Семен Резник - Николай Вавилов

• Название: Николай Вавилов
• Автор: Семен Резник
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1968

---

До революции, после окончания в 1913 году Петербургского университета, М. Г. Попов вел ботанические работы в Средней Азии. В 1920 году, когда был организован Среднеазиатский университет, Попов вернулся в Ташкент и вскоре выдвинулся в число лучших знатоков растительности Средней Азии. Вавилов не без основания считал его наиболее полезным спутником для путешествия в соседний со Средней Азией Синьцзян.

Путь до границы тянулся семь дней по горным тропам Памира, где «удобств <… > меньше, чем в Афганистане»*. Караван едва тащился. Приходилось подгонять ленивых караванщиков, мерзнуть на высокогорных ночевках, да и спутник оказался «с норовом», как вскользь заметил Вавилов в письме Елене Ивановне. «В общем, конечно, приводить землю в порядок в кабинете по книжкам куда удобнее. Но раз взялись, то сделаем»*, — писал он из Иркештама.

У пограничного пункта — скопление караванов. Они везут шерсть из внутренней Кашгарии. Бросается в глаза разнообразие пород верблюдов — верный признак близости центра их происхождения. Не случайно Н. М. Пржевальский открыл в соседних районах Монголии дикого верблюда.

Покончив на границе с формальностями, наняв проводников, Вавилов и Попов направились в Кашгар. Несмотря на сравнительную проторенность пути, он оказался нелегким. При переправе вброд через Кызыл-Дарью лошадь Вавилова попала в подводную яму и утонула Вавилов едва успел высвободить ноги из стремян и вплавь добрался до мелкого места. Но многие документы намокли, анероид и фотоаппарат пришли в негодность.

Поля Кашгарского оазиса сразу же показали Вавилову, что, несмотря на прогнозы Лаубаха, Синьцзян не причастея к основному очагу земледельческой культуры. Важнейшие полевые растения проникли сюда из Средней Азии и Афганистана. Причем мощный барьер Гималаев преодолело лишь небольшое число форм.

Но жесткая изоляция долины, ограниченной Гималаями, Кунь-Лунем, Тянь-Шанем, пустыней Такла-Макан, привела к обособлению здесь крайних рецессивов. Пусть экспедиционные сборы будут не велики, зато очень интересны.

Посевы льна в Кашгаре Вавилов даже сначала не узнал: принял лен за какое-то неизвестное растение. Мелкие белые цветки, узкие лепестки, белые семена.

Морковь в Кашгаре — светло-желтая и белая. Пшеница, ячмень, рис тоже представлены светлыми формами.

Где густые краски полей Кабульского оазиса?

Посевы здесь как бы выцвели под знойным притуманенным лёссовой пылью солнцем. Даже кустарники верблюжьей колючки — в Средней Азии и Афганистане они окраплены кровавыми капельками цветков — здесь покрыты бледно-желтыми, даже палевыми цветами, теряющимися на фоне окружающего песка.

Горные хребты оказались непреодолимыми не только для доминантных форм растений. За хребтами остались основные болезни азиатских народов. Трахомы, сыпного и возвратного тифа, малярии, рожистого воспаления, холеры, дифтерии — этих болезней, преследующих жителей Юго-Западной Азии, здесь нет. Для болезнетворных микробов горы, оказывается, также неприступны.

3

Но своеобразие Синьцзяна определялось не только тем, что в нем обособились крайние рецессивы растений, ведущих начало из Передней и Юго-Западной Азии. Здесь сказывалось уже влияние древней китайской культуры.

Поразительное соответствие подметил Вавилов. Полеводством в Синьцзяне заняты в основном туркмены, киргизы, кашгарлыки, то есть народности, исторически связанные со Средней Азией. А огородничеством — китайцы. И культуры они выращивают типично китайские!..

Вавилов собрал семена стеблевого китайского салата уйсана; клубни диоскореи, которые при посадке закапывают на метровую глубину; различные формы мелкого лука — выходца из юго-восточного Китая; огурцы; бобовое растение вигну; китайскую капусту, редьку.

Огороды тщательно возделаны, между грядками ровные дорожки — во всем чувствуется высокая тысячелетняя культура.

На базарах Вавилов купил образцы различных сортов китайского чая — душистого, зеленого, черного.

Встретив в Синьцзяне форпосты великой китайской культуры, Вавилов стремился возможно ближе познакомиться с ней.

На задворках китайских улиц он видел лавки гробов. С двадцатилетнего возраста китаец готовится к смерти и прежде всего приобретает прочный гроб из толстых дубовых досок. Художники снаружи и изнутри расписывают его, изображая «всю повесть жизни». «Постепенно подготовив себе вечное упокоение, — отмечает Вавилов, — китаец начинает пребывать в нем известный период, свыкаться».

А вот другой обычай: если китаец посылает кому-нибудь подарок, то обязательно завернутым в красную бумагу. Потому что «красный цвет — цвет радости, веселья, почета». И визитные карточки китайских чиновников обычно из красной бумаги.

Любопытно, что визитные карточки, на которых иероглифами написано имя владельца, тем больше, чем больший пост занимает чиновник. У губернатора она достигает размера с лист писчей бумаги.

«В соответствии с этим правилом, — с мягким юмором сообщает Вавилов, — нам пришлось изготовить карточки, хотя и не столь объемистые, но все же превышающие обычные европейские нормы».

В Кашгаре Вавилов решил разделить караван. До Урумчи («длинный пустынный путь <…>. Около 1200 верст»*) путешественники должны были пройти вместе, а дальше — «М. Г. Попов, — писал Вавилов Елене Ивановне, — направляется немного в горы и обратно в Туркестан»*, сам же он «взял путь наитруднейший». Очевидно, речь идет о пути через пустыню Такла-Макан, потому что дальше Вавилов пишет:

«Когда еще доберемся до Китая, пусть будет кончена хотя бы 1/5 часть <…>. Буду надеяться, что в плен меня китайцы не возьмут, и как-нибудь доберусь до Семиречья»*.

Но М. Г. Попов, по-видимому, запротестовал, был брошен жребий, и «наитруднейший» путь достался ему. Ему предстояло в августовский зной одолеть одну из самых горячих пустынь мира. Забегая вперед, скажем, что трудное предприятие закончилось для М. Г. Попова не совсем удачно: он сломал ногу и потом два месяца отлеживался в больнице Алма-Аты…

После Урумчи Попов повернул на восток, а Вавилов двинулся дальше на север, к Тянь-Шаню.

Сюда доходило горячее дыхание пустыни Такла-Макан: склоны Тянь-Шаня безлесные, колодцы нередко пересыхают, и путешественник должен запасаться водой на два-три дня.

…В Учтурфане приезд Вавилова вызвал всеобщее внимание: он был первым советским путешественником, посетившим эти края. В честь него был устроен обед, которого Вавилов поджидал с большим опасением. Он уже знал, что китайский обед — это длинная церемония, которая займет чуть ли не пять часов. В строгом порядке подадут полсотни блюд. А есть будет нечего! Воробьиное крыло, крошечная рыбка, два семени лотоса — вот чем будут потчевать гостя. Поэтому Вавилов счел за благо перед обедом съесть плов, отлично приготовленный проводником.

…Незадолго до Вавилова Учтурфан посетил английский консул. Он подарил губернатору дюжину бутылок коньяка. Приветствуя «второго именитого путешественника», губернатор стал нахваливать «первого», то есть английского консула, который поразил китайцев, осушив в один присест две бутылки.

«Конкурировать с английским консулом было нелегко, — с юмором вспоминал Вавилов, — но надо было как-то поддержать наше реноме».

Соседи усердно подливали коньяк гостю, себе же наливали так, что напиток «покрывал лишь дно стакана». Вавилов запротестовал и потребовал установить «принцип паритета».

«Это оказало незамедлительное действие. Через короткое время судья, худой человек с несколькими длинными волосами в бороде, как-то незаметно скатился под стол. Бригадный генерал неожиданно положил голову на стол. Губернатор стал просить о пощаде, по-видимому, беспокоясь, что дорогой английский подарок чересчур быстро израсходуется. Честь советского путешественника, во всяком случае, была спасена!»

Не желая терять больше времени, Вавилов тут же после обеда с «целой кавалькадой провожающих» двинулся в путь. Английский коньяк все же возымел свое действие. «Пожалуй, только навеселе <…> можно было рискнуть при закате солнца на переправу вброд довольно глубокой реки, растянувшейся с рукавами почти на 2 км», — вспоминал Вавилов.

Несмотря на августовский зной, перевал Бедель, расположенный на четырехкилометровой высоте, и подходы к нему были покрыты глубоким снегом. Теплой одеждой Вавилов не запасся. «Окостенев от холода, стуча зубами», «без дороги, пешком, за лошадьми, пущенными вперед и прокладывавшими путь через сугробы, несколько часов пришлось идти буквально в снежной траншее».

Но вот и высшая точка перевала. Здесь же проходит советско-китайская граница. «Подъехавшие вскоре пограничники с изумлением рассматривали наш караван», — вспоминал Вавилов. Вскоре он был уже в теплой палатке.