Владимир Околотин - Вольта

• Название: Вольта
• Автор: Владимир Околотин
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1986

Книга представляет собой научно-художественную биографию выдающегося итальянского ученого Алессандро Вольты (1745–1827) — физика и физиолога. А. Вольта создал первый в мире источник постоянного тока, Вольтов столб, — прообраз нынешних электрохимических элементов. Он занимался электростатикой и другими направлениями науки об электричестве. Увлекательна сама история жизни А. Вольты — выходца из бедной семьи, ставшего сенатором и графом империи Наполеона.

---

В пути Вольта детально измерял влажность, температуру и давление воздуха утром, днем и вечером, записывал, где какая погода, на чем ехал, что ел, сколько платил и какова обслуга. Ни минуты простоя, без хлопот нельзя, ведь он стал метеорологом. К тому же и дома про вояж придется подробно рассказывать многим.

В Лозанне пробыл недолго: прочел лекцию о своих новинках с их показом. Потом вдоль озера спустился к югу до Женевы. Здесь пришлось задержаться подольше — визиты, семинары, беседы с преподавателями.

Вечерами при свечах Вольта заносил в дневник еще свежие впечатления. Про Соссюра, Бонне, Сенебье в подробностях нет нужды, уж десять лет с ними шла активная переписка. Про Пикте, преемника Соссюра по кафедре, счел нужным пометить, что он «вместе с Полем построил электрическую машину из деталей, выписанных из Лондона», а еще про его точнейшие гидростатические весы. Главный же интерес Пикте лежал в сфере точного измерения распространения тепла в разных средах. У него оказалась хорошая коллекция минералов. Он обещал Вольте подарить ее дубликат — и в такой же красивой шкатулке.

Ежедневные записи пополнялись сведениями о других женевских ученых. О Трамбле — математике, который приезжал в Павию год назад. О Бутине-сыне, напечатавшем труд по магнезии. О химике Тингри — «замечательном химике» и еще о множестве ученых-женевцах.

Самое, пожалуй, сильное впечатление из женевцев произвел на Вольту Жорж-Луи Саж. «Мои родители из Франции, — рассказывал шестидесятитрехлетний профессор математики. — Читали «Жиль Блаза»? Это мой отец написал, он тяготел к сатире, высмеивал чуть ли не всех. А я: в Женеве родился, здесь преподаю. Во Франции пользуются признанием курсы и карты по минералогии, но это труды однофамильца».

Вольта вспомнил, как женевец бранил Бюффона за слишком смелые обобщения. К взаимному удовольствию гостя и хозяина, у них нашлись общие интересы: оба восхищались Ньютоном. Вольта в свое время пытался объяснить электрические явления теорией гравитации, а Саж публично декларировал, что «закон всемирного тяготения составляет величайшую славу сильнейшего из когда-либо живших гениев». Кроме того, еще в 1774 году Саж предлагал сигнализацию с передачей электричества по 25 проводам и расхождением на приемном конце линии бузиновых шариков, а Вольта рассказал про свой, еще более ранний проект. Наконец оказалось, что обоим близок Бошкович: Саж сам работал в том же направлении, а Вольта на память прочитал несколько строф из своей юношеской латинской поэмы, навеянной произведениями не понятого многими атомиста!

Позже Вольта так описал в дневнике суть тогдашней беседы: «Саж отмечает юбилей создания своей большой системы природы, механики и гравитации, где изумительно разъяснены многие физические вопросы, в том числе упругость твердых тел и жидкостей, способы ее расширения и фиксации объема, и все это с учетом слабого химизма, то есть все главные природные явления. Основой всех взаимодействий являются летящие атомы, которые весомы, но очень малы, движутся с огромными скоростями и толкают молекулы, формы которых для разных тел совершенно отличны. Эти взгляды разработаны им чрезвычайно детально, система проста, практически закончена, но мало известна в публикациях. Потому студентам курс читается очень подробно, там все новые физические открытия, они дополнены гипотезами, и все это вдруг сливается в единую систему.

У Сажа хороший ум, его даже можно назвать гением в общей физике. Он подарил мне большую меморию о причинах химического сродства, удостоенную премии Академии Древностей, и там изложены главные принципы его учения. А еще он презентовал мне другую работу под названием «Ньютонизированный Лукреций».

Нам женевец более известен под именем Лесажа.[24] Несомненно, мужественный и талантливый ученый попытался перекинуть исторический мостик между Ньютоном и его древними предшественниками Левкиппом, Демокритом, Эпикуром и Лукрецием Каром. Если бы первым атомистам дать хоть каплю сегодняшних сведений по геометрии и космографии, рассуждал Лесаж, они без особого труда открыли бы закон всемирного тяготения! Этот закон, считал он, совершенно естествен и следует из тех наглядных представлений, которые всем давно известны и которые начали оживать в XVIII веке трудами Гасенди и Бойля.

Лесаж рассуждал так: пусть Вселенную пронизывают хаотические потоки частиц, демокритовских «атомов»: они бьются о встречающиеся тела, равномерно их обжимая со всех сторон, а между двумя близкими телами (например, Землей и Луной) атомов меньше, отчего тела будто тяготеют друг к другу. Легко и просто Лесаж рассчитал силу сближения, совпавшую с законом Ньютона; гравитационная постоянная получилась принудительно из более общих представлений (скорость и плотность атомов в пространстве).

Героическую попытку Лесажа современники встретили холодно, этот скепсис сохранился до наших дней. Кому нужно наглядное обоснование закона, если и без того он успешно подтверждается на практике? — спрашивали снобы от науки. Притом подобная наглядность совершенно произвольна, откуда Лесаж взял хаотические потоки атомов? Пусть скажет, откуда и куда они летят! Помилуйте, молил Лесаж, это ж исходная гипотеза, она разумна и естественна. И если она справедлива, то и того довольно с нее, разгадают же загадку после нас уже другие. Нет, упрямились властные оппоненты, голые умозрения опасны и даже морально вредны, ибо фантазии отвлекают ученых от кропотливого добывания точных, объективных, реально существующих фактов. Ученый ползет по Природе, а не парит над ней!

Мир Лесажа нереален, говорили они, в нем все тела в итоге замрут, ибо навстречу ходу частички бьют сильнее, чем в «спину». Возможно, отвечал физик, не потому ль миры сгрудились в космосе? Но зато «Солнце, вертясь, гонит стадо планет по орбитам. Встанет оно, и планеты замрут неподвижно, чтобы упасть на свое золотое светило». Помните? Нет, Вольта не помнил.

К доводам поруганного Лесажа можно бы добавить еще один, возможно решающий. Волею судьбы, а точнее, своего разума, Лесаж оказался в стане атомистов, для которых мир стоит на трех китах: телах, пустоте и частичках, в этой пустоте мчащихся. В этом лагере немало славных бойцов, но армия противников все же сильнее. Альтернативная исходная картина выглядит так: мир якобы заполнен средой, в которой тела плавают, колышут этот «бульон» и колебаниями свидетельствуют о себе.

Книга Лесажа вышла в 1784 году и была буквально блокирована двумя работами Канта на ту же тему, вышедшими в 1781 и 1786 годах. В «Критике чистого разума» и в «Метафизических основах естествознания» кенигсбергский философ весьма общими словами нарисовал свою динамическую систему. Принципы выше материи, мысль первичнее тела, а потому, по Канту, мир наделялся движением вообще, «форономией», а говорить о пульсациях или вращениях частичек, как когда-то делали Декарт и Ломоносов, означает вульгаризм, не надо конкретности. Если на тело действует сила, это уже динамика, для философов низменная, а если взаимодействуют тела, название тому механика, что для людей мастеровых, у которых разум спит, но руки работают.

Путешествие длительностью в 33 дня заканчивалось. Южной дорогой мороз Александрию — Милан Вольта вернулся в Комо. В ноябре к Ван Бергему полетело письмо с пожеланием подготовить статью о северном сиянии. В ответ полномочный секретарь Лозаннского научного общества известил Вольту об избрании в число членов, добавив ваше письмо о горючем газе на французском языке мы уже напечатали, шлите новые работы. На этом год ушел в прошлое.

Промежуточные итоги.

В 1783 году жесточайшее землетрясение и Мессине потрясло умы всех ученых мира. Люди существовали в пасти Природы, вот снова она, слепая, неразборчивая и безжалостная, показала опасные клыки. Беду можно было предвидеть: 50 миль до Этны, 200 до Везувия, а в 30 милях остров, не зря же названный Вулькано. Совсем не напрасно на сицилийской стороне мессинского пролива когда-то жила Харибда, трижды в день извергавшая и поглощавшая воду, а на италийской — злобная Сцилла, похожая на сросшуюся тройню сиамских близнецов. Нет, не напрасно рассказал Гомер о чудовищах, гнездившихся на скалах на расстоянии полета стрелы: вот проснулись они, и вздыбившаяся земля поглотила полгорода, а вместе с ним университет, студентов, профессуру, хотя незыблемо стояла цитадель разума вот уже 235 лет. И сразу, словно ради помощи пострадавшим, габсбургских наместников вновь сменили испанские Бурбоны.

Их не было 70 лет, но могла ли смена власти обуздать огнедышащие недра? И даже техника помочь была не в силах, хотя в эту пору она явно пережинала эпоху взлета. В том те году, когда погибла Мессина, некто Джеймс Кук (механик, а не тот известный мореход, который погиб на Гавайях четыре года назад: съели гавайцы) изобрел семирядную сеялку. Сеялка попала в лондонский музей как технический шедевр, однако ее конструкция беззастенчиво перепевала старинные индийские мотивы. Чудо техники, правда, оставалось на земле. Но был и взлет в самом буквальном смысле слова: в 1733 году Минкелерс надул шар светильным газом, и тот полетел. И началась лихорадка: в полгода шесть полетов! Сначала Жозеф и Этьен Монгольфье скрепили пуговицами большие цилиндры (или призмы) из холста, оклеенного бумагой с их фабрики, а под ними закрепили жаровни, наполнившие баллоны теплым воздухом. В июне 1783 года над Парижем поплыл монгольфьер диаметром 10 метров, весивший два центнера и утащивший примерно такой же груз на километр вверх и на столько же в сторону. И сразу появились три книги, разнесшие по всему миру вести о монгольфьерах.