Александра Лосева - ДОМ ПОЛНОЛУНИЯ

• Название: ДОМ ПОЛНОЛУНИЯ
• Автор: Александра Лосева
• Жанр: Ужасы и Мистика

Данное произведение представляет собой психологический триллер с элементами мистики. Оно повествует о двух людях, погрязших в своем одиночестве настолько, что оно обретает телесную форму и воплощается в Здании обладающем разумом, изобретательностью, злой фантазией. Возможно встретившись они смогли бы победить Здание и выйти из него, но встреча так и не происходит. Книга написана от первого лица с женской и мужской точки зрения. Является ли финал книги выходом из Здания предстоит решить самим читателям. Авторы не ставят точку, скорее вопросительный знак.

---

Я застонала и открыла глаза. Сначала не поняла, где нахожусь, потом вспомнила: я же сегодня ночую не у себя. Было беспокойно как-то, тревожно. Приучили тебя, милая. Приучили тебя к месту. Терпи.

Мне бы очень хотелось услышать за окном дождь.

Я беспокойно заворочалась в кресле, почему-то переставшем быть уютным, завздыхала, пытаясь устроиться поудобней. А потом вдруг до меня дошло. Как будто ушат холодной воды на голову вылили. Холодные струйки потекли по спине. Так вот оно. Я медленно, очень медленно, подобрала под себя босые ноги и вжалась в спинку, расширенными глазами глядя на себя в зеркало. Мое отражение неподвижно сидело, подперев щеку кулаком, и наблюдало за мной даже с некоторым интересом. У меня задрожали руки. Ведь я-то – двигалась! Я спустила ноги на пол и вцепилась в подлокотники, костяшки пальцев побелели. Оно не двигалось, хотя, нет, кажется, вздохнуло. Потом выражение его лица стало меняться. В глазах появилось беспокойство, переходящее в панику, оно подняло голову, выпрямилось, оглянулось назад. Я рефлекторно тоже оглянулась, повторив его движение – и никого не увидела. Я чувствовала, что схожу с ума. Оно не было злым, по крайней мере, не хотело зла мне, но я не могла уйти оттуда, даже встать, меня приковало к этому проклятому креслу намертво. Отражение заерзало и вжалось в спинку кресла. А потом… Нет, это слишком.

Это слишком.

Из-за высокой спинки кресла в зеркале появилась еще одна я – во только глаза у нее были такие чужие, такие сытые, сытые, сытые… Копия смотрела на меня в упор и, похоже, все это ее сильно забавляло. Не отводя глаз, она наклонилась и погладила мое отражение по щеке, улыбнулась. Я кожей почувствовала прикосновение. Холодно. Страшно, беспомощно. Она провела пальцами по лицу отражения, закрыла ему глаза, а потом схватила за горло. Меня кто-то душил. Кто-то, кого не было в этой комнате. Я царапала себе кожу, пытаясь оторвать от шеи невидимые пальцы, а мое отражение корчилось и выгибалось в красном плюшевом кресле, выкатив глаза из орбит и беззвучно раскрывая рот.

Она убивала меня, и она меня убила. Я осталась лежать там, с бессмысленными остекленевшими глазами и посиневшим лицом, я осталась сидеть здесь, забыв дышать, с ужасом вытаращившись на свой собственный труп в зеркале, а она тряхнула головой, вытянула вперед руку и пошла на меня, словно хотела выйти из рамы. Ей было мало. Еще не наелась. Вот шаг, еще шаг, пальцы коснулись стекла, и оно дрогнуло, зарябило, а копия продолжала наступать, выходя из зеркала медленно, но неумолимо.

Вот тут меня проняло по-настоящему. Я истерически закричала, вскочила с кресла, бросилась к двери, но оттуда тоже выходила копия, такая же сильная и наглая, она была в комнате уже по локоть, тянула ко мне свои пальцы, и уже обе они улыбались насмешливо и многообещающе. Я кричала и металась по комнате, а они выходили из зеркал, не спеша, неотвратимо, сантиметр за сантиметром, и не было выхода, и некуда было деваться.

Я наткнулась на тумбочку, больно ушиблась, опрокинула ее, зазвенели бутылки, с грохотом свалилась на пол железяка. Я не дамся вот так, чтобы меня удавили в красной комнате с пошлым плюшевым креслом. Схватила железяку и швырнула в зеркало на двери. Перед тем, как оно разбилось, я увидела гримасу ненависти на лице копии. Бежать, бежать отсюда, пока та, первая, не вышла окончательно, нет, она найдет меня в этой мышеловке, ее невозможно запереть здесь, ее можно только убить. Я обернулась. Она уже не выходила из стекла, она отступила вглубь, к креслу, и беззвучно хохотала, ухватившись за подлокотник. Я разбила ее смех вместе с тающим телом моего отражения.

Потом я бежала по коридору, кричала и разбивала зеркала, которых там раньше не было. Разбивала, потому что из каждого ко мне тянулся тяжелый насмешливый взгляд, и все они – мои копии – сидели, стояли, протягивали руки, улыбались, беззвучно смеялись и кричали что-то, а потом сыпались, сыпались, сыпались к моим ногам сотнями блестящих осколков. Коридор тянулся целую вечность, я охрипла, выбилась из сил, меня шатало из стороны в сторону, поднимать железяку, чтобы разбить очередное зеркало, становилось все тяжелее, руки дрожали, ноги подкашивались, а коридор все не кончался. Потом случайное оружие вывалилось у меня из рук, и следующее зеркало я разбила уже локтем, сильно поранившись. Я только успела заметить, что отражение в нем в страхе отшатнулось от моего перекошенного лица. Не помню, как, я оказалась в своей комнате, на своем старом диванчике, и проплакала всю долгую ночь до рассвета, комкая рукой плед и закусывая в нестерпимой муке кулак.

Да, я знаю, ты просто поставило меня на место. Прошло еще очень много дней, пока я снова начала исследовать коридоры. Та комната с зеркалами выжгла во мне мое любимое правило: от Здания можно ожидать, чего угодно. Конечно, я не нашла ни битого стекла, ни плюшевого кресла, ни оброненной железяки. Я даже сомневаюсь иногда, было ли это на самом деле, и только несколько шрамов на локте кривятся в ухмылке: да, было, и ты ему этого не простишь. Помнишь? Ну конечно, помню.

* * *

Вокруг Здания почти всегда – туман. И почти всегда – ненастоящий. Он ворочается за тонкой перегородкой оконного стекла, ворочается, как сытый зверь. Иногда – как голодный, тогда страшнее всего. И хлюпает. По ночам, особенно после дождя, мне кажется, что грязно-белые чьи-то руки шарят по стеклу, выискивая щель, чтобы пробраться внутрь и погладить меня по щеке. Они холодные, как лед, эти руки, я знаю. Откуда? Если бы я могла найти ответ, я бы многое поняла о себе. И о нем.

За окнами Здания туман наигранный, пафосный и, похоже, тоже живой. Иначе – зачем бы ему шевелиться? Иногда я прижимаюсь к стеклу лицом и ладонями, и мне все кажется, что сейчас из тумана слепится лохматая голова, тоже прижмется к стеклу и посмотрит в мое сплющенное лицо желтыми бессмысленными глазами. Поэтому я смотрю в окно редко. Хотя, наверное, все это тоже неправда – просто Здание подкинуло мне очередной повод бояться. Очень удобно, даже не надо ничего делать – я пугаю сама себя. И я боюсь. Я послушная.

Ведь он действительно живой, я знаю, я чувствую, от меня его отделяет только Здание, и только благодаря ему я еще не захлебнулась в белой холодной мути. Здание бережно относится к своей единственной игрушке. Если отдать меня туману, то кто будет развлекать публику? Иногда – ночью – я молюсь о том, чтобы не надоесть Зданию. Уж лучше здесь, чем туман. Нет, нет, не надо, нет. Лучше здесь. Я жмурюсь и мотаю головой. Я откуда-то помню этот животный нутряной ужас, как будто это уже было со мной. Вспомнить – сойти с ума.

Нет, это даже не страшно. Это отвратительно. Это как черви во рту. Помню, приснилось мне однажды, что у меня полный рот червей, скользких, холодных, извивающихся. Я тогда заблевала всю постель, проснувшись, и все не могла успокоиться, еле доползла до душевой, долго пила вонючую воду из-под крана, и меня снова выворачивало, и так раз за разом. Мне все казалось, что это был не сон, что один из них остался еще где-то во мне и шевелится, что все они еще живы и копошатся в моей комнате на постели в луже блевотины… Брррр! Такое же чувство вызывает у меня туман. Омерзение, от которого можно умереть. Почему? Правда ли это? Мне не хочется проверять.

Туман бывает разный. Иногда он похож на грязную вату, и становится душно, душно, как будто снаружи нет воздуха, нет ничего, и туман высасывает кислород из комнат, из коридоров, из моих легких – несчастные остатки, клочки, обрывки жизни. У меня начинает звенеть в ушах, кровь бухает в висках, а в Здании тихо-тихо, как-то мертво, ветер исчезает в никуда, перестает шуршать газетами. И только в конце коридора, у лестничной площадки, начинает тихо и заунывно скрипеть дверь. Очень странно и упрямо, вот так – скрип, скрип, скрип-скрип, скрип – а потом хлопает. Будто кто-то ходит из коридора в комнату и обратно. Кто-то очень сердитый. Ходит, иногда бахает дверью, а иногда стучит в стену, очень громко, словно со злости кулаком.

Это – самые страшные вечера. Когда туман превращается в вату, Здание даже прекращает душить меня кошмарами – я все равно не сплю. Я сижу в своей комнате, закрыв дверь на задвижку и придвинув к ней стол, сижу, забившись в угол, теребя трясущимися пальцами бахрому пледа, сижу, обливаюсь потом, хватаю ртом воздух, слушаю. Слушаю, как кто-то в дальнем конце коридора скрипит и хлопает дверью, в ярости бьет по стене кулаком. Иногда дальше, тогда легче, а иногда ближе и громче, тогда я комкаю рукой плед и закусываю губу, чтобы не закричать, а сама все время смотрю на дверь. Я прекрасно знаю, что если он захочет войти, ни дверь, ни стол его не удержат. Но он не входит. А потом наступает утро. Исчезает пугающая тишина и скрип двери, возвращается ветер. Меняется туман. Первые полчаса даже чувствуется облегчение.

Раньше я думала, что для того, чтобы перестать бояться чего-то, нужно это что-то увидеть, узнать, почувствовать. Теперь я знаю, что это правило срабатывает, когда нужно начать чего-нибудь бояться. Я помню, очень ясно помню, как однажды решила узнать, кто же это ходит там, в дальнем конце коридора. Кажется, тогда я еще верила в неуловимого хозяина. Не знаю.