Владимир Поляков - Моя сто девяностая школа

• Название: Моя сто девяностая школа
• Автор: Владимир Поляков
• Жанр: Юмористическая проза

В это книге лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия - сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.

Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени. Ее страницы окрашены то мягким юмором, то светлой грустью, то болью за рано ушедших из жизни друзей.

---

– Я буду инженером, – сказал Штейдинг.

– Так и заяви папе: "Мне трудно и невозможно быть частником, я не рожден для частной торговли, и ты меня не используй в качестве продавца буржуазной гастрономии. Я ребенок другой эпохи". Вот и все.

И Герман успокоился и даже первым в классе решил пример с одним неизвестным.

НАВОДНЕНИЕ

На Неве резко поднимался уровень воды. Шумел ветер, стреляла пушка на бастионе Петропавловской крепости. Нарастала угроза наводнения. Беспросветные тучи висели холщовым куполом над городом. Я видел в окно, как бежала по Большому проспекту женщина, ветер высоко задирал ее юбку, она хваталась за нее руками и тянула вниз.

– Пора спать, – сказала мама, и я лег в постель.

Когда я проснулся утром, папа сказал:

– Ты не пойдешь в школу.

– Почему? – спросил я.

– Посмотри в окно.

Я подошел к окну и не поверил себе. Весь проспект был залит водой. Она доходила людям до пояса. Вода залила все магазины, и по проспекту плыли колбасы, сыры, какие-то ящики. Колбасы, сыры и булки воспринимались, как древние бриги. Они напоминали о чем-то доисторическом. Мы ведь их почти не видели.

Только в витринах недоступных нам частных лавочек.

И вот они плыли, уплывали у нас на глазах. За ними в лодках передвигались люди и ловили их. Проплывали французские булки и мужские костюмы, шляпы, чулки, перчатки. Плыл черный рояль и белая этажерка, книги, столы, кресла. Плыла большая мертвая щука из рыбного магазина. Вслед за ней нотные альбомы и большие стенные часы.

Какой-то бородатый дворник плыл, сидя на зеленом диване, и греб метлой.

– Это наводнение, – сказала мама. – Такого не было со времен Пушкина. Помнишь, "Медный всадник"?

Я вышел с папой из квартиры и спустился по лестнице к нашей парадной. До первого этажа мы не могли дойти. Вода залила все до шестой ступеньки. Мы вернулись в квартиру. Вдруг раздался звонок. Папа открыл дверь. На пороге стоял Павлушка Старицкий.

– Мы за тобой, – сказал он. – Бобка ждет нас внизу. Мы связали у школы плот из досок и книжных полок, ездим на этом плоту и собираем уплывшие вещи.

Я умоляюще посмотрел на папу.

– Ни в коем случае, – сказал отец, – ты и так простужен, у тебя насморк, и ты обязательно схватишь ангину или инфлюэнцу. Кроме того, ты не умеешь плавать и можешь утонуть.

– Ну, папочка, ну позволь! – умолял я, но все было тщетно.

– В такой момент ты сидишь дома, – сказал Павлушка, – лично мне было бы стыдно.

Мне было очень стыдно, но что я мог сделать!

В этот момент отцу позвонили со службы, он надел пальто и сказал маме:

– Анюта, я ухожу в клинику. Надо спасать подвальный этаж. За мной приедет Березовский на лодке.

Отец ушел, а Павлушка еще стоял в передней.

– Ну, так что же?

– Я думаю, я поеду с вами, – сказал я. – Конечно, мне попадет будь здоров, но за такое стоит перетерпеть. И кроме того, папа поймет, что я не мог в такой исторический момент сидеть дома.

– А мать? – спросил Павка.

– А мать что-то готовит на кухне, она не заметит моего ухода.

Я быстро написал записку: "Мамочка, я не мог сидеть дома, когда все тонет. Не сердись. Володя". Положил записку на столе в комнате, надел кашне, пальтишко, кепку, и мы выбежали из квартиры.

На площадке первого этажа, вернее, на воде над площадкой покачивался вплывший в парадную плот.

На плоту сидел довольный Бобка и держал в руках весло.

– Откуда у тебя весло?

– Подобрали у Матвеевской улицы. Наверно, приплыло с Карповки. Становись на плот, только осторожно, а то перевернемся.

Я встал на плот. Павел – тоже, и мы торжественно выехали из парадной на Большой проспект.

Ветер стих. Из туч показалось солнце, но вода еще не спадала. Мы плыли по проспекту и ловили книги, журналы, портреты в дубовых рамах.

На улицах, как на каналах Венеции, мы раскланивались со своими знакомыми. Навстречу нам проехали Тузка Сперанский и Юрка Денисов. Они шикарно ехали в лодке, принадлежавшей отцу Сперанского и стоявшей у причала на Елагином острове. Они тоже ловили вещи.

Возле булочной Лора наш плот перевернулся, и все – Бобка, Павка и я – попадали в воду. Она была холодная, и мы все трое стучали зубами. Но самое ужасное то, что в воду полетели выловленные нами вещи, и нам приходилось их заново вылавливать и укладывать на плоту. Вода начала спадать, я встал на дно, и она была мне по горло. Благодаря этому я не утонул, но все равно и Бобке, и Павке пришлось меня спасать. Я пытался сам забраться на плот, но руки скользили, и я срывался вниз. Тогда они взяли меня за руки и ноги и положили на скользкие доски. При этом я потерял кашне, и оно куда-то уплыло. Меня начало знобить, но я старался не обращать на это внимания. Меня занимало другое.

Было интересно смотреть, как вода уходила с Больитого проспекта, растекалась по небольшим перпендикулярным проспекту улицам – по Полозовой, Подрезовой, Ординарной – и убегала через Малый проспект в Малую Невку. Вдоль всего проспекта лежали выскочившие из мостовой торцы (тогда ведь не было асфальта, и улицы были либо вымощены булыжником, либо на них были уложены пригнанные одна к другой шестигранные деревянные шашки торцов).

На панельных плитах валялись вымокшие обрывки бумаги, где-то посреди дороги лежали шкафы, письменные столы, табуреты, деревянные кровати – все, что выплыло из квартир первых этажей и подвалов и что еще не успели подобрать.

Мы пригнали наш плот к парадной двери школы, сложили все собранные вещи в вестибюле и сушились у радиаторов парового отопления. Здесь были Селиванов, Зверев, Розенберг, Навяжский, Юган, Сперанский и Денисов, старшекласрники Дьяконов, Романовский, Соболев, Роосельс, Фридман.

– Молодцы! – сказал Александр Августович. – Вы хорошо потрудились, спасли вещи, которые, может быть, люди считали потерянными.

И мы, гордые своей работой, разошлись по домам.

Отец встретил меня в прихожей.

– Я не хочу с тобой разговаривать! – сказал он и отвернулся.

А мама потрогала мой лоб и побежала за градусником.

У меня оказалась температура тридцать восемь и шесть.

– Немедленно в постель!

Пришел доктор Бухштаб и сказал:

– У него типичнейшая ангина.

У меня уже болело горло, больно было глотать, меня знобило и не согревали даже два одеяла. Появился горячий чай с малиной, на горло был поставлен компресс, и папа сменил гнев на милость.

– Ладно уж… – сказал он. – Ты провинился, нарушив мой запрет, но я уже не сержусь, потому что, в общем, ты делал доброе дело. Если говорить честно, я бы сам на твоем месте поступил так же Нельзя спокойно сидеть на месте, когда рядом кому-то плохо. Если человек может чем-нибудь помочь, он должен это сделать. Совесть должна ему подсказать.

– А нам в школе говорили, что пользоваться подсказкой не честно, – сказал я.

– Подсказку совести слушать необходимо! – сказал папа. – И она всегда подсказывает человеку. Конечно, если она есть…

НОВЫЕ ГАЛОШИ ПОПОВА

На Большом проспекте рядом с клубом "Трокадеро", в котором толстые нэпманы – хозяева частных магазинов – совершенно официально играют в лото на деньги, в большом, облицованном серым гранитом доме помещается магазин "Проводник". В витринах – огромные автомобильные камеры, шины и блестящие на солнце, как шкуры морских львов в цирке, резиновые галоши.

Именно в этом магазине мама Попова купила Вадику такие галоши. Вадик пришел в них в школу и, не снимая их, явился в класс.

– Что такое, Попов? Почему ты пришел в класс в галошах? – спросила Елизавета Петровна.

– Потому что они очень красивые.

– Красивыми бывают и шапки, – сказала Елизавета Петровна, – но тебе ведь не приходит в голову явиться в класс в головном уборе?

Вадик молчал.

– Сними галоши и отнеси их в гардеробную.

Вадик с явным сожалением снял галоши.

Они были сумасшедше красивыми. У них была ярко-красная подкладка, и на ней сверкали золотом металлические буквы "В. П." – Вадим Попов.

Вадик вышел из класса, неся галоши, как цветы.

По окончании занятий мы гурьбой выбежали из школы. Солнце высушило все лужи, панели просохли, было тепло, и мы все расстегнули пальто. А Вадька, сказав: "Жаль в такую погоду трепать новые галоши", снял их и уложил в мешок, в котором носил тапочки для физкультуры.

– Ребята, а не сыграть ли нам в связи с такой шикарной погодой в лапту? – предложил Штейдинг.

Предложение даже не обсуждалось. Мы все свернули направо и побежали на площадку к разрушенному дому.

Среди обломков быстро началась лапта. Мы поснимали ранцы и пальто, свалили их в одну общую кучу.

В кармане у Шурки нашелся мячик, и началась игра.

Играли мы не меньше часа. Потные, разгоряченные подбежали к груде одежды, разобрали свои пальто, ранцы, портфели и сумки, и тут Вадик закричал: