Сергей Герасимов - Изобретение зла

• Название: Изобретение зла
• Автор: Сергей Герасимов
• Жанр: Научная Фантастика

---

Некоторые из таких слов даже будут напечатаны в два слоя. На месте пропавших слов останутся пробеллы, но ни один человек не заметит этих пробеллов, а так же не заметит нарушеной связности фраз. Награда "За Мужество" сама собою переименуется в награду "За бесстрашие" и пять минут спустя в награду "За беспощадность". Уже завтра - в награду "За беспощадную жестокость", а к вечеру завтрашнего дня - совершенно обесценится - оттого, что к награде будет представлен каждый пятый, имеющий оружие. Завяжутся семьсот семь супружеских скандалов и усилятся девятьсот семь уже завязавшихся. В реку будет сброшен весь запас городских нечистот, свора беспризорных собак загрызет спокойно спящего пьяного по фамилии Аннушкин. Из слов исчезнут ласкательные суффиксы. Семь пациентов центральной психиатрической лечебницы объявят себя вампирами и покусают друг друга, а также медбрата Яшинского Федора. Прийдя домой после смены, Яшинский Федор покусает свою жену Настасью, а та укусит престарелого отца. Отец укусит кошку, а из кошки будет выделен вирус нового заболевания под названием "псевдоваскулярный вампиризм на почве укуса".

Универмаг детской книги превратится в универмаг военной книги и, так как в обоих словах одинаковое количество букв, все буквы поместятся в новое название заведения - пять из семи пластмассовых букв опадут как пластмассовые листья и на их месте вырастут пять новых. Одна из букв упадет прямо на слесаря Митрошу и сильно его ранит. Слесарь не заметит ранения и лишь спустя три с половиной часа занеможет и сляжет. Когти Веллы станут на 2,2 миллиметра длиннее; саблезубый кот перестанет позорно искрить, ходить по кругу и болтать языком, а на его небе наметится второй ряд зубов. Хариусы в аквариуме кабинета директора госпиталя превратяся в щук, а щука, пойманная ночным рыболовом Сеней Троеросовым превратится в неопознанное, по причине темноты, существо и преспокойно оттяпает рыболову полтора пальца. В лесах послышатся непонятные, но тревожные звуки, и дикие звери станут выходить из лесов, плача на все лады человечьими голосами.

Все термометры города в эту ночь будут скакать и пульсировать - от минус тридцати до плюс пятнадцати, - а дежурные работники метеостанции поголовно впадут в тихое помешательство. Непризнанный поэт Гурлико, уже собравшийся сравнить музыку с облаком сиреневых цветков, сравнит её с облаком сиреневых демонов.

Все бутерброды станут падать только маслом вниз, все несчастные случайности, имеющие вероятность случиться, обязательно случатся. Взорвутся все изношенные котлы. Прорвутся все старые линии водоснабжения. Циркач Дени Ведро упадет с каната и подвернет левую лодыжку. Люди будут колоться иглами при шитье, оружие будет стрелять само и само ранить, каждый, вышедший на улицу без шарфа, простудится, а многие получат восполение легких. Все болезни станут протекать тяжелее, а те, которые имеют вероятность летального исхода, закончатся смертями. Высотники перестанут пристегивать пояса. Пьяницы станут резаться бутылочным стеклом. Каждая деревянная вещь будет оставлять занозы.

В парке будут прогуливаться люди, точнее, люди будут прогуливать собак.

Собак будет очень много, больше, чем людей. Люди будут спускать собак с поводков потому что будут знать, что в это время парк принадлежит только им и их собакам. Собаки тоже будут знать это, и если бы чужой человек случайно забрел в парк, они бы стали с ним играться, возможно, закусав насмерть. Может быть, они бы разорвали его, а может быть - отпустили. Но никто и никогда не нашел бы ту собаку, которая начала эту игру. Люди, имеющие собак, будут специально искать одинокого прохожего чтобы спустить четвероногого друга с поводка. Много других странностей случится в городе, но никто не заметит их.

Смотрительша библиотеки Миронина не заметит, как у неё на глазах со страницы исчезнут слова. Настасья, укусившая отца, ничуть не удивится и не огорчится своей ярости, а продолжит мыть посуду. Укушенный отец протрет укушенное место ваткой, смоченной в растворе бриллиантовой зелени, укусит кошку, перевернется на другой бок и уснет. Человек, получивший двенадцать лет каторги, не удивится изменению приговора. Но это лишь на первый взгляд кажется невероятным. Ведь изменится не только мир, изменятся сами люди. И люди изменятся ровно настолько же. Если человек ростом два метра ложится спать, а просыпается увеличенным вдвое, он не заметит изменения, если весь мир увеличится вдвое. Любое сравнение скажет ему, что он не изменился. Он все так же пригнувшись будет проходить в ту же дверь, и чистить зубы той же щеткой, которая царапает десны. Если человек за время ночного сна станет вдвое хуже, то он не заметит изменения, когда наутро весь мир станет вдвое хуже. Он ничего не заметит даже если искажение случится быстрое, явное и в светлое время суток.

В вагон метро войдет милая девушка и мило улыбнется глухому от наушников юноше; она подойдет к нему и попытается найти рукой его пояс, чтобы за пояс держаться. Ее рука пройдется несколько раз, не попадая, и зацепится за петельку на штанах юноши. Юноша обернется, сделает кислую улыбку на лице и ничего не скажет. Они простоят так ещё две остановки, после чего освободится место; юноша быстро сядет - так, чтобы никто не занял; девушка обернется и посмотрит на него, с выражением укора. Но по её глазам будет заметно, что она привыкла прощать, что она уже многое простила этому юноше и что ей ещё многое предстоит ему простить.

45

- Ничего не случилось. Включился первый уровень, - сказала Комната.

Я снова задумался о приступах тошноты. Конечно, это не болезнь. Надо будет пораспросить других, что они чувствуют. Неожиданное. Да. Неожиданное.

Приступы начинаются тогда когда что-то неожиданное происходит со мной или с другими людьми. Если с другими людьми - то все чувствуется иначе: это даже не головокружение, а... Я в точности вспомнил момент перед смертью

Светло-Зеленого. Именно это: отделение реальности. Та жизнь идет сама по себе и нечто внутри меня тоже идет само по себе. Тогда все становится чужим. Внутри меня чужой, но тоже я. Я - как два ручья, текуще в одном русле, но не желающие смешиваться. И это не происходит мгновенно. Твоя жизнь катится по собственному пути, но вдуг ты замечаешь, что она раздвоилась, и совсем близко с тобою катится ещё одна твоя жизнь и удивляешься этому параллельному движению. Потом ты начитаешь сомневаться которая из этих жизней твоя и, пока сомневаешься и думаешь, оказывается, что ты уже пересел в другой поезд. Новая колея сворачивает в сторону, ты катишься по ней, неспособный свернуть, и вскоре теряешь из виду свою прошлую жизнь. За этим процессом несложно проследить, но на него нельзя повлиять.

Когда неожиданное случалось с вещами, то я не ощущал совершенно ничего. А когда неожиданное случалось со взрослыми людьми или с с девочками из девчачьей палаты? А Синяя? Ведь я чувствую, что что-то с кем-то произойдет сейчас. И это будет связано со мной. Вот рядом с моей жизнью идет поезд жизни, тоже моей.

Пока две колеи параллельны и близки, но они разойдутся, как только я окажусь в другом вагоне. В комнате никого нет. Значит, сейчас кто-то войдет. Я хочу, чтобы вошла она.

Дверь приоткрылась и вошла Синяя.

- Ты тоже?

- Да.

- Что "да"?

- А что "тоже"?

Наши мысли соприкоснулись и зазвучали как бокалы.

Она вошла необычно, будто стесняясь.

Мы сели на подоконнике друг напротив друга. Тапочки соскользнули и её нога наехала на мою.

Она отдернула ногу так, будто её ужалила змея. Странно, я всего лишь притронулся тапочком к её ноге. Может быть, просто мой тапочек грязный?

- А откуда у тебя курточка? - спросила Синяя с обычной женской внимательностью к вещам.

- Да так, прятал под матрасом.

- Ты молодец. Будешь в ней убегать. Я все время хотела сказать тебе про одежду, но все время забывала. Но ты так хорошо все придумал...

- Нет. Я передумал. Отсюда не сбежишь.

- Правильно. Помнишь, я обещала тебя поцеловать?

- Я все помню.

- А я вот не помню за что. Но все равно, давай я тебя сейчас поцелую.

- Целуй, - сказал я очень тихо, но она услышала.

Почему-то в этот раз её поцелуй казался таким же невозможным, как выигрыш в лотерею автомобиля. Это слишком много для такого замухрышки как я.

- Тогда ты сядь вот так, только не подвигайся слишком близко.

- Почему? - не понял я. - Помоему, лучше поближе.

- Да потому. Не подвигайся и все.

- Ладно, целуй.

Но она почему-то медлила.

- Ну, что еще? - спросил я.

- Я не умею целоваться.

- Подумаешь, сложности! Просто прилепиться губами.

- Да?

- Да.

Она быстрым движением коснулась губами моей щеки.

- Тебе понравилось? - озабоченно, так спрашивают о вкусе приготовленного тортика, если сомневаются в рецепте.

Действительно, мне понравилось. Даже после того, как это случилось, я не верил, что это могло случиться. Всякие поцелуи и нежности до сих пор были слишком далеки от меня. Они существовали теоретически, как звезда Эпсилон