Ты мне говорил, что он может выследить кого и что угодно.

— Почти что угодно…

Но когда они попытались поймать Бальдассара, тот не дался. Попятился, посмотрел на них, злобно скаля не изуродованную кабаном сторону морды, потом повернулся и, не слушая окриков, побежал домой.

— И это наш лучший пёс, — сказал Лоренцо. — Что будем делать?

Шарлотта Пентон шагала одна по разбитой дороге — одной из множества, испещривших эту холмистую часть Италии наподобие переплетений паутины, — и любовалась видом, открывавшимся с вершины холма на виллу «Роза», идиллический отель, где два часа назад наслаждалась одиноким и очень дорогим ланчем. Это был её первый по-настоящему свободный день за шесть недель, и теперь, когда реставрация портрета работы Рафаэля близилась к завершению, Шарлотта дала себе зарок провести в своё удовольствие время, оставшееся до возвращения в Англию. Хотя, конечно, из-за недавнего развода одиночество становилось иным, не столь желанным.

Она вдохнула всей грудью тёплый, душистый послеполуденный воздух. Пейзаж, расстилавшийся по правую руку от неё, был исполнен гармонии и изящества, как на полотнах Рафаэля. На переднем плане, обрамлённая живописными деревьями с аккуратными и пушистыми, напоминающими перьевые метёлки, кронами, мощёная белая дорога уходила прямой линией перспективы к воротам отеля и дальше, к шпилям и черепичным крышам Урбино, бледно-розовым, а у городков, совсем далеко видневшихся среди холмов, казавшихся лиловатыми. Свет — тот дивный золотой свет Италии, который смягчал очертания предметов, в то же время таинственным образом делая их чище и звонче, — переполнял Шарлотту, как роскошное, густое вино. «Я всегда узнаю это место, — думалось ей. — Я уже знаю его». Ибо ещё студенткой во Флоренции она восхищалась этими самыми холмами и замками на портрете Федериго да Монтефельтро, величайшего правителя Урбино, и ещё до приезда сюда ей было ясно, что она могла бы полюбить этот пейзаж.