Мор Йокаи - Венгерский набоб

• Название: Венгерский набоб
• Автор: Мор Йокаи
• Издательство: Правда
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1988

«Венгерский набоб» – один из лучших романов известного венгерского писателя Мора Йокаи (1825–1904). Сатирическое повествование насыщено колоритными картинами быта и нравов, увлекает неожиданными поворотами действия; в нем выражен протест против общественного застоя и несправедливости. Действие романа отнесено к периоду экономических и политических реформ, предшествующих венгерской революции. Один из первых крупных венгерских социальных романов.

---

– Какая она, эта Сент-Ирмаи? – спросила Фанни у доброго старика.

– Вот уж истинно красноречие потребно, дабы описать ее достойно. Всеми добродетелями богата, какие только могут украсить женщину. Кротость в ней сочетается с умом; все нуждающиеся, убогие имеют тайную покровительницу в ее лице – благодеяния свои она скрывает, но благодарное сердце кто может заставить молчать? Не только те чувствуют ее доброту, кто голодают, холодают, бедствуют и терпят лишения, – кому пищей, одеждой, лекарством и добрым словом она помогает; не только осужденные законом преступники, о помиловании коих хлопочет она в высоких разных местах, но и страждущие духом: хворые, от кого все отвернулись, бедные оступившиеся девушки, ставшие несчастными. Покровительницу, заступницу находят в ней и замужние женщины, с трудом несущие свой крест, – уж она сумеет допытаться, что у них за беда, что сердце гложет! Прощенья прошу, что вольность такую себе позволяю, но другие-то господа, хотя и много делают для бедняков, только телесно пользуют их, она же душу врачует и потому не в одних лишь хижинах, но часто и во дворцах находит нуждающихся в помощи. Тысяча извинений, что осмеливаюсь так говорить.

– Продолжайте, продолжайте! – жестом ободрила его заинтересованная г-жа Карпати.

– Такой вот и знают ее везде. Кого хотите спросите, все в один голос скажут, что эта благородная дама успокоение и счастье дарует всем, благословение божие приносит в каждый дом, куда ни войдет, ибо насаждает там мир и добродетель, коей сама – наилучший пример. Я, по правде сказать, лишь одну еще знаю уважаемую госпожу, которую можно рядом поставить, и не было бы для меня радости большей, нежели обеих видеть в добром согласии.

Растроганное личико Фанни подтвердило, что она поняла лестный намек своенравного старика.

– Тысяча извинений за такие слова, но не мог я их не сказать.

– Она молодая?

– Вашего возраста как раз.

– И счастлива в замужестве? – скорее подумала вслух, чем спросила Фанни.

– Воистину так, – ответствовал Варга. – В целом свете такую замечательную пару не сыщешь, как она да его сиятельство граф Рудольф Сент-Ирмаи; о, вот это человек! Все уму его дивятся и душе, вся страна его хвалит, превозносит. Долго жил за границей и с женой там познакомился; пресыщенный жизнью человек был, говорят, и родиной своей, что там происходит, мало интересовался. Но познакомился с барышней Флорой Эсеки и сразу совсем переменился, вернулся с ней в Венгрию, и после графа Иштвана, помогай ему бог в его начинаниях, едва ли найдешь патриота, больше сделавшего в столь малый срок для родины и человечества. Зато и наградил его господь, потому что главным благом – счастьем семейным – взыскал щедро, все в пример приводят их счастье, и правда, увидишь их вдвоем и подумаешь: вот кто еще на земле в рай попал.

Безотчетный вздох вырвался у Фанни из груди.

В эту минуту со двора донесся стук экипажа. Наверно, кто-то из гостей. Поднялась беготня, суета, послышался зычный голос самого г-на Яноша, радостно кого-то приветствующего, и мгновенье спустя Марци, камердинер, вошел и доложил:

– Ее сиятельство графиня Флора Сент-Ирмаи Эсеки!

Радостно взволнованная этим сюрпризом, ждала Фанни появления гостьи. Легкая на помине, приехала как раз когда о ней говорили с полными благодарного чувства сердцами, когда и образ ее начал складываться под впечатлением услышанного… Каково-то в действительности это воображаемое лицо?

Сердце молодой женщины так и забилось при звуках близящихся шагов и все более явственного голоса Яноша Карпати, который оживленно с кем-то беседовал. Но вот дверь отворилась…

И совсем не то лицо, которое Фанни нарисовала в воображении, не та женщина явилась на пороге: какая-то сухопарая, высокая особа неопределенных лет с накладными буклями, неестественного цвета щеками, со вставными зубами и фальшивым взглядом, разодетая со сверхмодной пестротой.

Шляпа с гигантскими полями и развесистыми цветочными букетами совершенно заслонила всех у нее за спиной.

Накидка же с одного плеча была приспущена, что придавало ей вид героический, нечто от амазонки; впечатление это дополнялось платьем с глубоким вырезом, устрашающе обнажавшим тощие плечи и острые ключицы. Под стать были и чрезвычайно худые руки, на запястьях украшенные, неизвестно зачем, пугающей величины манжетами из лебяжьего пуха, и так как, приводя в движение руки, начинала она работать языком, а работая языком, имела обыкновение улыбаться, улыбаясь же, не только верхнюю челюсть показывала (склад готовых изделий д-ра Легрие, Париж, улица Вивьен, 11), но и нёбо заодно, все общество, в страхе перед ее локтями, ключицами и деснами, неизменно удостаивало ее внимания самого пристального.

В первый миг Фанни даже испугалась: милое, приветливое создание приготовилась встретить, подбежать с искренней радостью, обнять, поцеловать… и – ах! – не та, не то.

Флора шла сзади, пропустив тетку, почетного своего стража, вперед, а сама ласково подав руку Яношу Карпати.

– Ее сиятельство барышня Марион Сент-Ирмаи! Графиня Флора Сент-Ирмаи! Жена моя, – поспешил тот представить дам.

Барышня Марион Сент-Ирмаи самым безупречным, артистическим реверансом приветствовала хозяйку дома, внимательно поглядывая при этом, как она ей ответит. И впрямь не очень-то ловка, бедняжка. Так смешалась, застеснялась – и так на десны барышни Марион засмотрелась, что с трудом нашла несколько любезных слов и на Флору едва взглянула.

В словах, впрочем, не было большой нужды, а если и была, пришлось повременить, ибо у барышни Марион всегда бывало их столько, что на любое самое людное общество хватало с избытком.

И надо отдать досточтимой барышне справедливость: то, что она говорила, – вовсе не болтовня, пустая трата слов, толчение воды в ступе, как частенько у тогдашних амазонок. Нет, каждое ее слово – точно рассчитанный, меткий, верный выстрел, укол и удар, доставляющий собравшимся развлечение не менее утонченное, чем если бы в муравейник кого-нибудь при них посадить.

В этом отношении, следовательно, крапива и барышня Марион различались единственно тем, что до крапивы, чтобы обожгла, надо все-таки дотронуться, она же сама до каждого доставала, в какой дальний угол ни забейся, и через любое платье, любые латы в самое сердце всаживала жгучие свои стрекала.

– Пожалуйста, сударыня, садитесь. Флора, сделай милость, рядом с женой моей, вот сюда. Барышня Марион… о, тысяча извинений.

Одного взгляда г-ну Яношу было достаточно, чтобы убедиться: Марион сама знает, где ей сесть. Не дожидаясь приглашения, она уже опустилась в кресло сбоку, откуда управителю удалось незаметно ускользнуть.

А впрочем, может быть, и у всех на глазах ушел добряк, даже поклонился раз шесть кряду и попрощался почтительно с каждым в отдельности; но кто же такие вещи замечает?

– Уж простите, соседка дорогая, – перехватила нить разговора барышня Марион с той особой деланной интонацией, которая в риториках не получила пока определения, но у слушателя вызывает впечатление, будто говорящий катает что-то во рту, стесняясь проглотить. – Уж простите, соседка дорогая, chиre voisine, мы ведь здесь, неподалеку от родового поместья Карпати, проживаем (не твоего то есть и не мужа, а фамильного); вот и осмелились вас потревожить в драгоценных ваших занятиях (чем уж ты таким можешь тут заниматься?); пожалуй, и подождать бы следовало, пока господин Янош сам благоверную свою представит, так ведь оно водится (ты-то, уж наверно, этого не знаешь, где тебе!), да все равно сюда собирались (не ради тебя, стало быть): тяжба у меня одна давняя с господином Карпати (мне, значит, обязана ты нашим посещением и тяжбе, а не Флоре и доброте ее, не воображай), – давнишняя тяжба, говорю, наследственная; я тогда еще молоденькая была, почти ребенок, ха-ха. Уговаривали меня замуж за него пойти и тем конец тяжбе положить, да молода еще была, сущий ребенок, ха-ха, заупрямилась, ха-ха, ну и маху дала, а то богачкой бы стала теперь, выгодная была партия! (Карпати и в молодые мои годы уже стариком был, но за богатство я ему не продалась: вот как понимай.) Ну, да вы и так счастливчик, Карпати, на судьбу грех пожаловаться, какая красавица в жены-то досталась, и не заслужили вы такого сокровища (задирай, задирай нос, дурочка! Думаешь, в заслугу ставлю тебе твою красоту? Постыдилась бы: красотой положение себе добывать).

Тут барышня Марион замешкалась на минуту, чем воспользовалась Флора и наклонилась к Фанни.

– Давно мне хотелось с вами встретиться, каждый день все сюда собираюсь, – ласково, ободряюще сказала она ей на ухо.

Фанни благодарным пожатием ответила на прикосновение нежной ручки.

Подоспевший весьма кстати приступ кашля помешал барышне Марион вновь овладеть разговором, так что у Япоша Карпати было время перекинуться шутливым словечком с прелестной гостьей (спешим пояснить во избежание недоразумений, что мы Флору имеем в виду).