Юрий Кудрявцев - Три круга Достоевского

• Название: Три круга Достоевского
• Автор: Юрий Кудрявцев
• Жанр: Научная Фантастика

Печатается по постановлению Редакционно-издательского совета Московского университета

Монография (1-е изд. — 1979 г.) представляет собой попытку целостного рассмотрения мировоззрения Достоевского, одного из наиболее сложных художников-мыслителей. Автор анализирует проблемы событий­ного, социального и философского плана, поднятые Достоевским. Ориги­нальное прочтение произведений Достоевского, новая трактовка наиболее важных художественных образов дают современное понимание многих идей писателя, его философии человека.

Для философов, филологов, всех интересующихся проблемами твор­чества Достоевского.

Научное издание

КУДРЯВЦЕВ Юрий Григорьевич

ТРИ КРУГА ДОСТОЕВСКОГО

Зав. редакцией Н. А. Гуревич

Редактор Ю. С. Ершова

Оформление художника Е. К. Самойлоза

Художественный редактор Л. В. Мухина

Технические редакторы М. Б. Терентьева, Н. И. Смирнова

Корректоры Е. Б. Витю к, С. Ф. Будаева

Сдано в набор03.08.90. Подписано в печать 17.12.90.

Формат 60X9016. Бумага офсет.

Гарнитура литературная. Высокая печать.

Усл. печ л. 25,0 

Тираж 20 000 экз. Зак. 329. Изд. № 1254.

Цена 3 р. 50 к.

Ордена «Знак Почета» издательство Московского университета.

103009, Москва, ул. Герцена, 57.

Типография ордена «Знак Почета» изд-ва MГУ.

119899, Москва, Ленинские горы

ISBN 5 — 211 — 01121 — X

© Издательство Московского

университета, 1979

© Ю. Г. Кудрявцев, 1991 дополнения

---

Реализм самого Достоевского не есть слепое копирование дей­ствительности внешней, не фотография, являющаяся прямой ко­пией, но не всегда выражающая суть. Интересны в этом отношении размышления автора в «Подростке» о преимуществах портрета пе­ред фотографией. Фото схватывает момент из жизни человека. По­этому на фото Наполеон может выглядеть глупым, а Бисмарк нежным. В портрете художник отражает не. просто мгновение, а «главное мгновение».

Реализм Достоевского это прежде всего глубокое проникнове­ние в главную реальность — в человека. В его психологию. Выра­жение глубины самого художника, его самовыражение тоже есть реализм.

Достоевский не игнорирует изучение внешнего для человека мира. Но художник, ставший рабом внешнего, — не художник. В «Дневнике писателя» говорится о литераторах, записывающих на­родные словечки и дающих их в большом количестве своим геро­ям. Все списано с действительности. А результат? Негативный. «Читатели хохочут и хвалят и уж кажется бы верно: дословно с натуры записано, но оказывается, что хуже лжи, именно пото­му, что купец или солдат в романе говорят эссенциями, т. е. как никогда ни один купец и ни один солдат не говорит в натуре» [1895, 9, 278].

Сам Достоевский не увлекается стилизацией языка под народ­ный, но произведения его глубоко народны. Народны они не по чему-то внешнему, а по глубине проникновения в проблемы, народ волнующие. И саму-то народность, гражданственность Достоев­ский видел не в том, чтоб как-то откликнуться на торжественную дату, а в пристальном внимании к нуждам народа.

Писатель считает, что действительность неисчерпаема, она богаче искусства. Но она и беднее его. Ибо в искусстве действи­тельность укрупнена. Факты, встречающиеся в действительности в их рассыпанности, в искусстве сфокусированы.

Но фокусировать способно лишь искусство, далекое от лаки­ровки действительности. Близкое к ней, наоборот, рассеивает и то, что в жизни более или менее сфокусировано. А последнее бы­вает не так уж редко. «Ну вот и от литературы требуют плюсово­го последнего слова — счастья. Требуют изображения тех людей, которые счастливы и довольны воистину без бога и во имя науки и прекрасны, — и тех условий, при которых все это может быть, т. е. положительных изобр(ажений)» [ЛН, 83, 442], — писал До­стоевский в одной из записных книжек.

Сам он такой подход к жизни не принимает. Отсюда, однако, не следует, что писатель отрицает необходимость нахождения че­го-либо положительного. Наоборот, он считает, что в искусстве не­обходим «положительный идеал».

Но в его произведениях не так уж много положительных ге­роев. И те, что там есть, не совсем безупречны. Почему так полу­чилось? Видимо, потому, что он стремился к «положительному идеалу» не героя, а писателя. А идеал писателя может быть выра­жен совсем не однозначно. Его можно выразить через положи­тельного героя, через героя отрицательного, через отражение всей сложности общественной жизни.

Достоевский прибегал ко всем этим способам выражения поло­жительного идеала. Но не злоупотреблял положительным героем. Делал это, видимо, по двум основным причинам.

Первая — боязнь лакировки действительности. Автор опасал­ся, что чрезмерное изображение положительного демобилизует людей, убаюкивает их: зачем стремиться к каким-то изменениям, если и так все хорошо?

Вторая — боязнь воспитания безличности. Известно стремле­ние людей вести воспитательную работу на положительных при­мерах. Оно основано, как правило, на принципе подражания. До­стоевский не отрицал принципа подражания вообще, но понимал, что превращение его в универсальное средство воспитания не спо­собствует развитию в человеке личности. Человек, следующий этому принципу, всегда находится под властью того, кто на него в большей степени способен повлиять. Человек становится марионет­кой каких-то внешних для него сил. Безличность — это совсем не то, к чему стремился писатель.

Положительный идеал не в меньшей мере может быть обна­жен через героев отрицательных. Важно не то, каковы основные герои произведения, более важно отношение к ним автора. В «Бесах» почти нет положительных героев. Однако своим резко от­рицательным отношением к этим героям писатель выражает свой положительный идеал. И не в меньшей мере, чем через образ по­ложительного героя Мышкина.

Всю сложность человеческого существования Достоевский об­нажает в своем последнем романе. Здесь раскрыто и положитель­ное и отрицательное. Но полярность отчасти сбита. Герои этого романа люди живые, не написаны лишь черными или белыми красками (хотя есть и такие). Им трудно подражать, положим, Мите. Они учат не подражать, а жить самому, думать, ошибаться, действовать. Они способствуют формированию личности, в то вре­мя как положительный герой работает чаще всего на безличность.

Для Достоевского однозначно решен вопрос стратегический — необходимость положительного идеала писателя. Вопросы такти­ческие — как выразить этот идеал — решаются многообразно.

Преувеличение положительного в герое или в действительнос­ти, по Достоевскому, искажает положительный идеал истинного художника, уводит последнего в сторону от народности его твор­чества. Уводит через уход от тех отрицательных сторон действи­тельности, которые негативно и каждодневно оказывают свое влия­ние на народ. На тот народ, для которого творит или должен тво­рить художник, не ушедший в искусство «чистое» или утилитар­ное.

Достоевский показал причины ухода художника в «чистое» или утилитарное искусство. В «чистое» уходят «или вследствие непо­нимания своих гражданских обязанностей, или вследствие неиме­ния общественного чутья, или от разрозненности общественных ин­тересов, от несозрелости, от непонимания действительности, от не­которых исторических причин, от не совсем еще сформировавшего­ся общества...» [1895, 9, 81]. Причины ухода в утилитарное: непо­нимание законов искусства и стремление из всего получить непос­редственную пользу.

Этим теориям Достоевский противопоставил свою, воплощенную в практике художественного творчества. Для его теории характерно признание эстетического как главного в искусстве, включающего в себя и познавательное и воспитательное.

Если что-то спасет мир, то спасет его красота как единство истинности и нравственности. Единство не искусственно создан-» ное, а органическое.

Но создавать красоту в искусстве и в жизни способны лишь личности. И сама-то способность к эстетической деятельности в полном смысле этого слова есть признак личности. Псевдоэстети ческая деятельность, наоборот, говорит о безличности.

Итак, личность человека проявляется через стиль мышления, ценностную ориентацию, практическую и теоретическую деятель­ность. Если у человека нет личности, то «спасти мир» он явно не сможет. Сможет лишь его ухудшить. Для имеющего личность не­обходима, однако, определенная свобода деятельности, хотя, конеч­но, личность должна действовать в любых условиях. Будущее об­щества зависит от того, победит ли начало личностное или без­личностное.

Люди неодинаковы — есть личности, есть безличности, есть на­ходящиеся в каких-то промежуточных состояниях. Все эти люди не изолированы друг от друга, они влияют друг на друга. Одни в большей мере влияют, другие испытывают влияние. В этом смысле в человечестве всегда существовали, существуют и будут сущест­вовать учителя и ученики. В самом широком смысле этого слова.

Есть люди, стремящиеся быть учителями. Не все из них, одна­ко, способны на это. Но учат. Есть люди, неспособные жить без учителя. И нередко в качестве учителей они выбирают неспособ­ных чему-либо научить. Но при всех случаях ученик, если он при­знает учителя, считает его лучшим человеком, авторитетом. А иногда и создает культ учителя. Причем одно правило здесь не­сомненно: неспособные самостоятельно мыслить нередко слепо ве рят в своего учителя. В непогрешимость его суждений.

Достоевский ставил вопрос: ошибаются ли авторитеты? Ста­вил не потому, что хотел в этом плане для себя «мысль разре­шить». Самому все было ясно, разрешать нечего. Ставил по той причине, что встречался с мыслями о непогрешимости авторитетов. В своих статьях Достоевский спорит с теми, кто считает, что у борца за правое дело не может быть ошибочных суждений.

В таком подходе писатель видит проявление догматического стиля мышления. И замечает: «Все дело в том, что вы никак не можете себе представить, чтоб человек, «глубоко убежденный, про­никнутый святою, праведной мыслью, великий борец за правду», мог хоть когда-нибудь ошибиться и наврать вздору. Помилуйте, да это случается на каждом шагу, каждый день. Оглянитесь кру­гом» [1930, 13, 300].

Авторитеты могут ошибаться, учителя могут ошибаться. Более того, Достоевский убежден, что чем крупнее человек, чем он дея­тельнее, тем больше он может ошибаться. Не ошибаются лишь те, кто избегает всякой деятельности. «Разве умные люди не могут ошибаться? Да гениальные-то люди и ошибаются чаще всего в средствах к проведению своих мыслей, и часто чем гениальнее они, тем и крупнее ошибаются. Вот рутина, так та реже ошиба­ется» [1930, 13, 301].