Валерий Демин - Лев Гумилев

• Название: Лев Гумилев
• Автор: Валерий Демин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5235-03099-2

 Книга доктора философских наук В.Н.Демина (1942-2006) посвящена выдающемуся мыслителю Льву Николаевичу Гумилёву (1912-1992) - сыну поэтов Серебряного века - Николая Гумилева и Анны Ахматовой. Пройдя через многие годы тюрем и лагерей, непризнания и обструкции, он стал одним из самых авторитетных историков и философов нашего времени, определивших развитие науки XXI века. Автор книги раскрывает идейные корни и различные аспекты космистских взглядов Л.Н.Гумилева, основанных на учении о биосфере и ноосфере, евразийской теории и концепции пассионарности. Опираясь на фундаментальные труды ученого, он анализирует его исследования и оригинальные выводы в области мировой и русской истории, показывает непреходящее значение его идейного наследия для современности и науки завтрашнего дня.

---

Безусловно, в гумилёвской интерпретации российской истории содержится скрытый намек на то, что ее почти семидесятипятилетний советский период совпадает с эпохой, неблагоприятной для российских этносов, а принципы, заложенные в основу государственного устройства СССР, в конечном счете и привели к распаду советской империи. В одном из последних интервью (уже после распада страны) ученый утверждал, что более семи десятилетий центральная масть руководствовалась не национальными интересами этносов, а утопической идеологией. В соответствии с директивами ЦК партии Москва перекраивала образ жизни всех без исключения народов, подгоняя его под вымышленную социальную схему. Исходя из сомнительных политических целей, власть насильственно перемещала чеченцев, ингушей, прибалтов и другие народы — в Сибирь, а корейцев, калмыков и немцев — в Казахстан. В свою очередь, русские и украинцы по оргнабору перемещались в Прибалтику…

Стоит ли удивляться тому, что окраины, как только появилась возможность, захотели избавиться от такой опеки Центра? А ведь еще в 1986—1989 годы даже наиболее радикально настроенные литовцы ограничивали свои требования предоставлением большей хозяйственной и политической самостоятельности. Иначе говоря, они были не прочь остаться в реформированном Союзе, если им дадут устроить свою жизнь так, как им нравится. И если бы возможность быть самими собой, жить по-своему была предоставлена всем — литовцам и чеченцам, русским и узбекам, азербайджанцам и армянам, гагаузам и молдаванам — именно тогда, то наверняка не возникло бы полтора десятка суверенных государств, не разгорелась бы гражданская война на Кавказе, не было бы гражданского противостояния в Прибалтике, Грузии, Молдавии. Но центральное правительство продолжило «интернациональную политику социалистического выбора» и в результате не только не смогло удержать окраины, но и Москву потеряло окончательно.

Между тем «парад суверенитетов» не был запрограммирован в ходе этногенеза. Его вполне можно было бы избежать, если бы вполне сознательно не игнорировался сам факт существования в стране разных этносов со своими традициями и стереотипами поведения. В результате процесс распада стал необратимым, а на окраинах дезинтеграция стала усугубляться еще одним негативным обстоятельством. Местными национальными движениями политика правящей элиты стала восприниматься как русская национальная политика. Такая аберрация — величайшее заблуждение, ибо русские точно так же были лишены возможности проводить свою национальную политику, как и все другие народы. Оптимальным же вариантом этнического взаимодействия Гумилёв по-прежнему считал симбиоз : когда этносы живут рядом и порознь, сохраняя мирные отношения, но не вмешиваясь в дела друг друга.

Гумилёва спрашивали: «Выходит, распад Советского Союза — благо для его народов?» Он отвечал: «Отнюдь нет. Говоря "порознь", имею в виду не государственное устройство. Оно может быть любым, и от этого мало что зависит. Можно перестроить министерства, можно их ликвидировать и создать новые. Но если в них сидели, грубо говоря, жулики, то они будут жульничать под новой вывеской и ничто в нашей жизни не изменится. Корень проблемы — в людях, в их реальном поведении — вот что надо менять. Поведение человека — стихия этническая. Оно формируется возрастом этноса и его связями с родным природным ландшафтом. Возраст этноса определяет его силы, энергетическое наполнение, а значит, и способность действовать. <…> Не считаю возможным заменить политиков и не знаю, что тут делать. Но как ученый знаю, чего делать не надо, чтобы с большей вероятностью избежать этнических конфликтов. Не нужно навязывать людям других этносов не свойственный им образ жизни. Не нужно обижать людей, наклеивая ярлыки только потому, что их поведение отличается от нашего. Не нужно исходить из мифологических представлений о сути этнических процессов и строить в соответствии с этим практическую политику. Не нужно заставлять всех жить вместе. Лучше порознь, зато в мире».

Совершенно категорично высказался Гумилёв и об интернационализме: «<…> Термин "интернационализм” вторичен. Нациями, первоначально, в IХ веке, европейские народы называли сами себя. С распространением европейского образования термину "нация" придали иной смысл – социальный и стали называть так не только европейские народы. Латинское же "интер" означает "между". У нас 70 лет вкладывали в этот термин вульгарное содержание, считая, что интернационализм – это сознательное игнорирование этнических различий ради классовых. Стремились всех уравнять, при вести к одному знаменателю. Но если предположить, что нет этносов, то и интернационализма быть не может. Мне кажется, нужно говорить не о "принципе интернационализма", а о знании, ученых и искусстве политиков, которые помогали бы налаживать отношения между народами».

Современный этап исторического развития России Гумилёв связывал с инерционной фазой этногенеза, переходящей в фазу обскурации (омрачения и затухания) . Делалось это в основном путем сопоставления сходных периодов в анналах мировой истории. Однако выводы читателям предлагалось делать самим. Типичными в данном плане представляются размышления на сей счет, содержащиеся в посмертно изданной книге «Конец и вновь начало» (М., 1994). Страшнее всего, считал Лев Николаевич, те изменения, которые происходят внутри самой этнической системы в инерционной фазе. Ибо не следует забывать и о субпассионариях. В фазе подъема они были совершенно не нужны и не ценились вовсе. Затем, во время акматической фазы, их использовали как пушечное мясо и ценили очень мало. А вот в инерционное, тихое время начинают возникать теории о том, что всякому человеку надо дать возможность жить, человека нельзя оставить, человеку надо помочь, надо его накормить, напоить, ну а если он не умеет работать, что ж — надо научить, а если он не хочет учиться, — ну что ж, значит, плохо учим. Словом, самое главное — человек, все для человека. «Поэтому в "мягкое" время цивилизации при общем материальном изобилии для всякого есть лишний кусок хлеба и женщина», — заключал Гумилёв.

Нетрудно представить, как люди определенного субпассионарного склада используют такое учение, которое стано­вится этическим императивом . Они говорят: «Мы на все согласны, только вы нас кормите и на водку давайте». И им находят место, и они размножаются, потому что им больше делать нечего. Диссертаций-то они не пишут. К концу инерционной фазы этногенеза они образуют уже не скромную маленькую прослойку в этносе, а значительное большинство. И тогда они говорят свое слово: «Будь таким, как мы!» – то есть не стремись ни к чему такому, чего нельзя был бы съесть или выпить. Всякий рост становится явлением одиозным, трудолюбие подвергается осмеянию, интеллектуальные радости вызывают ярость. В искусстве наблюдается снижение стиля, в науке — оригинальные работы вытесняются компиляциями, в общественной жизни узаконивается коррупция, в военном деле — солдаты держат в покорности офицеров и полководцев, угрожая им мятежами. Все продажно, никому нельзя верить, ни на кого нельзя положиться, и для того чтобы властвовать, правитель должен применять тактику разбойничьего атамана: подозревать, выслеживать и убивать своих соратников.

Порядок, устанавливаемый в этой стадии, которую мы называем фазой обскурации — омрачения или затухания, – нельзя считать демократическим[58]. Здесь господствуют, как и в предшествовавших фазах, консорции, только принцип отбора иной, негативный. Ценятся не способности, а их отсутствие, не образование, а невежество, не стойкость во мнениях, а беспринципность. Далеко не каждый обыватель способен удовлетворять этим требованиям, и поэтому большинство народа оказывается, с точки зрения нового императива, неполноценным и, следовательно, неравноправным. В приведенных рассуждениях содержится явный намек на недавние исторические реалии, которые получили малоудачное название «перестройка» (поскольку перестроено и, тем более, построено ничего не было — только разрушено или уничтожено).

Но Гумилёв высказывался и более определенно. Как мы помним, он считал: пассионарный толчок российского суперэтноса, который раньше назывался Российской империей, а затем Советским Союзом, произошел на рубеже XIII века. Следовательно, в конце XX века возраст нынешних россиян составлял около 800 лет. Общая же модель этногенеза свидетельствует, что именно на этот возраст падает один из наиболее тяжелых моментов в жизни суперэтноса – фазовый переход от надлома к инерции. Так что пережитый народами России кризис вполне закономерен и происходящие события в целом не противоречат такой интерпретации.

Надлом в российском суперэтносе впервые обозначился после Отечественной войны 1812 года. Поскольку общая продолжительность фазы надлома около 200 лет, становится понятным, что так называемый советский период российской истории является наиболее тяжелой, финальной частью фазы надлома, в которой былое единство суперэтноса исчезает и сменяется эксцессами гражданской войны. Пассионарная регенерация в данных условиях вполне возможна, но магистральное этническое развитие России должно идти не путем нивелировки, не путем интернационализации коренных народов, а исключительно с помощью возрождения и развития «многоцветной сложности», как говаривал высокочтимый Гумилёвым Константин Леонтьев. Поэтому и в «перестройке» он пытался усмотреть попытку перехода к новой фазе развития — инерционной.