Анатолий Гончар - Судьба. На острие меча

• Название: Судьба. На острие меча
• Автор: Анатолий Гончар
• Жанр: Фэнтези

Что делать хрупкой девушке, если государство, столь любимое ею, находится на грани страшной войны? Рыдать и прятаться за чужие спины? Ну уж нет, это не про нас! Храбрая воительница Ее величества Амель Амертон, считая, что лучшая защита — это нападение, отправляется в чужую страну, чтобы предотвратить войну. Ей предстоит сразиться с самыми разнообразными противниками: жестокими каргаритами и ватаганами, кровожадными обруками и скворхами, беспощадными шлотами и жаберами… Героиня поймет, что такое предательство и дружба, ненависть и настоящая любовь. Но сможет ли она совершить предначертанное судьбой?

---

— Отошли от телеги, отошли подальше, — Лехайн оказался более предусмотрительным. Держа дубину наготове, он встал между мной и братом. Тёрм, до того вышедший чуть вперёд, автоматически оказался за моей спиной. Клась тем временем уже гремел нашей посудой. Я решила действовать, когда он доберётся до сумы с оружием. Нет, конечно, можно было б его утихомирить и раньше, но мне просто стала интересна реакция «разбойничка». Тёрм похрустывал костяшками пальцев и похоже вмешиваться пока тоже не собирался. Гномиха благоразумно помалкивала, и лишь Ластик во всю веселился. Сквозь визгливо-плачущие нотки в криках и всхлипах "моего мальчика" явно прорывались смешки. Чёртов гном, закрыв лицо руками, ржал в предвкушении представления.

— Вот подфартило, так подфартило, — младший брат вертел в руках наш котёл. Бронзовые бока сверкали на солнце сусальным золотом, — гномья работа, не подгорит и не закоптится. Тысяч пять фенфинов стоит.

— Да ну… — засомневался осторожный Лехайн, — за какую-то посудину пять тысяч. Брешешь поди…

— Я те что собака цепная, чтобы брехать? Я свою честь блюду. Разве ж я от проигрыша своего когда отказывался?

— Но ведь это… того… ведь это я его всегда выплачивал…

— Дак оно всё едино, не отказывался же?

— Ну, если так…

— Вот и верь мне. Котел старьевщику продадим и заживём. Коней себе заберём, телегу в овраг загоним.

— А с этими что? Что так пешком и пойдут?

— Да ты что белены объелся? Совсем из ума выжил. Куда пойдут? Зачем? На нас ищеек натравливать?! Кончать их будем. Свидетели нам не нужны.

— Да ты что, Клась? Нешто можно так-то?

— Я ж сказал, — младший брат был непреклонен, — свидетели нам не нужны. Или ты всю жизнь по лесам скитаться собираешься?

Старший брат приумолк, но я чувствовала, что он еще борется с собственными слабостями.

— А может шут его с товаром-то? Пущай себе едут? А долги я твои отработаю, ей богу отработаю…

— Да ты шо? От таких деньжищ отказаться хочешь?

— Так ить смертоубийство это, детки ж малые…

— Знать судьба их такая, а судьбу сам знаешь, не изменить.

— Не изменить значит? — я криво улыбнулась и, медленно засучивая рукава, едва уловимым движением руки остановила уже было шагнувшего вперёд Тёрма, — значит, судьбу изменить не дано, да? — злоба на этого прожигателя жизни меня так и разбирала.

— Ага, — довольно осклабился этот негодяй. Он ещё не понял на кого напоролся, зато второй действительно оказался сообразительным: старший брат медленно пятился назад к телеге, не замечая, что там его уже ждёт слегка преобразившийся Ластик. Когда гном перестал ржать и забрался в телегу, даже я не заметила, но сейчас в каждой его руке было по острому мечу, в зубах зажат кривой кухонный нож, а в довершение всего правый глаз завязан узкой чёрной повязкой. Лехайн стал поворачиваться, чтобы пуститься на утек, да так и застыл в полуобороте — острый конец меча уперся в его подбородок, он хотел заорать, но плавное движение из стороны в сторону, совершаемое вторым мечом ясно дало ему понять, что этого делать не стоит.

— Гляди, братан, как я их рубить буду, — Клась широко замахнулся топором и, охнув от моего удара, с разинутым, как у рыбы ртом, начал опускаться на землю. Мигом потяжелевший топор вывалился из ослабевших рук. Я схватила негодяя за чупрун и слегка поватузила по траве. Затем подняла брошенный на землю хлыст и от души врезала негодяю по заднице. Вой поднялся неописуемый, но если любитель дармовщинки надеялся меня этим разжалобить, то он ошибался.

— Спаси-ите, люди добрые, — Клась попытался выскользнуть и убежать, но тяжелая нога Тёрма припечатала начинающего душегуба к земле и удерживала до тех пор, пока он не перестал трепыхаться и лишь только беспомощно поскуливал и подвывал при каждом моём ударе.

— Ну что, как тебе судьба? — уточнила я, носком туфли приподняв его подбородок.

— Пощадите! — на него было жалко смотреть, слезы намыли на грязных щеках целые дорожки, губы дрожали, а зубы постукивали так, что в пору было пуститься в пляс.

— Убейте меня! — невероятным образом извернувшись при этом, исцарапав горло о приставленный к нему меч, старший брат бросился мне в ноги, — прошу пощадите. Это я. Я во всём виноват. Не доглядел, не воспитал, баловал.

— Баловал, — охотно подтвердил младший, — он и виноват, его и убейте.

— Убьем, — спокойно согласился Тёрм, и даже мне от его спокойствия стало не по себе, — обоих убьём.

— Жалко, — Ластик так же спокойно стирал капельку крови с острия меча.

— Жалко — не жалко, а уж такая у них судьба, — уж эти-то два прохиндея понимали друг друга с полуслова.

— Да, судьбу не изменишь, — я тоже решила включиться в эту игру, — придётся убить.

— Да, мамочка, нам свидетели ни к чему, да и их лошади нам не помешают, — по-доброму улыбаясь, Ластик протянул мне меч.

— Ни к чему, — принимая оружие, со страдальческим вздохом согласилась я. Луч солнца, совершенно случайно сверкнувший на лезвии клинка, так же совершено случайно опустился на лицо распростёршегося на земле Клася.

— По-ща-ди-те, — снова пропищал он и, в бесплодной попытке вырваться, загребая ногтями землю, засучил ногами.

— Ты чего, касатик, пыжишься? — я была сама любезность, — сам же говорил — судьба, от судьбы не уйдёшь. Чего ж стараться-то?

— Дурак я, дурак, жил дураком, дураком и умру! Прости, брат, прости, всё о себе думал, — судя по всему Клась понял, что от судьбы ему сегодня и впрямь не отвертеться, — отпустите хоть его, люди добрые, всю жизнь он свою горемычную на меня ишачил, долги отдавал, да и жизни-то той за мной не видел. Меня убейте, а его отпустите… пусть хоть немного как человек поживёт.

— Убьём? Отпустим?! — Терм перевёл тяжелый взгляд с одного брата на другого и обратно. Затем с грозным видом принял протянутый Ластиком меч.

— Пущай энтот идёт, — вальяжно опершись на телегу разрешил наш Ластик, — а энтого руби.

Всё-таки, что не говори, добрый у нас «сынишка».

— Никуда я не пойду, — старший брат, приподнявшись с колен, пристально посмотрел Тёрму в глаза, — если ему не жить, то и мне рубите буйну голову. Всё одно. Как я без брата домой приду? Как покажусь отцу, матери, что ждут нас дома дожидаются, слезами горькими обливаются?

— Так у вас ещё и родители имеются?

— Слава господу нашему, — Лехайн трижды отбил поклоны, — живут — здравствуют.

— Н-да, ситуация, — Тёрм, словно бы раздумывая, почесал затылок, — прикопать бы вас за бугорком, да и вся недолга…

— А вот родителей жалко, — прогнусавил прямо-таки подпрыгивающий от удовольствия гном.

— Жалко, — на этот раз мы согласились всем квартетом.

— Так что же с вами сделать? Отпустить? Так опять разбоем займётесь… — Тёрм в глубокой задумчивости умолк, давая возможность братьям самим найти выход из положения.

— Нет, что ты, господин, что ты, никогда и ни за что. Чёрт попутал, вот с долгами только и хотел рассчитаться, — старший брат в сердцах лягнул младшего ногой, — из-за тебя всё это. Судьба, судьба, вот и накаркал.

— Прости, брат, — понуро повинился Клась, — я только сейчас понял, что не судьба создаёт людей, а люди сами создают свою судьбу.

— Жалко, что ты это понял слишком поздно, брат.

— Что ж, лучше поздно, чем никогда, — меч в руке Терма взлетел вверх и со свистом начал опускаться вниз на подставленную под удар голову Лехайна. Я не поверила своим глазам — неужели… "Тёрм, что ты делаешь?!" — крик застыл в груди, опережённый гортанным криком:

— Брат! — лежавший до того на земле Клась кинулся вперед, подставляя под удар собственные руки, но всё же безнадежно опаздывая. И… сверкающий на солнце меч застыл в паре сантиметров от шеи старшего брата.

— Что с вами будешь делать? — Тёрм словно бы в раздумье почесал бороду.

— Отпустил бы ты их, бать? — Мардофина «ласково» потянула «отца» за локоть "мол, сколько можно с ними возиться? Пора и нам ноги делать".

— Отпущу, так они опять за разбой примутся или ещё каких грабителей на наш след науськают. Про нас или про имущество наше богатое кому-никому расскажут, — я кажется поняла какую линию гнёт Тёрм, — вот если Слово заветное скажут, да землей матушкой поклянутся, тогда другое дело.

— Слово заветное… — в один голос повторили оба и замерли, соображая, стоит ли такая штука, как жизнь, сказанного Слова. Они хорошо знали, что это такое. Заветное Слово дается один раз в жизни, а нарушившему и земля родить перестанет, и потомки прокляты будут. Не каждому дано смелости набраться Слово дать, иные и смерть Слову предпочитают.

— Дадим Слово, — не смея поднять головы, но твердо заверил Лехайн.

— Дадим, — подтвердил Клась. Мы переглянулись, не слишком ли легко они согласились? Хотя почему им его и не дать?

— Клянитесь, — поднявшийся до того Клась снова преклонил колени, — что никогда ни при каких обстоятельствах не поведаете о нашей встрече, никогда не станете промышлять разбоем, никогда не поддадитесь соблазнам города.