Людмила Петрушевская - Маленькая девочка из «Метрополя»

• Название: Маленькая девочка из «Метрополя»
• Автор: Людмила Петрушевская
• Издательство: Амфора
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006

"Маленькая девочка из «Метрополя»" — не мемуары и не попытка после двадцати лет молчания дать интервью. Это просто эссе или новеллы, написанные по разным поводам. Но так получилось, что история жизни автора прорастает сквозь все описанные события.

А повесть, давшая название сборнику, — это то, с чего обычно начинали классики. Повесть о детстве.

---

И пока что присутствовала. Это была читка пьесы. Автор на голоса декламировал свою комедию из сельскохозяйственной жизни. Сам, не сдержавшись, иногда хохотал, крутя головой.

После такой читки я была жутко разочарована. Что они слушают? Что это за пьеса? Главное, потом дружно несут какую-то ахинею, поздравляют автора и огульно хвалят. Просто как малые дети. Как же можно так врать друг другу?

Подождав еще неделю, я возмутилась окончательно. Тот же автор выступал вторично. Опять сам себе смеялся. И сюда я рвалась? Когда Арбуз, подумавши, дал мне слово, я сказала все что думаю.

Странным образом вдруг меня поддержали остальные. Разразился скандал. Автор, не ожидавший такого массированного налета, стал отбрехиваться, принял позу типа «да кто вы такие». Пьеска была у него просто и примитивно на продажу. Но у ребят явно накипело. Малый этот потом исчез и занялся тем, что выпекал по заказу Министерства культуры РСФСР одноактовки для сельских клубов — про колхозы (растущий зам, отсталый пред и в коммунизм идущий дед, слова Твардовского).

Позднее некоторые из студии не выдерживали, писали о молодежных стройках, о молодости Ленина. Особенно когда попер вверх Б. — бытовал тезис «если этот может на производственную тему, неужели я талантливый не смогу заработать». Не получалось. Все-таки человек больших способностей не умеет хорошо приспосабливаться, это закон.

Иногда, правда, уровень таланта снижается — и повышается степень уживчивости, начинаются премии, звания…

А затем у меня была на студии читка.

Дело в том, что какое-то время спустя нам перепало помещение для собственного театра, подвал. Откуда пришли деньги, не знаю, но получился не зал, а дивная шкатулка. Стены были обиты черным бархатом! Мы там вымыли полы и окна. И в этом прекрасном месте я должна была читать маленькие пьесы — «Любовь» и «Лестничную клетку». «Чинзано» Арбуз не разрешил. Тем не менее ребята где-то нашли бутылку из-под «Чинзано» и заговорщически поставили ее, наливши туда воды с сиропом, мне на столик. Как некоторый намек. Вот я заканчиваю читать «Клетку». Пауза. Все выжидательно молчат, глядя на бутылку. Хороший ход! Арбуз любил импортные вина.

— Ну валяйте ваше «Чинзано».

Общий смех и аплодисменты. Все сияют, как будто вместе победили.

В тот момент к нам за раму полуподвального окна провалился со двора большой желтый кот и начал отчаянно кричать. Со двора же через форточку стала его выуживать хозяйка. Картинка была как на экране — руки и голова сверху и голова и лапки снизу. Мы дружно открыли раму и, хохоча, освободили кота. Его, оказывается, звали Плучек. Новый взрыв смеха.

Арбуз был страшно доволен. Плучек был его закоренелый друг, главный режиссер Театра сатиры…

Режиссеры и драматурги редко бывают друзьями. Но я однажды видела зимой в деревне собачку и кота, который прижимался к ней и даже иногда лизал ее в нос. Собачка терпела.

Наш Арбуз со всеми был в церемонной дружбе и не унижался до вражды. Единственный его враг был поэт Галич, бывший ученик. Вот как раз его Арбуз выгнал из своей студии самолично. Больше он не повторял таких экспериментов, памятуя об ужасных результатах.

А наш театр скоро погорел в прямом смысле слова. Хорошо, что ночью верхние жильцы, почувствовав запах дыма, вызвали пожарных. Могла произойти трагедия — прямо над сценой этажом выше спал ребенок.

Ни единого спектакля мы так и не сыграли. Говорили, что кто-то оборвал проводку. История странная, таинственная, которая еще ждет своего часа. Потом нам сказали, что было какое-то письмо творческой молодежи, где нас обвиняли в крамоле и антисоветских пьесах и требовали прикрыть гнездо диссидентства. После чего все и произошло. Растаявший в тумане архив МК комсомола хранит тайны.

Мы, погорельцы, опять вернулись в родную седьмую комнату над рестораном ЦДЛ, где всегда происходили наши читки (иногда в восьмой, в помещении побольше). Выходя на галерею в перерыве, мы иногда с голодухи весело наблюдали, как внизу, за банкетными столами, секретари Союза писателей едят икру большими ложками, занося их далеко, при этом минуя соленые огурцы и колбасу и избирательно черпая прямо из общих хрустальных мисок в центре натюрморта.

— Где мой «Калашников», — стонали наши ребята.

Но нам однажды все-таки дали сцену, Большой зал Центрального дома литераторов.

Это был первый отчетный вечер арбузовской студии образца семидесятых годов. Декабрь 1976 года.

Режиссер и ведущий — великий Анатолий Эфрос (его жена, любимая Наташа Крымова, была второй, вместе с Арбузовым, наш руководитель). Каждый студиец представлен отрывком или целой пьесой. Играют актеры.

Последним в программе стояло «Чинзано».

Уже пошел первый час ночи, когда на сцену вышли трое в пальто — Игорь Васильев, Эмиль Левин и Боря Дьяченко.

А народ уже стронулся и стоял в рядах, продвигаясь к выходу. Метро закроется!

Пошли первые слова. Эти трое мужчин совершенно не замечали зала. Они были озабочены своим. Говорили не слишком громко и не очень выразительно. И выглядели так, как будто пришли с улицы по своим делам. Выгружали бутылки «Чинзано». Народ стал оглядываться, смеяться и садиться.

Господи, что это была за игра! Никакой театральности, когда «актеры заговорили ненатуральными голосами, спектакль начался».

Игорь Васильев в тот момент спектаклем «Чинзано» начал новый театр.

И Арбузов этот не разрешенный цензурой и не близкий ему по всем параметрам спектакль защищал всем своим авторитетом.

А затем (я уже об этом писала) Ефремов мне как бы заказал второй акт к «Чинзано», и я написала (смеясь про себя) «День рождения Смирновой». Ефремов даже прочел его избранным товарищам, но на том дело и кончилось. Он его не поставил.

19 февраля 1979 года был назначен мой творческий вечер в Доме актера. Собственно говоря, под этим псевдонимом скрывался тот самый подпольный спектакль «Чинзано» Игоря Васильева. Времена были кошмарные — шло дело «Метрополя», литературного альманаха. Это была безобидная провокация, в результате которой члены редколлегии обрели международную известность как творцы, мученики и преследуемые, но органы и Союз писателей тоже погуляли — одним махом расправились со многими пишущими людьми, так называемыми рядовыми участниками. Мое имя там тоже фигурировало, хотя я довольно быстро забрала свои вещи. Смешно, но мне приснилась Ахматова, которая, что называется, предупредила.

Вечер 19 февраля был решающим: у меня в журнале «Театр» готовилась первая публикация, пьеса «Любовь».

Она давно уже ходила по рукам. Над ней работали, а через год ее начали репетировать в трех театрах: на Таганке в режиссуре С.Арцыбашева, в Ермоловском (постановщик Анна Каменская) и в Театре миниатюр. И у Сережи Арцыбашева, и у Анечки Каменской это были первые спектакли, дипломные работы.

Решалась не только судьба автора, но и судьба людей, молодых актеров и режиссеров, их театральное будущее.

И надо же такому горю случиться, что мои хорошие друзья Игорь Васильев с Афанасием Тришкиным собрались сделать мне на этом творческом вечере сюрприз, подготовили дополнительный спектакль, мою совершенно нелегальную пьесу «Казнь». В ней описывался сам процесс казни в советской тюрьме с точки зрения конвоиров. Одно точно могу сказать — я ни о чем не знала. Текст давно ходил по рукам.

Зал был набит битком, в проходах у дверей и по стенам стояли опоздавшие.

И вот когда закончилось первое отделение, я еле-еле прочла свои пьесы (у меня был жестокий бронхит с потерей голоса), слава тебе Господи, все уже проехало, — Игорь Васильев вдруг вышел с торжественным видом к рампе: «А теперь сюрприз автору! Пьеса (повысив голос) «КАЗЗЗНЬ»!

Автор же сразу понял ситуацию и, наоборот, вернувшись на авансцену, хрипло объявил:

— Антракт!

Возникло замешательство. В зале зашумели.

— Антракт, — повторила я.

Одинокий голос из рядов трубно и взволнованно провозгласил:

— Автор имеет право!

Это был Женя Харитонов, мой старый товарищ. Гениальный режиссер и провокатор, он оценил ситуацию.

Запрещенный автор запрещает свой спектакль!

Я что-то сказала Игорю, после чего они с Афанасием ушли со сцены. Не помню что.

После антракта было сыграно «Чинзано».

Сама по себе невообразимая в те времена пьеса о трех пьющих людях (они выпивали прямо на сцене), веселая комедия с довольно жутким финалом, прошла на удивление гладко. Все смеялись, хлопали. Но над сценой, как невидимое зарево, стояла моя несгоревшая в тот вечер судьба, несыгранная пьеса «Казнь».

Это точно была бы казнь. Многие в зале, опытные театральные волки, понимали о чем речь. Аплодисментами нас наградили сверх меры.

Все мои предки-конспираторы, говорившие тайным языком, стоявшие на допросах, не дали мне тогда сгинуть.