Тереза Медейрос - Ваша до рассвета

• Название: Ваша до рассвета
• Автор: Тереза Медейрос
• Жанр: Исторические любовные романы

Аннотация: 

Доблесть Габриэля Фейрчалда во время битвы при Трафальгаре принесла ему звание героя, но стоила зрения и надежд на будущее. Брошенный невестой, которую он обожал, этот мужчина, ранее расхаживавший как принц среди лондонского бомонда, заточил себя в семейном особняке, проклиная свои дни и ночи, погруженные во тьму.

Саманта Викершем приезжает в Фейрчалд–Парк, чтобы заступить на должность медсестры графа и обнаруживает, что ее новый подопечный больше напоминает зверя, чем человека. После первых яростных столкновений, она вовлекает высокомерного графа в веселое сражение остроумия и желаний. И хотя он называет ее резким и нелюбезным существом без унции женственной мягкости, втайне его интригует ее сдержанный юмор, почти полное отсутствие жалостливости, и смелость, с которой она пресекает его глупости. Всякий раз, когда она находится рядом, он начинает чувствовать пробудившееся желание, которое, как он думал, никогда больше не почувствует.

Когда Саманта начинает снова впускать свет в жизнь Габриэля и его сердце, они оба обнаруживают, что некоторыми удовольствиями лучше всего пользоваться в темноте…

---

Теперь, точно так же, как сыщикам, которых он нанимал, Габриэлю приходилось полагаться на описания, которые варьировались в зависимости от того, кого он расспрашивал. В целом, он мог сказать, что ищет стройную женщину среднего роста с тяжелыми золотисто–каштановыми волосами, тонкими чертами лица и глазами, слишком часто скрывавшимися за ее домашними очками. Кое–кто из слуг настаивал, что у нее были зеленые глаза, а другие клялись, что карие. И только Гонория считала, что голубые.

Габриэль знал, что это безумие, но верил, что столкнувшись лицом к лицу с Самантой, что–то в его душе узнало бы ее.

Он свернул на плохо освещенную улицу, которая вела к докам. Народу здесь было меньше, а сумрак гуще. Всякий раз, когда Габриэль обследовал зловонные нищенские кварталы Уайтчепел или Биллингейт, он не так сильно боялся, что не найдет Саманту, чем, что найдет ее в одном из них. Мысль о том, что она бродит по этим темным переулкам, с его ребенком в чреве, сводила его с ума. От этого ему хотелось врываться во все дома подряд и хватать за горло тех, кто попадется ему под руку, пока не найдет человека, который сможет доказать, что Саманта не была плодом его воображения.

Его решимость найти ее не пошатнулась, но сомнения, которые зародились в нем после визита в дом Карстейрсов, все еще посещали его. Он помнил тот дождливый день, когда она читала ему «Пусть идет быстрее плуг». Она так убедительно читала за каждого из персонажей. Что, если она только играла роль влюбленной в него женщины? Но если бы это было так, как она могла позволить себе отдаться ему? Как она могла отдать ему свою невинность, не прося ничего взамен?

Пересекая какою–то узкую улочку, он почувствовал, что до него доносится почти неуловимый аромат. Он замер на месте, закрыл глаза и глубоко вдохнул, отдаваясь тьме, вместо того чтобы бежать от нее. Он снова был там – безошибочный запах лимонной вербены, возвышающейся над запахом горелых сосисок и разлитого пива.

Открыв глаза, он оглядел темные фигуры поблизости. Закутанная в плащ женщина только прошла мимо него на другую сторону улицы. Он мог поклясться, что сквозь туман дождя видел пряди золотисто–каштановых волос, высовывающихся из–под ее капюшона.

Габриэль ринулся за ней, схватил за локоть и дернул, поворачивая к себе лицом. С ее головы свалился капюшон, открывая почти полное отсутствие зубов под затянутыми в улыбку губами и отвисшие груди, которые едва не вываливались из ее рваного лифа. Габриэль отшатнулся от ее насыщенного джином зловонного дыхания.

– Эй, папаша, тпру. Не надо грубостей с леди. Если, конечно, тебе не нравятся грубости. – Она замахала редкими ресницами, выглядя скорее гротескно, чем застенчиво. – За несколько лишних шиллингов я бы с удовольствием это выяснила.

Габриэль опустил руку, с трудом удерживаясь, чтобы не вытереть ее об пальто.

– Простите, мадам. Я принял вас за другую.

– Не спеши так! – прокричала она ему вслед, когда он повернулся и быстрыми шагами пошел прочь, чуть не затоптав по дороге трубочиста, который сыпал проклятиями и спешил поскорее убраться. – Такому симпатяшке, как ты, я даже могла бы дать попробовать бесплатно. Я знаю, что у меня осталось не так много зубов, но некоторые джентльмены говорят, что так даже лучше!

Измотанный до глубины души, Габриэль выбежал из темноты улицы с твердым намерением найти прибежище в своем экипаже, который он оставил за углом.

Подняв воротник пальто, чтобы защититься от ледяных порывов ветра и дождя, он пересек оживленную улицу, с трудом лавируя между коляской с хихикающими симпатичными девушками и румяным фонарщиком. Мальчишка носился от фонаря к фонарю, поджигая в них масло кратким поцелуем своего трепещущего факела.

Габриэль, скорее всего, даже не заметил бы жалкую фигуру, скорчившуюся на тротуаре под одним из фонарей, если бы он не услышал мужской голос:

– Подайте на пропитание! Не пожалейте полпенса, чтобы помочь тем, кто не может помочь себе!

– А почему бы тебе самому не уползти в работный дом и не помочь этим всем нам? – проворчал проходящий мимо джентльмен и переступил через него.

С веселой и неустрашимой улыбкой мужчина стал пихать свою оловянную чашку женщине с огромным носом, за которой тащились служанка, лакей и слуга–негр, изо всех сил пытающиеся справиться с огромной охапкой пакетов.

– Не пожалейте полпенса на чашку горячего супа, мэм!

– Вам нужна не чашка теплого супа. Вам нужна работа, – сообщила та, отдергивая свои юбки из пределов его досягаемости. – Возможно, тогда у вас уже не было бы времени на то, чтобы беспокоить добропорядочных христиан.

Покачав головой, Габриэль вытащил из кармана соверен и, бросив его в кружку мужчины, пошел дальше.

– Спасибо, лейтенант.

Мягкий и культурный тон, которым были сказаны эти слова, заставили Габриэля застыть на месте. Он медленно повернулся.

Когда мужчина поднял руку, отдавая честь, было невозможно не заметить, что он дрожит всем телом, а в его светло–карих глазах мелькает разум.

– Мартин Уорт, милорд. Мы вместе с вами служили на борту «Виктории». Вероятно, вы не помните меня. Я был всего лишь мичманом, курсантом.

Приглядевшись поближе, Габриэль осознал, что то, что он принял за тряпки, на самом деле было изодранной военно–морской униформой. Поблекший синий мундир свободно болтался на теле, которое казалось почти скелетом. Бывшие когда–то белыми бриджи были закреплены булавками на ногах Уорта – или точнее, на том, что от них осталось. Ему больше никогда не понадобятся чулки или ботинки.

Когда Габриэль медленно поднял руку, также отдавая честь, из груди Уорта вырвался грохочущий кашель, от которого тот согнулся почти вдвое. Было ясно, что влага уже глубоко обосновалась в его легких. Он может не пережить начинающуюся зиму.

«Некоторые мужчины все еще не вернулись с войны домой. А некоторые никогда и не вернутся. Другие потеряли и руки и ноги. Они просят милостыню в сточных канавах, их форма и гордость стали лохмотьями. Над ними смеются, на них наступают, и единственная надежда, которая у них есть – что какой–нибудь незнакомец с унцией христианского милосердия в душе бросит полпенса в их оловянную плошку».

Когда этот осуждающий голос снова зазвучал в его голове, Габриэль ошеломленно и недоверчиво покачал головой. Он искал Саманту много месяцев, и здесь на этом незнакомом углу лондонской улицы, он наконец нашел ее, глядя в глаза незнакомца.

– Вы правы, мичман Уорт. Я не помнил вас вначале, – признался он, стаскивая с себя пальто и опускаясь на колени, чтобы набросить его на плечи изможденного мужчины. – Но теперь вспомнил.

Уорт уставился на него в откровенном замешательстве, когда Габриэль сделал знак кому–то на другой стороне улицы, и пронзительно свистнул, подзывая свой экипаж.

* * * 

– Не могу поверить, что позволила тебе втравить меня в это, – прошептала Сесиль, когда они с Эстель спускались по полированным паркетным ступенькам к переполненному залу для танцев в особняке леди Эпсли Майфейр. – Я бы вообще не позволила тебе притащить меня в Лондон, если бы нашему приходу не был необходим новый викарий.

– Неженатый викарий? – поинтересовалась Эстель.

– Я боюсь, что да. Хотя, если бы это зависело от моей матери, то ненадолго.

– По твоему мрачному тону я могу заключить, что ты не считаешь его подходящим кандидатом для брака.

– Напротив. Он олицетворяет все, что, моя семья считает, я должна хотеть от мужа. Унылый. Бесстрастный. Склонный к длинным бессвязным речам о прелести выращивания черномордых овец и лечении с помощью кровяной колбасы. Они были бы полностью удовлетворены, если бы я провела всю оставшуюся жизнь, штопая его чулки и воспитывая его пухленьких и невозмутимых детей. Она вздохнула. – Вероятно, я должна позволить ему поухаживать за мной. Вряд ли я заслуживаю большего.

Даже длинные перчатки до локтя не смогли защитить Сесиль от чувствительного щипка Эстель.

– Даже не думай о таких ужасных вещах!

– А почему нет? Как еще, ты считаешь, я должна провести остаток своей жизни? Рыдая на твоем плече? Мечтая о мужчине, который никогда не станет моим?

– Я не могу предсказывать, как ты проведешь остаток своей жизни, – сказала Эстель, когда они спустились по лестнице до самого конца и стали проталкиваться через галдящую толпу гостей, – но я знаю, как ты проведешь сегодняшний вечер. Улыбаясь. Кивая. Танцуя. Наслаждаясь искрометным разговором с молодыми людьми в подпитии, которых совершенно не волнуют овцы или лечение кровяной колбасой.

– А что мы сегодня здесь празднуем? Лошадь лорда Эпсли выиграла еще один забег в Ньюмаркете? – Сесиль, как и Эстель, знала, что известные лондонские устроительницы приемов легко ухватывались за любой повод, чтобы скрасить долгие, унылые месяцы между светскими сезонами.