Петр Боборыкин - Жертва вечерняя

• Название: Жертва вечерняя
• Автор: Петр Боборыкин
• Издательство: Худож. лит.,
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1993
• ISBN: 5-280-01828-7, 5-280-01525-3

Более полувека активной творческой деятельности Петра Дмитриевича Боборыкина представлены в этом издании тремя романами, избранными повестями и рассказами, которые в своей совокупности воссоздают летопись общественной жизни России второй половины XIX — начала ХХ века.

В первый том Сочинений вошли: роман "Жертва вечерняя" (1868), повесть "Долго ли?" и рассказ «Труп».

Вступительная статья, подготовка текста и примечания С.Чупринина.

---

Я так и ахнула! Предо мной стояли les trois prudes:[177] Варкулова, баронесса Шпис и Додо Рыбинская.

И с ними трое мужчин, приятели Домбровича: граф Володской и еще барон Шварц… Он мне его представил у Вениаминовой.

Я стояла точно приклеенная к двери. Те дамы были, наверно, в таком же положении.

— Mesdames, — провозгласил мой Домбрович (этого не сконфузишь), — ваше удивление понятно, но мы собрались здесь, чтобы веселиться.

И он посадил меня к чайному столу, за самовар; барыни расселись. Мы пожали друг другу руки и так переглянулись, что через две минуты застенчивость исчезла и мои скромницы заболтали, как сороки.

— Mesdames, — начал опять Домбрович, — мы еще не все. Одна пара еще ждет.

Мы — женщины переглянулись.

— Да-с, милостивые государыни, мы все вас просим благосклонно выслушать наше коллективное предложение. Мы решили, что нас будет пять мужчин и пять женщин. Десять — такая круглая и приятная цифра. Не правда ли?

— Пусть войдет эта пара! — скомандовала я.

— Да-с, — обратился ко мне Домбрович с такой физиономией, что я покатилась со смеха. — Но тут есть обстоятельства весьма тонкого и, так сказать, деликатного свойства. Вы все, mesdames, принадлежите к одному и тому же обществу. Стало быть, всякие рекомендации были бы излишни. Но пятая женщина не принадлежит к нему.

— Кто же она такая? — спросила я, — уж не француженка ли?

— Нет, — продолжал все в том же полушутовском тоне Домбрович. — Она… но прежде я должен объявить имя ее кавалера.

— Не надо! — закричала я. — Дело идет о женщине, а не о мужчине.

— Действительно так, — добавила Додо Рыбинская.

— Преклоняюсь, mesdames, пред вашей мудростью.

— Да говорите же скорее, — перебила я его опять. — Эта пара ждет?

— Да.

— Ну, так что же вы тянете?

— Женщина эта — танцовщица.

Les prudes переглянулись с кислой улыбкой. Я им не дала выговорить ни одного слова.

— Прекрасно, — закричала я. — Не правда ли, вы согласны, mesdames? Ça aura du piquant![178]

Благочестивые жены согласились.

Я одержала победу. Танцовщица меня очень заинтересовала.

Появилась пятая пара.

И кто же кавалер? Le beau brun[179] — Борис Сучков.

Я уж никак не ожидала!

Его дама, крупная блондинка, мило одета, прекрасные глаза и очень яркие губы. Она конфузилась больше нас.

Я ее посадила около себя, и через десять минут мы были уже друзья. С моей опытностью я ее сейчас же анализировала и осталась очень довольна. Личность симпатичная. Голос прелестный. Ни у одной из нас нет такого. Миленькие манеры. Говорит неглупо и очень смело. Да и удивляться нечему. Эти танцовщицы всегда в грандерах. Она говорит даже по-французски не бойко, но прилично. На ее глаза и губы я просто загляделась. Quelque chose de Clémence.[180] Все движения немножко кошачьи, voluptueux,[181] зубы бесподобные. Когда смеется, закидывает голову назад… Il y a de la bacchante en elle![182]

Я не помню, чтоб я ее видела в каком-нибудь балете. Да я редко езжу, раза два в год. Мне танцовщицы казались все такие худые, костлявые, намазанные. А эта нет, так и пышет здоровьем.

Я сейчас допросила, как ее зовут? Зовут ее Капитолина Николаевна, un nom de femme de chambre![183]

Оказывается, что le beau brun потому и находится в холостом звании, что состоит с этой девицей в незаконном сожительстве года три, четыре. У них ребенок. Эта Капитолина Николаевна нисколько не теряет чувства собственного достоинства. Я сейчас же в ней разглядела полнейшее душевное спокойствие. Каждая черта ее лица, каждое движение говорит, что она живет и наслаждается, и ничего ей лучшего не нужно. Le beau brun страшно богат. Мне Домбрович говорил, что она проживает чуть ли не двадцать пять тысяч в год. У нее в ушах были два брильянта, ай-ай! Домбрович, разумеется, уверяет, что я в мильон раз красивее ее. Положим даже, что я немножко и лучше ее, но зато она несравненно красивее, милее, умнее трех скромниц…

Les prudes! Я тоже наблюдала за ними. Они очень курьезны. Каждая из них билась из-за того, чтоб перещеголять друг друга в бойкости. Elles affectaient les maniиres des cocottes,[184] ни больше ни меньше!

Но я должна сознаться, что нашла их гораздо умнее в таком виде, чем в свете. Эта белобрысая баронесса фон Шпис смеется над всем и каждым. Elle n'a ni foi ni loi![185] Остальные все потише. Варкулова говорит мне за чаем:

— Я догадывалась, ma chиre, что вы из наших.

— Т. е. из каких же? — переспросила я.

— Т. е. из умных женщин, которые знают, что для света нужна комедия!

— Почему же вы догадывались?

— Par instinct.[186]

И врет, подлая. Все они: и Варкулова, и Шпис, и Рыбинская — замужние женщины. Стало быть, все предаются в сущности самому циническому обману. Но я с ними помирилась, потому что они не драпируются в страдания.

Додо Рыбинская говорит мне прямо, без всяких обиняков:

— Что прикажете делать, chиre, муж мой олух.

А потом она мне объявила еще кое-что относительно ее мужа; неудивительно, что такой муж становится противным.

Белобрысая немка очень оригинально соединяет свои материнские чувства с любовью к мужскому полу.

— Я примерная мать, — пищала она, — mais je veux vivre, parbleu![187]

Вот мы какие! И выходит на поверку, что только я да прелестнейшая Капитолина Николаевна пребываем в законе. Она супруга Сучкова, я принадлежу нераздельно Василию Павлычу Домбровичу.

За чаем мы проболтали часа два. Я все занималась Капитолиной Николаевной, и мне было очень весело. Какая прелестнейшая женщина и, главное, какая вкусная! От нее как-то иначе пахнет, чем от нас всех. Вот уж баба без всякой хитрости. Стоит только посмотреть на ее большие голубые иссера глаза, и вы увидите, что она добрая-предобрая, любит своего Бориньку, а еще больше любит кутнуть; она и веселится, где только может. Я ей говорю:

— Послушайте, моя милая, кто вас выучил так приятно произносить русский язык?

Она не поняла сразу.

— Что вы? (как она оригинально произносит: не что вы, а что вы, с ударением на вы: выходит очень мило).

Я ей повторила мой вопрос.

— Да я всегда как говорила, так и говорю.

Вот тебе и весь сказ. Просто, хотя и непонятно.

Мужчины много-таки врали. Умнее всех, конечно, мой Домбрович. Я преклонялась пред его рассудительностью и тактом во всем и везде.

После чаю Варкулова села к фортепиано и заиграла кадриль. Мы, разумеется, пошли плясать.

— Mesdames, — остановил нас Домбрович, — маленький вопрос: умеете вы канканировать?

Оказалось, что ни я, ни немка, ни Додо этой науке не обучались, хотя и видели десятки раз канкан.

— О ужас! — закричал beau brun. — Капочка (он так называет свою танцовщицу), поучи их.

И Капочка начала нас учить. Она прелестно канканирует, лучше Деверии, с каким-то дерзким шиком. Особенно то па, которое называется tulipe orageuse.

Хорошо! Больше всех старалась я почему-то и выказала блестящие успехи. Капочка была в восхищении и даже бросилась меня целовать.

Я ей простила эту фамильярность. После танцев граф, разумеется, пропел с большим самодовольством несколько романсов своего сочинения.

И что же? Прелестная моя Капитолина Николаевна поет удивительным голосом. Так и разливается, как соловей. Густой, звучный, необыкновенно симпатичный контральто. Ай да Капочка! Она пела с графом дуэт Глинки:

Вы не придете вновь,
Дней прежних наслажденья.

Я прослушала с большим удовольствием. Вот так я понимаю музыку. В маленьком кружке, чтоб были только любящиеся пары…

Недоставало шампанского, и я его потребовала до ужина. Les prudes тоже неглупы выпить!

Да, вот подите: какая-нибудь Капочка обладает разными талантами, а я нет. Она и танцует, как танцовщица, и поет прекрасно, и по-русски говорит так вкусно. Удивительно, что за прелесть.

Начну я петь, ведь у меня есть голос.

С шампанским наступила вторая половина вечера, побойчее.

Варкулова овладела фортепьянами и запела из Belle Hélиne.

И мы все подхватили хором:

Il nous faut de l'amour,
N'en fut il plus au monde
Il nous faut de l'amour,
Nous voulons de l'amour![188]

Да, мы хотим любить, и любить без всяких фраз и мелодрам! Мы хотим жить и очень долго будем жить "в свое удовольствие!".

Много было шуму, пенья и всякого вздору у фортепьян. Но я заметила, что Додо вышла со своим кавалером (так лучше называть)…

Мы с Домбровичем также вышли в другую комнату…

— Ну как тебе, моя милочка, нравится здесь? — спрашивает меня Домбрович.

— Ничего. Я согласна ездить. Какая милая эта Капочка! Elle est à croquer![189]

— Ты в нее влюбилась, что ли?

— Влюбилась.

— У-у-у! — протянул Домбрович. Этакий скверный!

Когда мы пришли с ним в залу, были только две пары в разных уголках. Я нахожу, что такое устройство очень умно. Сидеть пять часов сряду вместе невозможно, как бы общество ни было весело. Я знала, что идея о таких непринужденных вечерах должна была явиться первому моему Домбровичу. Так и есть, он мне сам признался.