Николой Костомаров - Русская республика (Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. История Новгорода, Пскова и Вятки).

• Название: Русская республика (Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. История Новгорода, Пскова и Вятки).
• Автор: Николой Костомаров
• Жанр: История
• Год: 1994

Становление российской государственности переживало разные периоды. Один из самых замечательных — народное самоуправление, или "народоправство", в северных русских городах: Новгороде, Пскове, Вятке. Упорно сопротивлялась севернорусская республика великодержавным притязаниям московских князей, в особенности не хотелось ей расставаться со своими вековыми "вольностями". Все тогда, как и сегодня, хотели быть суверенными и независимыми: Новгород — от Москвы, Псков и Вятка — от Новгорода. Вот и воевали без конца друг с другом, и бедствовали, и терпели разорения от Литвы, Польши и Орды до тех пор, пока Иван III твердой и умелой рукой не покончил с северной вольницей и не свел русские земли в единое Московское (Российское) государство. Тяжело было северным городам расставаться со свободой, но этот исторический процесс был неизбежен, иначе великой Российской державы могло не быть. Работа Н.И. Костомарова дает строго научную и объективную картину вечевой республики, и сегодня, в период кризиса российской государственности, читается с особым интересом.

Книга воспроизводится по санкт-петербургскому изданию 1903-1906 гг. В тексте отчасти сохранены орфография и пунктуация автора.

---

Хризомолу и его последователям делали упреки в том, что они отвергали святость светской власти. Некоторые места его учения действительно несколько темны; но, кажется, у Хризо-мола вместе со стремлениями одухотворить Церковь возникало желание сделать разумным повиновение светской власти. Хризомол порицал знаки раболепства, оказываемые царям, и византийскую придворную обрядность. Духовное толкование церковной буквы переходило само собою, по аналогии, на букву политическую, как это часто случалось в историях ересей, начинавшихся оппозициею существующим церковным обычаям.

Дальнейшее поступление того же стремления к господству духовности над обрядностью, содержания над внешностью, представляет учение монаха константинопольского, Нифонта. Одаренный беглым умом, изучивши отлично св. писание, этот человек оказал на своих слушателей большое влияние и приобрел много поборников. Его проповедь возвещала освобождение Церкви от внешних уз, перевес духа над внешностью. При патриархе Михаиле собрано было несколько синодов с целью преследовать и опровергнуть это направление, угрожавшее между прочим авторитету духовенства. Духовные были раздражены против Нифонта за смелые обличения своих пороков, силились обвинить его в ереси и найти в его поучениях подобие ненавистного богумильства; они вывели из его слов, что он не признает еврейского Бога тем истинным Богом, которого проповедал Иисус Христос. Нифонт имел столько влияния, что каппадо-кийские епископы приняли его сторону и вместе с ним были обвинены в отклонении от православия: их укоряли, что они сомневаются в действительности крещения младенцев, когда получившие это крещение впадут в пороки или когда восприемники сами порочные люди. Это сомнение в действительности крещения младенцев часто овладевало вольнодумцами, нападавшими на обрядность, потому что здесь признается сила обряда самого по себе: с одной стороны, невозможна передача христианского учения тому, кто получает крещение; с другой — получающий его не в состоянии возвыситься до того духовного благочестивого настроения, в котором вольнодумцы видели исключительно сущность религии. Нифонта и его последователей обвинили, будто они требовали второго крещения в зрелых летах. Если это было в самом деле, то другое обвинение, которое на них взводили, обвинение в богумильских идеях, противоречит первому, потому что богумилы не признавали никакого видимого крещения. Сверх того, им ставили в вину то, что они не хотели поклоняться всякому кресту , а только такому, на котором было написано: Иисус Христос, Сын Божий; то есть — хотели поклоняться тому, что представляет прямое выражение смысла, а не намек на смысл. Нифонт был осужден на тюремное заключение. Обвинение в ереси могло быть неправильно: патриарх Косьма, человек высокой христианской нравственности и благочестия, взял Нифонта к себе и сделал своим другом и доверенным. Когда по этому поводу состоялся синод, патриарх отстаивал его и открыто признавал святым человеком. За это он сам лишился сана. Кажется, Нифонт с своими приверженцами не принадлежал ни к какой противной православию секте, а ратовал против безнравственности и невежества духовенства и признавал потребность возрождения Церкви в духе, в противоположность мертвой букве и безжизненной обрядности.

Такие явления происходили в греческой Церкви в века сильнейшего духовного и церковного господства Византии над русским миром.

На Руси византийская наклонность к догматическим спорам не имела места. Несколько переводов такого рода сочинений не оставили жизненного влияния на умственное развитие; они оставались исключительною принадлежностью книжного мира, интересного только для немногих тогдашних ученых. На Руси, как мы видели, явились другого рода состязания — о букве и обрядах: они-то составили характеристическую черту церковного умствования. Зато монашество, вместе с аскетическим воззрением на христианскую нравственность вообще, принялось в русском мире во всей полноте. Наиболее распространенные и любимые сочинения на Руси были те, где преобладал грустный взгляд на жизнь, где возбуждалась охота к уединению, к презрению мирской деятельности, трудность и необходимость беспрестанной борьбы со злыми духами. Но, с другой стороны, с того же Востока, откуда к нам пришли и усваивались эти аскетические понятия, заносились и отчасти перерабатывались на туземный лад противные понятия, клонившиеся к самодеятельности, к перевесу духовности над обрядностью, содержания над формою. Хотя они составляют в нашей литературе исключение, но все-таки показывают, что у нас в Церкви возникала потребность иного рода благочестия. Обычное, проповедуемое вероучителями и принимаемое всеобщим народным сознанием понятие о грехе и зле было таково, что человек вводится в грех дьявольским искушением. Человек казался почти лишенным внутреннего начала своих поступков и представлялся существом страдательным, так что вся заслуга его состоит не в разумном отвращении от порока, а в неподатливости бесовским проделкам; не любовь к добру, не сознание его превосходства, а покорность Божию внушению составляет добродетель человека. Человек какая-то машина, на которую действуют две силы — добрая и злая: ангел на правом плече, а бес на левом. Таково было всеобщее вероучение, пустившее корень в глубину народного воззрения. Оно проявлялось в разнообразных верованиях. Но вот, в виде отклонения от такого взгляда, в одном древнем сочинении под названием "Воспоминание к своей душе" [209] утверждается, что следует приписывать доброе Богу, а злое не дьяволу, но человеческой воле. В другом древнем слове св. Отец, по всему русском сочинении (тем более, когда оно озаглавлено неточно), говорится: "Все в человеке — и добро, и зло; хочешь добра, — добро будешь делать; хочешь зла, — зло будешь творить. Бог не принуждает ни к добру, ни к злу; Бог сотворил человека самовластным, дабы он свободно творил и добро, и зло. Дьявол не может отвесть человека от доброго дела, ни привлечь на зло; но сам человек, когда хочет, делает доброе дело, а Бог ему помогает, и дьявол не может добро творить; а когда человек хочет зло делать, тогда дьявол ему помогает" [210]

Несмотря на беспредельное уважение и благоговение к обряду самому по себе, встречаются места, где восстают против бессмысленного исполнения обряда, против буквы без содержания. "Что из этого пользы — говорит то же "Воспоминание к душе" — "что ты молишься: воздуху молишься, а не Богу; Бог внимает уму, а не словам, не беседе, как Люди" [211]. В противоположность всеобщему уважению к строгости наружного поста, являются в древности поучения, вызывающие рассуждения о тщете наружного поста без добрых дел. "Что пользы от того, что ты не ешь мяса и не пьешь питий? Ведь и скот не ест мяса и не пьет питий. Зачем хвалишься, что лежишь на голой земле без постели? Скот также без постели спит и никто ему не стелет! Ты хуже скота, когда при всем этом злобу держишь и зло мыслишь" [212].

В одной старой проповеди об алчбе [213]проповедник вооружается против наружного поста, предпочитая ему добрые дела. Замечательно, что при этом ссылаются на 28 гл. Исайи о посте, которая постоянно служила подкреплением реформационным выходкам против поста. "Что же пророк глаголет Иудеом? Не такова поста аз избрах, глаголет Господь"... "Какая польза, что ты плоть свою мришь голодом, а дел не делаешь? Какая тебе из того польза, что ты не моешься, а нагого не одеваешь? Какая польза из того, что ты плоть свою изсушаешь, а голоднаго не кормишь? Члены свои изнуряешь, а вдовицам не оказываешь помощи ? Какая польза из того, что ты сам произвольно томишься, и не избавляешь сирот от томления?"[214]

В другом старом слове о внутреннем посте доказывается, что внешний пост ровно ничего не пользует без внутреннего [215]. В этом слове доказывается, что пост не состоит в удалении от той или другой пищи, а в воздержании и умеренности и удалении от греха[216]. Лучше, говорит оно, съешь кусок сухого мяса, примешавши к воде и зелью, чем, в тщеславии, гордясь тем, что не вкушаешь мяса, искать других приличнейших яств [217]. Такой перебор яди называется жидовством[218].

Рядом с учением о спасении души чрез подачу в монастыри по душе, чрез приготовление себе ходатаев и молитвенников, являлось иное, отвергавшее то и другое, притом в резких выражениях. Так, в одном древнем памятнике, под названием "Поучение, како подобает задоушье имати и милостыня творити", раздача имении в монастыри представляется делом не только не богоугодным, но заслуживающим неблагословение и немилость. Некий святой муж сидел с своими учениками, и его пришли известить о кончине какого-то христолюбца. Ученики заранее считали покойника спасенным, ибо он записывал в монастыри села; но святой муж объявил, что ему было видение в нощи, показывающее, что умерший брат осужден на мучение именно за то, что раздавал в монастыри имения, и вместе с тем благочестивый проповедник объявил, что нельзя спастись одною только раздачею милостыни — чрез ходатаев, ибо это делается ради самовеличания[219].