Вероника Кузнецова - Горбун

• Название: Горбун
• Автор: Вероника Кузнецова
• Жанр: Современные любовные романы

---

— Кто? Хансен? Эх, жаль, я его не застала!

Горбун испепеляющее глядел на меня.

— Мне так хотелось вытянуть из него что-нибудь новое, — поспешила я исправить свой промах. — Эти полицейские такие скрытные!

— Ничего нового нет, — сказала Ира. — Мартина всё ещё не нашли.

— Зачем же он приходил? — не поняла я.

— Осмотрел дорожки сада и сказал, что стадо слонов не могло так затоптать следы, как мы.

— Поздновато опомнился, — усмехнулся Дружинин.

— Полицейский цитирует первоисточники, — просветила я их.

— Какие первоисточники? — спросила Нонна.

— Конана Дойля.

— А вы, Жанна, оказывается, кроме русской классики интересуетесь криминалистикой? — ядовито пошутил горбун.

— Нет, я просто интересуюсь ещё и английской литературой. В урезанном объёме. Конан Дойль, Агата Кристи, Эдгар По, Честертон.

— Объём, действительно, урезанный.

Я напрягла мозги и мысленно перебрала имеющуюся у меня дома детективную литературу, которой увлекалась мало и урывками, но которая почему-то всё прибывала.

— Эллери Куин, — вспомнила я. — Дик Френсис, Чарльз Сноу… Грэм Грин.

— Блестяще, — серьёзно сказал горбун.

— Уилки Коллинз. Дафна Дюморье.

— Я восхищён, — мрачно признался горбун.

Мне показалось, что он тоже пытается вспомнить каких-нибудь авторов, но, как это обычно бывает, в самый нужный момент ему ничего не приходит в голову.

— Чарльз Диккенс, — обрадовалась я. — Я имею в виду "Тайну Эдвина Друда".

Нонна изящно зевнула, а Ира демонстративно заговорила с Петером и Хансом.

— Вы читаете Диккенса? — спросил горбун.

— Неужели мне читать только Хаггарта и «Анжелику»?

— При чём здесь Хаггарт и "Анжелика"? — не понял Дружинин.

Он и не мог этого понять, раз не жил в СНГ.

— Потому что ими завалены все прилавки у перекупщиков, — разъяснила я. — Диккенса не купишь, а разного рода «Анжелик» навалом.

— Они пользуются спросом? — поинтересовался горбун.

— Предложение диктует спрос. Что предлагают, то и берут. С трудом, но берут. Прежде шагу нельзя было ступить, чтобы не натолкнуться на Чейза, а теперь он постепенно подходит к концу, но скоро выйдет в других изданиях.

— Вам не нравится Чейз?

— Не нравится. Всюду кровь, блондинки и сыщики-супермены. Мне он кажется грубым и однообразным. А вам он нравится?

— Я не увлекаюсь детективами.

— Я тоже.

— Однако вы без запинки перечислили…

— С запинкой, — поправила я его. — А если вы обходите детективы стороной, то откуда вы знаете, что я перечисляла авторов детективных романов? Кстати, можно вас спросить, что вы сейчас читаете? Помимо "Трёх сторон света".

Мне, действительно, было интересно это узнать и ни о каком подвохе не могло быть речи, а горбун почему-то усмехнулся и поглядел куда-то за окно.

— Вы колдунья? — спросил он.

— Скажите уж прямо: ведьма, — разрешила я. — Только сперва объясните, что натолкнуло вас на эту догадку.

— Ваш вопрос. Я бы мог, конечно, вас обмануть, но, по-моему, это бесполезно. Я читаю Сименона, притом, именно его романы о Мегрэ. Как теперь доказать, что я не любитель детективов?

Нонна засмеялась, чем привлекла внимание Иры.

— О чём разговор? — спросила она.

— О книгах, — ответила я.

— А-а-а, — разочарованно протянула Ира и мельком глянула на горбуна. — А ты, Жанка, замечаешь, что Петер с тебя глаз не сводит?

Не будь здесь свидетелей, я бы её придушила, но свидетели были, поэтому я сохранила хладнокровие.

— Имеющий очи да увидит, — только и ответила я.

— Жаль, что ты их не имеешь, — посетовала Ира. — Придётся поделиться моими.

По-моему, чувство, которое выразили вспыхнувшие глаза горбуна, можно было назвать если не ненавистью к Ире, то крайней степенью неприязни.

Не знаю, чем бы закончился тягостный для меня разговор, но Ларс своим приходом спас положение.

— Я так и знал, что найду вас здесь, — объявил он. — Звонить не стал, а сразу приехал.

Меня больше интересовали разговоры, а не игра с куклой Марты, но девочка не отходила от меня ни на шаг, поэтому пришлось вновь заставить Берту повторить всё, что она умела делать. Петер издали наблюдал за нашей игрой, а Ханс подсел к нам и сам увлёкся куклой, давая повод заподозрить его в немалой практике. Мы забавляли Марту, а горбун в это время завёл очень интересный разговор с оставшимися за столом. Он словно специально выждал момент, когда Марта и Ханс расшумелись и заглушили его голос. Как ни напрягала я слух, две трети рассказа потонуло в их репликах. Чтобы заставить их умолкнуть, требовалось придумать какое-нибудь мирное занятие. Каждый русский имеет десяток талантов, которые может применить в критическом случае, так что особо фантазировать не было необходимости. Лист бумаги, карандаш и резинка — и вот уже Ханс сидит передо мной, глупо улыбаясь, и ждёт, какой же красавец выйдет на портрете. Тишина установилась, но Дружинин, как нарочно, тоже закончил рассказ.

Марта ворковала рядом, я водила по бумаге то карандашом, то резинкой, а горбун стал проявлять признаки заинтересованности. Он молчал и бросал на нас угрюмые взгляды, я же рисовала и делала вид, что не замечаю его. Не знаю, какой бес руководил моими поступками, но я демонстрировала полнейшее равнодушие к Леониду и в то же время думала только о том, как он воспринимает моё равнодушие.

Когда-то я очень увлекалась рисованием и даже мечтала поступить в художественный вуз, но мечты остались мечтами, а я не ходила даже в студию. Постепенно я совсем перестала рисовать и не возвращалась к этому виду искусства много лет. Принявшись рисовать Ханса, я боялась, что не сумею передать изображению хоть маломальское сходство с оригиналом, но дело пошло, и то, что появилось на бумаге, наполняло моё сердце гордостью. Бывают периоды невероятного подъёма творческих сил, когда возможно самое невозможное. Именно такой период был у меня. Законченный рисунок вызвал восторг у Ханса, хотя он-то при своей скромной внешности мог бы радоваться потише. Петер улыбался, рассматривая портрет своего брата, и что-то говорил горбуну и Ларсу, а Нонна и Ира пустились в воспоминания о школьных годах, когда я не расставалась с альбомом и карандашами.

— Меня ты тоже нарисуй, — попросила Ира. — Я специально сделаю себе причёску и схожу к косметологу.

— А меня не надо, — заранее отказалась Нонна. — Я ещё не забыла, какой ты меня изобразила в последний раз.

Горбун обернулся ко мне.

— Жанна, Петер просит передать, что вы правильно поняли характер Ханса.

— А какой у него характер? — удивилась я. — Я ничего не поняла. Что вижу, то и рисую.

— Не хотелось бы мне быть вашей моделью, — признался Ларс.

— Почему? — Это не я обиделась, а художник во мне.

— Мало ли что таишь в душе, а вы без церемоний вытащите это на всеобщее обозрение. Смотрите и любуйтесь.

— Интересно, каким бы вы увидели меня? — заинтересовался Дружинин.

Я боялась ошибиться и невольно оскорбить горбуна. Не верилось, что урод может захотеть иметь своё точное изображение. Или у него такое самомнение, что он считает привлекательным даже свой горб? Бывает такое нарушение в психике, когда человек начинает безудержно восхищаться своей внешностью и выставлять напоказ, как главное достоинство, самые отвратительные физические недостатки. Женщины, имеющие вывих бедра и едва ковыляющие на кривых ногах, начинают облачаться в сверхъузкие брюки, вместо того, чтобы исправить несправедливость природы юбкой подлиннее. Дружинин казался мне человеком слишком умным для такого извращённого самолюбования. До сих пор он держался свободно и непринуждённо, не подавая мысли, что тяготится своим уродством, но это получалось естественно. Даже некоторая склонность к щегольству, которая была бы странной в ком-нибудь другом, казалась неотрывной от его натуры, тем более, что красивые костюмы очень ему шли и были скроены умелым портным, учитывавшим особенности фигуры своего клиента. Однако, неужели Дружинину доставит удовольствие увидеть своё некрасивое лицо и согбенные плечи на бумаге?

— А каким вы хотели бы казаться? — спросила я.

— Без подсказок, — вмешался Ларс. — Вот вам бумага и карандаш. Садитесь и рисуйте.

Никому не советую рисовать уродов, если вы не питает к ним ненависть. Я долго раздумывала, как приукрасить его внешность, но ничего не придумала и решила, что раз Дружинин сам захотел увидеть себя на портрете, то пусть на себя и пеняет. Что я вижу, то и рисую. Горбун сел напротив меня словно только для того, чтобы безотрывно смотреть на меня, но меня это уже не трогало: я рисовала, я творила.

Странное дело: прежде я замечала лишь то, что Дружинин очень некрасив и хороши в его энергичном лице только брови и глаза, а теперь, когда я могла без стеснения рассматривать его внешность, она стала казаться даже приятной. Нос, который я считала крючковатым, оказался более сложной формы, очень чёткой и лёгкой для изображения, твёрдые очертания рта заставили меня потрудиться, потому что таили в себе много неожиданного, а уж глаза на портрете вышли чуть ли не выразительнее, чем в жизни. Я вырисовала все намечающиеся морщинки на этом колоритном лице, даже несколько лёгких шрамов, которые я прежде не замечала, потом подправила общие формы, проложила тени, тщательно изобразила хорошие густые волосы и слегка, чтобы они не бросались в глаза, наметила плечи. Я просидела над портретом больше часа, и под конец не выдержал даже горбун.