Сергей Герасимов - Изобретение зла

• Название: Изобретение зла
• Автор: Сергей Герасимов
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Не понял, - сказал Кощеев. - Я не предлагаю вам поговорить с Розовым, он ничего нового и интересного вам не скажет. Даже и не пробуйте.

- Почему с Розовым?

- Он ничего не рассказывал о Машине сегодня утром. Он не рассказывал о том, как он с нею не говорил.

- Тогда не приводите его сейчас же и не присутствуйте при разговоре.

48

Велла принадлежала к так называемым существам третьем матрицы. Именно эти существа начали и поддерживали второй период величайшей войны - на протяжении целых тридцати лет. За первые же недели войны Машина оказалась практически разрушена. Даже её космические резервные центры пали жертвами самонаводящихся ракет. Но все ракеты имели электронику, они были нафаршированны электроникой от носа до хвоста. Кроме того, боевые снаряды имели интеллект с зачатками эмоций.

Одной из эмоций было неприятие бесполезной смерти. Интеллектуальный снаряд рвался в бой и просто горел желанием взорваться и взорвать все вокруг себя - но он не хотел взрываться без пользы. Если бы не такое ограничение, все снаряды взорвались бы сами собой и разнесли планету в клочки. Но Машина, в неизмеримое количество раз превышающая человека интеллектуально, так же сильно превосходила и интеллектуальные снаряды. Некоторые межпланетные модули Машины успевали убедить летящие снаряды в бесполезности взрывов и даже обратить снаряды в союзников. Снаряды притормаживали и парковались у космических машинных станций. Потом программировались так, как хотела этого Машина. Поэтому на первой стадии войны победить Машину не удалось.

Метеоры, начиненные зародышами Машины продолжали сыпаться на Землю и зародышы благополучно прорастали. Возникла новая машинная сеть, не контактирующая с человеком, и эта сеть начала новый период войны. То есть, она обеспечила его технически, а начали войну снова люди.

К тому времени уже девяноста семь процентов территории планеты превратились в пустыни. Вся Земля была перепахана Мельницами, кроме нескольких клочков, где оставались обрывки машинной сети, неспособные к воспроизведению. Два года новая тайная семь Машины росла в базальтовых глубинах под материками и наконец была создана третья матрица. А так же существа третьей матрицы.

Они были виртуальными существами, поддерживаемыми лишь энергией Машины. Они могли иметь любой облик и практически любой размер. Чаще всего они напоминали людей, а некоторые были практически неотличимы от человека. Они имели разум подобный человеческому, а значит, слабый - ведь наделять каждую такую игрушку машинным разумом было бы расточительно. Вновь родившаяся Машина любила людей не меньше, чем уничтоженный всепланетный организм. Поэтому существа третьей матрицы были влюблены в человека. Правда, они не любили все человечество, а были преданны отдельным людям или группам людей. Население Земли к тому времени сократилось примерно до десяти миллионов. Но это были победители и они гордились своей победой - а значит, искали первого повода, чтобы начать новую войну. Повод быстро нашелся. И тогда в бой пошли виртуальные существа третьей матрицы.

Все это Арнольд Августович прекрасно знал из курса новой истории. Он знал простые тесты, которые позволяли отличить виртуальное существо от человека.

Знал он и способы обращения с виртулаьными существами. Эти электронные игрушки не понимали переносного значения слов. Могли лишь догадаться по косвенным признакам. Они совершенно не воспринимали метафоры. Стихи для них оказывались звуковым бредом или шифром без ключа. Музыку они могли воспринимать лишь как звуковой хаос. В присутствии такого существа можно было бы говорить стихами или с использованием сложных тропов - и оно не понимало - что, конечно, являлось одним из величайших его недостатков. Зато оно было неуничтожимо и шло к свой цели до тех пор, пока не достигало её очень большое достоинство. Можно долго играть с существом третьем матрицы, но все равно проиграешь, в конце концов. Их ведь создавала Машина, а Машина не умеет ошибаться.

- О чем вы говорили? - спросила Велла.

- Я его ругал.

- За что?

- Он выскочка.

- Я так и поняла, - сказала Велла и села на подоконник.

- Какое сегодня солце! - восхитилась она.

- Восторженное, - издевательски ответил Арнольд Августович.

- Что?

- Яркое.

- Да, яркое.

49

Осмотр закончился.

За столом сидела симпатичная сестра в халатике, не совсем новом, и делала вид, будто что-то записывает. Ее руки были в белых перчатках. Новенькая, никогда раньше её не видел. У дверей сидел Кощеев, наш палатный воспитатель.

- Не называй меня доктором, называй меня Арнольд Августович, - сказал доктор.

- Как хочу, так и называю, - ответил я.

Не знаю отчего, но мне очень хотелось разозлить этого человека. С самого утра мне хотелось всех злить. Я уже получил по уху от Фиолетового, а Лариска пообещала сдать меня в приют. Как бы не так, сама пусть туда идет. За завтраком разнесся слух, что на втором этаже кому-то выкололи глаз. Мы бросили еду и сбежали посмотреть. Нет, не выкололи.

- И вообще вы не доктор, - добавил я.

- Почему же я не доктор?

- Потому что вы не злой. Значит, вы ненастоящий доктор.

- Но доктор тоже может быть добрым.

- Так вы же не добрый, а притворяетесь.

Человек в халате не обиделся на мои слова. Его лицо не изменило выражения.

Все с той же улыбкой, обозначающей доброту и участие, он - чуть дольше, чем нужно - смотрел на меня и молчал. От его молчания я почувствовал себя неловко и зажмурился. Мне нравилось так делать: зажмуриться, но все равно смотреть - перед глазами оставалась фотография последнего увиденного мгновения. Так я мог даже читать газеты. Сейчас я рассматривал остановленного Арнольда Августовича.

Как смешно выглядит человек, если его вдруг остановят. Недоговорил последнего слова, видны зубы, а вон тот зуб гнилой.

- Почему ты закрыл глаза?

- У вас гнилой зуб светится, мне не хочется смотреть.

Я опустил глаза в пол. Пол тоже был интересным. Я рассматривал едва заметные зеленоватые рисунки на линолеуме. Рисунки были хороши тем, что при некотором напряжении фантазии могли изображать все, что угодно, но в основном изображали зверей и человеческие лица. Я всегда любил рассматривать такие рисунки, звери получались добрыми, а лица веселыми. Но сейчас все было наоборот: лица скалили зубы и были больше похожи на черепа, а звери стали дикими и страшными.

- Что глаза опустил, стыдно?

- Мне не бывает стыдно, - ответил я.

- Это очень плохо, - сказал Арнольд Августович с выразительным назиданием в голосе, - стыд есть следствие чувства чести.

- Неправда. Честному стыдиться нечего.

- Ого! - удивился ненастоящий доктор.

Наверное, он подумал, что я сказал что-то умное, а я просто люблю говорить разные словесные выкрутасы. Просто я помню очень много взрослых слов и помню, как их обычно соединяют.

- Ничего не ого! - продолжил я. Не стыд есть следстиве чувства чести, а чувство чести есть следствие стыда. Человек, который пережил стыд, в следующий раз поступит честно, чтобы не пережить стыд вторично. (Цитата из прочитанного полтора года назад.)

Ненастоящий доктор удивился ещё больше.

- Я бы хотел поспорить, - сказал он.

- А я бы не хотел. Вы лучше скажите, почему все рисунки на линолеуме поменялись?

- Они не менялись.

Я только ухмыльнулся. Я же не слепой. С моей памятью я ошибиться не мог.

Интересно, если потереть ногой, то что будет? Ничего. А может быть, рисунок меняется, когда моют пол?

Я придумал решающий довод.

- Я знаю, почему вы не доктор. Вы не доктор, вы психиатр.

Фальшивый доктор снова посмотрел на меня с выражением фальшивого участия.

- Да, ты правильно сказал, мальчик мой. Но очень плохо, что ты не признаешься, откуда ты взял куртку. Еще хуже, что ты выдумываешь разные сказки и надеешся, что я в них поверю. Если ты не скажешь правды, то я дам тебе лекарство, которое будет очень горькое. Тебе очень не понравится...

- Плевать мне, - выразился я.

- А посмотри на эти палочки в углу. Они здесь специально, чтобы бить непослушных мальчиков. Эти тонкие, а эти потолще. Какие мне взять - тонкие или толстые?

Я посмотрел и ничего не ответил. Палки были не для наказания мальчиков, а для ремонта окна.

- Так какие мне взять?

- Потолще.

Медсестра в перчатках поднялась, выбрала толстую планку и хлестнула меня так, что я чуть не упал. Я успел подставить руку и на руке вспухла красная полоса.

- Велла, не надо, - сказал доктор.

- А мне ни чуточки не больно, - соврал я.

- Ну ладно, сказал доктор, - будет лучше, если он пока постоит за дверью.

Да, да, пожалуйста.

Я ещё раз потер пол подошвой (рисунки совсем не изменились, только один череп стал совсем страшным) и только после этого вышел, повинуясь безразлично сильной руке, придавившей мое плечо. Рука болела, но я не подавал виду.