Александр Шульгин - PiHKAL

• Название: PiHKAL
• Автор: Александр Шульгин
• Жанр: Биографии и Мемуары

Выдающийся американский химик-фармаколог русского происхождения прожил удивительную жизнь, аналогом которой может послужить разве только подвиг Луи Пастера. Но в отличие от Пастера Шульгин испытывал на себе не новые сыворотки, а синтезированные им соединения, правовой и социальный статус которых в настоящее время проблематичен — психоактивные препараты. Бросив вызов «новой инквизиции», ограничившей право человечества на познание самого себя, доктор Шульгин, несмотря на всевозможные юридические препоны, продолжал свои исследования на протяжении сорока лет, совершив своего рода научный подвиг, значение которого смогут оценить лишь будущие поколения.

В данной электронной версии содержится только первая, художественная часть книги.

---

В гостиной я чокнулась с Шурой бокалами и без труда выпила растворенный в соке порошок.

Я уселась обратно на диван, обитый голубым твидом, а Шура принес кувшин, где была вода со льдом, и пластиковый бокал. Я улыбнулась, когда он поставил это на столик передо мной: «Спасибо. Я постараюсь помнить о том, что нужно пить».

— Это важно, — сказал Шура, садясь в кресло. Я увидела стакан воды на маленьком столике рядом с креслом.

— Прежде чем ты продолжишь свою историю, — сказал он, — я бы хотел, чтобы ты сказала мне, не замечаешь ли ты какие-нибудь физические эффекты в данный момент?

— Физические? — я прислушалась к себе и сообщила: — Теперь, когда я подумала об этом, чувствую некоторую сухость во рту. И еще такое забавное ощущение, что-то вроде трения в челюстях, под ушами. Но это не проблема.

— Есть ли что-нибудь странное с глазами?

Я повращала глазами, посмотрела вправо и влево и сказала: «Когда я смотрю вбок, изображение идет чуть-чуть волнами. Я не против этого. На самом деле, даже смешно».

— Это называется нистагм. Он случается у большинства людей при приеме МДМА, особенно, когда они пробуют его впервые.

Я несколько раз специально посмотрела в сторону и рассмеялась от новых ощущений.

— Тебе комфортно в этом состоянии?

Я ответила «да», подумав, что слово «комфортно» не очень подходит в данном случае и я бы выбрала другое. Я по-другому смотрела на собственный мир. Я по-прежнему чувствовала умиротворенность и ясность, на что бы я ни смотрела внутри себя или снаружи. Я не испытывала страха, мне не было тревожно. Внезапно я осознала, что большую часть своей жизни прожила в состоянии тревоги, которое стало привычным. Я настолько к нему привыкла, что уже давно не замечала этой постоянной тревоги и не удивлялась ей. Беспокойство стало моим образом жизни. Было очень необычно — и восхитительно — не чувствовать его.

Пока это нельзя изменить. Слишком много вещей, за которые надо нести ответственность. Дети. Работа. Счета. Вряд ли у меня когда-нибудь появится близкий человек, вот как этот, с которым я разделила бы свою жизнь. Так много всего необходимо сделать, за всем следить. Невозможно расслабиться и довериться вселенной.

Шура попросил меня: «Пожалуйста, рассказывай дальше. Я не хочу, чтобы ты подумала, будто я тебя совсем не слушал, когда вспомнил о добавке».

— О, нет-нет, — сказала я. — Я вовсе так не думаю. Просто сейчас меня захватили немножко другие мысли. Я поняла, что постоянно живу в тревоге. Я раньше не замечала, что определенный уровень беспокойства стал для меня привычкой. Возможно, я жила так многие годы. Не уверена, что могу припомнить время, когда все было иначе. Наверное, единственным исключением был тот день, когда я приняла пейот. Шура кивнул.

— Это очень интересное прозрение. Не то что бы я могу теперь изменить ситуацию, именно сейчас, в этот период моей жизни. Но думаю, что было для меня важно осознать это.

Я посмотрела на Шурино лицо, которое попало в тень от разделявшей комнату стены. На мгновение я совершенно забылась, изучая эту львиную гриву, глубокие морщины, которые пролегли от носа ко рту, крупные губы, казавшиеся сейчас мягче обычного. Я подумала, что МДМА подчеркнул в этом мужчине его душевную теплоту. Сейчас на этом лице читались открытость и уязвимость — таким оно было лишь в ту ночь, когда мы занимались любовью.

У него очень развит самоконтроль, но иногда он ослабляет его; сейчас он не так сильно контролирует себя, как обычно. У него очень красивое лицо. Вряд ли он так смотрит на других людей.

Шура улыбнулся мне, его глаза сверкнули в тени.

— Я любовалась твоим лицом, — сказала я. — Ты красив и знаешь об этом.

— Как красива и ты, мой маленький друг, — ответил Шура, потом снял ноги со скамеечки и наклонился ко мне.

— Я собираюсь попросить тебя кое-что сделать, прямо сейчас, если сможешь. Сходи в ванную и посмотри на себя в зеркало. Не задерживайся там; в таком состоянии очень легко загипнотизировать самого себя. Я хочу, чтобы ты взглянула на себя, сразу вернулась и рассказала мне о том, что увидела в зеркале».

Я вспомнила, что Сэм тоже просил меня об этом в тот день, когда мы с ним приняли пейот.

Я пошла в ванную комнату и посмотрелась в зеркало. Я увидела сияющее лицо, сверкающие глаза и расширенные зрачки. Лицо было открытым и беззащитным. Я увидела печаль, доброту, сильную жажду чего-то и слабый лучик надежды. Я улыбнулась своему отражению.

Вернувшись в гостиную, я сказала лишь следующее: «Я увидела человека, который мне очень понравился».

Шура сказал: «На это я и надеялся. Мне ты тоже очень нравишься, даже если для тебя это немного значит».

— Спасибо. Для меня это значит очень много.

Я догадалась, что это любовь и в равной степени симпатия, но это не может контролировать ни один из нас.

Я села на диван и уже собралась продолжить рассказ, как вдруг у меня возник вопрос.

— Шура, ты сказал, что ты никогда не любил до Урсулы. Разве ты не был влюблен в Элен, когда женился на ней?

Шура погладил свою бороду, обдумывая ответ.

— Нет, не любил. Нам было комфортно друг с другом и нравилось что-то делать вместе, но подозреваю, что мы поженились больше для того, чтобы спастись от одиночества, а не потому, что по-настоящему любили друг друга. И еще чтобы позлить родителей. Ее родители ясно дали понять, что хотели бы видеть кого-нибудь другого в роли мужа для своей дочери, а мои почти точно чувствовали, что я мог бы сделать партию получше. Нам обоим казалось, что мы совершаем очень забавный поступок, и мы решили сбежать, думаю, для того, что наказать своих родителей.

Блеск, который я видела в его глазах какое-то время назад, погас. Я гадала, не из-за воспоминаний ли.

— Должен с сожалением сказать, что наша совместная жизнь была не очень счастливой. Она была хорошим человеком, доброй, умной, и, в основном, именно она вносила необходимый порядок в мою жизнь; понимаешь, чистота в доме, свежие рубашки и обед вовремя, даже тогда, когда она снова стала работать. Благодаря этому у меня был режим, какая-то структура, на которую я мог опереться, особенно в ту пору, когда у меня появлялись сомнения насчет правильности принятых мною решений — ухода из Dole, возвращения к учебе. Я не всегда был уверен в том, что, работая консультантом, смогу следовать своим собственным, особенным путам».

— Но разве вы не были счастливы друг с другом?

— Нет, счастья не было. Приходится признать, что мы столкнулись с несколькими крупными препятствиями, ни у одного из нас не получилось найти удачный обходной путь. Скажем, Элен страдала разными фобиями. Она много чего боялась. Как я уже говорил, больше всего она боялась потерять контроль над собой, стать уязвимой, и это сказывалось на наших отношениях, затрагивая определенные их стороны.

Я налила воды в чистый бокал, который Шура поставил передо мной. Я почувствовала сухость во рту и вспомнила, что он упоминал про обезвоживание.

Шура понял мой намек и тоже отпил из своего бокала, прежде чем продолжил:

— Когда она рожала Тео, ей было очень больно, и она объявила мне, что не хочет еще раз проходить через все это. Она сказала, что Тео будет единственным ребенком в нашей семье, потому что она не может пройти еще через одни роды. Ее слова огорчили меня, ведь я сам рос единственным ребенком. Порой я думал, что, может, было бы лучше, если бы я имел братьев и сестер, — может быть, от этого многие вещи в моей жизни изменились бы к лучшему. Но Элен так настаивала, что у меня не было другого выхода, кроме как смириться с ее решением.

— Вы с ней не думали об усыновлении?

— Нет, я даже не помню, чтобы мы обсуждали этот вопрос, хотя, наверное, следовало бы это сделать. Возможно, мы оба считали себя принадлежавшими к элите, чтобы серьезно думать об усыновлении.

— Ей перевязали трубы?

— Нет, ничего такого. Она слишком боялась хирургического вмешательства. Она не выносила противозачаточные таблетки и не доверяла презервативам, что в какой-то степени обоснованно. В итоге мы стали заниматься любовью все реже и реже. Мы начали отдаляться друг от друга, — тут Шура нахмурился. — Ты точно хочешь все это слушать?

— Пока ты готов делиться со мной, я с удовольствием буду тебя слушать. В конце концов, это целых тридцать лет твоей жизни. И еще это означает, что ты мне доверяешь.

— Нет, я не против того, чтобы поговорить об этом. На самом деле, даже хорошо, что я об этом говорю. Я никому не рассказывал об этой стороне моего брака, даже Урсуле. Она и Дольф знали Элен; они были искренне привязаны друг к другу, и между ними были хорошие отношения. Мы все вчетвером отлично ладили. Мы привыкли ездить вместе куда-нибудь на выходные, и это продолжалось даже после того, как я понял, что влюбился в Урсулу, а она призналась мне, что тоже любит меня. Конечно же, Элен ничего не подозревала. Слава Богу, она никогда не узнала об этом.