Мор Йокаи - Венгерский набоб

• Название: Венгерский набоб
• Автор: Мор Йокаи
• Издательство: Правда
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1988

«Венгерский набоб» – один из лучших романов известного венгерского писателя Мора Йокаи (1825–1904). Сатирическое повествование насыщено колоритными картинами быта и нравов, увлекает неожиданными поворотами действия; в нем выражен протест против общественного застоя и несправедливости. Действие романа отнесено к периоду экономических и политических реформ, предшествующих венгерской революции. Один из первых крупных венгерских социальных романов.

---

В руках у него было письмо.

– Не вы ли, с вашего позволения, – спросил он тоном, выдававшим привычку к вежливому обхождению, – изволили работать в Париже в ателье господина Годшё?

– Да, я работал там.

– Три года назад вы повстречались в Эрменонвилльском лесу с тремя венгерскими господами.

– Да, повстречался, – ответил Шандор, дивясь, кому это на ум пришло воскрешать столь мелкие подробности его жизни.

– Тогда это вам, – сказал, передавая письмо, гайдук. – Извольте прочитать, ответа я подожду.

Шандор сломал печать и, как водится, глянул прежде на подпись.

Возглас изумления вырвался у него.

Две подписи друг под другом, два окруженных единодушным пиететом имени – наивысшим уважением всех, кто только почитал себя добрым патриотом и достойным, просвещенным человеком: Рудольфа и Миклоша.

О чем же могут они писать – они, люди великие, герои дня, триумфаторы нации, – ему, какому-то безвестному бедняку рабочему, о ком ни одна живая душа на свете не слыхала?

В письме стояло:

«Вы – мужественный человек и очень правильно поступили. Каждый из нас в вашем положении сделал бы то же самое. Если вы согласны принять нашу услугу, мы готовы ее вам оказать по праву прежнего нашего знакомства».

Шандор сложил спокойно письмо.

– Предложение их сиятельств я высоко ценю, – сказал он, поворотясь к гайдуку, – и принимаю с превеликой благодарностью.

Учтиво поклонясь, посыльный удалился.

А полчаса спустя явились Рудольф с Миклошем.

Ах, будь Фанни дома в эту минуту! Но она находилась далеко, невесть где, и боготворивший ее сидел прямо напротив ею боготворимого, даже не подозревая, что любит безнадежно, ибо тот – безнадежно любим.

Рудольф сказал, что нужно письменное полномочие от Шандора, иначе Конрад и Ливиус дадут ему таких секундантов, каких он себе не пожелал бы.

– И другие, значит, вызываются.

– О, в избытке. Отбоя нет от юных титанов, желающих поприсутствовать на этой, как они выражаются, трагикомедии.

– Трагикомедии не будет, смею вас уверить.

– Это-то их рвение более всего и побуждает нас предложить вам сегодня свои услуги. Мы ровно никакого удовольствия не находим в том, чтобы ссорить, ускорять дуэли, кои, увы, почитаются наилучшим развлечением в нашем кругу. На сей раз, однако, прямой долг наш попытаться, предложив вам помощь, расстроить неуместную забаву, в которую наши друзья полегкомысленней рады бы превратить это совсем не смешное дело.

В чем должна была заключаться замышленная титанами «трагикомедия», трудно даже сказать определенно. Иные предлагали только для острастки разыграть парня, который посмел поднять перчатку, брошенную дворянином. Пусть обомрет со страху, а когда перетрусит совсем, ни жив ни мертв будет, пальнуть ему в лоб пуховым пыжом. Предложения такие исходили, правда, от совершеннейших уж повес, но общее настроение давало все же повод для беспокойства, ибо дуэль воспринималась зачинщиками скорее с веселой, нежели серьезной стороны. Никто не собирался, конечно, убивать беднягу подмастерья; маловероятно было, что и его натруженные руки могут из нового, неопробованного пистолета точно послать пулю на тридцать – сорок шагов. Просто припугнуть его хотели, чтобы отбить на следующий раз охоту от этаких не про него писанных забав.

Вот из какого затруднения собирались вызволить наши более рыцарского склада юноши доброго ремесленника. Их уязвляла мысль, что благородные его чувства будут столь безжалостно высмеяны их сотоварищами, – лучше пусть все свершится обычным своим чередом, честь по чести.

Шандор поблагодарил их за любезность; ему по душе пришлось, что они ни единым словом не попытались его ободрить.

На другой день рано утром молодые люди приехали за ним в наемном экипаже. Шандор был уже готов, лишь несколько писем запечатал, написанных ночью: одно – хозяину с отчетом о состоянии дел, другое – Фанни с просьбой принять как последний дар то немногое, что доставило ему его прилежание.

Вложив эти письма в третий конверт, он передал его привратнику, велев вскрыть и переслать содержимое по назначению, если не вернется домой до двенадцати часов.

Затем уселся в экипаж, где его поджидали Рудольф с Миклошем. Поодаль следовал другой, с хирургом.

Юноши наши приметили с удивлением, что ни малейшей тревоги или смятения не отражалось на лице молодого ремесленника; с таким хладнокровием, столь невозмутимо держался он, точно для него это дело привычное. Со всегдашней своей непринужденностью разговаривал о вещах самых безразличных, а касаясь политической и житейской злобы дня, приходил в такое одушевление, будто впереди века безоблачного счастья, хотя сам не мог быть уверен даже в завтрашнем дне.

Было еще очень рано, когда, проехав мост, они очутились в роще; там разбил свою палатку продавец закусок и напитков. Юноши остановили лошадей, осведомляясь, не желает ли Шандор прежде позавтракать.

– Нет, благодарствуйте, – ответил тот, – еще почувствуют по мне… скажут, хлебнул для храбрости. Лучше после… Или уж никогда! – прибавил он с легким сердцем.

Оттуда пешком они лесом прошли к назначенному месту, куда по прошествии нескольких минут прибыли и противники.

Утро было облачное, пасмурное, и на лицах наших юношей застыло столь же хмурое безразличие.

Противники же со смехом, с молодцеватой небрежностью вышли, взявшись под руки, из густого топольника: Абеллино, плечистый Конрад, Ливиус, за ними хирург и лакей. Последний в больших, характерного очертания футлярах нес пистолеты и саквояж с медицинскими инструментами.

Четверо секундантов на середине лужайки стали вполголоса договариваться об условиях, как-то: откуда начинать сходиться, с какого места стрелять, чей первый выстрел. Это последнее целиком предоставлено было произволу дуэлянтов: кто кого опередит; исходное расстояние определили в сорок пять, барьер – в двадцать пять шагов.

Абеллино во время этого совещания достал свои длинноствольные пистонные (шнеллеровские) пистолеты и начал показывать, как мастерски владеет таким оружием. Велел слуге швырять вверх липовые листья и три пробил влет с первой же пули.

Делалось это единственно для устрашения противника. И понявший эту цель Миклош успокоительно, ободряюще шепнул ремесленнику;

– В вас не из этих будут стрелять, а из наших – они новые совсем, там меткостью такой не щегольнешь.

Шандор улыбнулся горько.

– Мне все равно. Жизнь не дороже мне вот этого пробитого листка.

Миклош испытующе поглядел на юношу. У него забрезжила догадка, что не одна, наверно, честь фирмы побуждает того принять вызов.

Секунданты, однако же, как требовал их долг, попытались прежде примирить обоих дуэлянтов. Абеллино обещался взять вызов обратно, если: противник от имени фирмы заявит, что с ее стороны не было намерения его оскорбить; мастер на страницах той же газеты, где нанесено оскорбление, поместит объяснение, что Карпати из благороднейших побуждений, из бескорыстной любви к искусству передал спорную сумму его питомице.

Шандоровы секунданты изложили ему эти требования.

Тот сразу отклонил уже первое.

Не хотели оскорбить? Очень даже хотели, твердо и сознательно, он сам принимает на себя ответственность за это и ни одного слова не собирается брать обратно.

Ах, не молодечество толкало его на этот поединок. Ему, кроме пули, право же, ничего больше ждать не оставалось.

Секундантов Абеллино возмутило такое упрямство. Теперь уж им захотелось нарочно его помучить.

– Инструменты при вас? – зычным голосом обратился Конрад к привезенному ими хирургу. – Скальпель, то не очень, пожалуй, нужен. Как, а пилы почему не захватили? Друг мой, вы непредусмотрительны. Не обязательно же прямо в голову или в сердце, на дуэли чаще в руку или ногу попадают, и тут уж, коли кость задета и не ампутировать сразу, а в город везти, легко может антонов огонь прикинуться. Недоставало только, если вы и зонд еще позабыли, уж он-то понадобится наверняка!

– По местам! По местам, господа! – крикнул Рудольф, кладя конец бесчеловечному этому измывательству.

Абеллино и в четвертый листок попал с двадцати пяти шагов.

– Эти пистолеты придется отложить, они пристреляны, – сказал Рудольф. – Наши куплены только что.

– Согласны, – отвечал Конрад, – в твердой руке любой пистолет бьет метко; смотри только, – оборотился он к Абеллино, – целить будешь, так не сверху наводи, а снизу, подымай пистолет. Тогда, если вниз отдача, ты, метя в грудь, в живот попадешь, а вверх отдаст – так прямо в голову.

Пистолеты тем временем зарядили, пули на глазах у всех опустили в дуло, и получивший вызов выбрал себе один из них.

Затем обоих развели на исходные рубежи. Барьер обозначен был белыми платками.

Секунданты разошлись в стороны: Шандоровы – в одну, его противника – в другую. Конрад встал за большой тополь, чей массивный ствол почти скрывал мощную его фигуру.