Владимир Григорьев - Григорий Шелихов

• Название: Григорий Шелихов
• Автор: Владимир Григорьев
• Издательство: СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1956

Исторический роман посвящен Григорию Ивановичу Шелихову - русскому исследователю, мореплавателю, промышленнику и купцу.

---

— Здоров будь, Яков Егорыч! — приветствовал правитель Джемса-Георга Шильдса, искусного кораблестроителя-англичанина, обрусевшего на службе в только что зарождавшемся на купеческие деньги российском тихоокеанском флоте. — Медленно с делом поспешаешь, однако… С прошлой осени, как я на Кадьяк вернулся, не можешь «Фениксу» нашему крылья приладить! А промедление в деле, как говаривал великий государь Петр Алексеевич, смерти подобно… Что же и чему помеха?

— О-о… — задохнулся Шильдс от негодования, теребя рыжую бородку. — С кем вы меня оставили? Разве это люди? Бездельники, бунтовщики и пьяницы! Что вы мне оставили? Обещали весной все прислать, а где пик, смола и деготь для засмолки? Я буду жаловаться, я дойду…

— Уже дошел, друг… Криком, однако, делу не поможешь, — спокойно перебил его Баранов. — «Святители» с Кусковым и людьми только этой весной, без мачт и снастей, добрались до Кадьяка, а из Охотска еще в прошедшем году перед Покрова вышли… Пришлось им зимовать на Уналашке! Чего не натерпелись люди, а кои и поумирали, однако семена, картофель, коз и собак на Кадьяк доставили. И твои человечки не хуже, Яков Егорыч. С людьми умеючи надо! — Правитель решил перейти в атаку. — А еще доставили извещение, Яков Егорыч, что соплеменник твой Кокс взялся по научению Швеции поселения наши разорить и русских в Америке со свету сжить, — вот и рассуди, что мне было делать? Кинулся я Коксу навстречу, чтоб до Воскресенской не допустить, а про твою нужду, каюсь, и забыл… Не будем людей в соблазн вводить — пойдем в избу, пораскинем, чем делу помочь: ум хорошо, а два лучше! — заметив растерянность Шильдса, смягчился Баранов.

На вечерней заре пронзительный свист боцманских дудок собрал полторы сотни работных Воскресенской перед избой Шильдса. Баранов вышел к ним без картуза, в сопровождении вызванных в дом десятников, Шильдса и Чандры с Саргачом. В разноязычной и пестрой толпе промышленных в Воскресенской было втрое больше белых людей, чем в партии, оставленной в заливе Нучек, — кроме русских, в ней были финны, плотники из Або, попавшие в Америку из Охотска, куда их насильно переселили после недавней войны со Швецией. С помощью неотразимого аргумента, «барашка в бумажке», Шелихов уговорил охотского коменданта Готлиба Коха списать этих людей на корабельные верфи компании в Америке. Финны, несмотря на привилегированное положение, держались враждебно и угрюмо.

Еще больше хлопот и огорчений доставляли работяге Шильдсу десятка полтора беглецов с английских, датских и испанских кораблей. Они чаще и чаще забирались в эти далекие воды в погоне за пушниной, китовым жиром и усом. Несколько рослых негров и гавайских канаков, сбежавших от тяжкой неволи с кораблей пронырливых «бостонцев» со страхом разглядывали Саргача, как бы узнавая в нем одного из свирепых псов бывших хозяев: те с такими же вот псами держали в повиновении «черную скотину». Неужто справедливый правитель — в его руках они никогда не видели кнута, которым бы он стегал людей, — преобразился в «инпич-босса»?

Баранов, — а ему уже были известны имена отпетых лодырей и зачинщиков беспорядков и разбойных действий в его отсутствие, — молча оглядывал притихшую толпу.

— Господа промышленные! — начал он спокойно и внушительно. — Благодарю всех трудившихся и душевное удовольствие чувствую, видя в долгую мою отлучку успехи трудов ваших к славе отечества и к чести российского народа, но удовольствие то, кое я желал ощутить, затмевается, с другой стороны, досадой и огорчением… Узнав здесь про разные скопы и заговоры, разделение на партии, обиды одних к другим, наглое своевольство и разврата, почитаю себя крайне несчастливым, что в управление мне вверены люди таких развращенных нравов. Имеете ли вы право отказываться от послушания в работах и прочем? — Голос Баранова приобрел неожиданную силу. — Требовать таких кормовых запасов, каких либо вовсе нет, либо мало и сберегаются на непредвиденные нужные случаи? Бездельники, стараясь истребить юколу, бросали ее собакам, требовали всегда пироги, оладьи и затуран… — Правитель грозно оглядел чужеземцев-беглецов и стоявшего с ним «богомола» Яшку Плотникова, метившего выйти в попы, но не раз уже уличенного в склонении наивных алеуток к таинствам отнюдь не христианской любви. — Требую чистосердечно объявить, был ли здесь недостаток в кормовых припасах и кто голодовал?! Поелику целость общественная, успехи и благосостояние зависят от доброго и единодушного согласия, буду ожидать от всех вас чистосердечного объяснения и признания в происшедшем. Раскаявшиеся могут надеяться на мое человеколюбие и мягкосердечие…

— Ты покайся, а он те сто линьков влепит аль на березу подвесит! — донесся до Баранова голос Яшки Плотникова.

— Зачем линьки аль березу дермом поганить? Не тронь дерма — само засохнет, — безмятежно отозвался Александр Андреевич, шуткой подчеркивая, что не намерен злобиться. — Беседу закрываю. Вред и глупость некоторых, полагаю, все уразумели? С Цыпанова берите пример, с кузнеца нашего. Кровью человек харкает, а не пожалел сил — перековал и наварил более шестисот топоров и гвозди поделал, болты, якоря, брашпиль. Такому человеку отечество истинно помощью одолжено! Завтра с солнцем всех за работой ожидать буду!

Баранов отменил распоряжение Шильда очистить для начальника одну из изб, занятых промышленными, и устроился с Чандрой и Саргачом в наскоро сколоченном шалаше, рядом с избой-конторой Шильдса.

«Барчерова рука!» — уверенно определил правитель источник смуты, обнаруженной после девятимесячной отлучки в Воскресенской. Эта же черная рука толкала чуть ли не на братоубийственную войну засевшие в Кенайском заливе и в устье реки Медной артели бывшего шелиховского компаниона Лебедева.

Появляясь под флагом то Гудзоновой, то Ост-Индской компании, а то под каким-то черным неведомым флагом с нашитой на нем змеей, бостонец Барчер выменивал у индейцев побережья бобровые шкуры на ружья, порох, пули. В последнее время он завел темные шашни и усердно спаивал ромом бесчинствовавших в Кенаях лебедевцев. Баранов ни разу не встречался с неуловимым корсаром, но угадывал в нем на все готового, опасного врага русскому делу в Америке.

Не останавливаясь ни перед чем в проведении раз принятых решений, Александр Андреевич положил за правило принимать их, держа все нити в руках. Путаные объяснения Шильдса и людей, рассказывавших со слов одного из передовщиков лебедевской артели, не то Петра Коломнина, не то Потапа Зайкова, приходивших в Воскресенскую, о готовящемся восстании индейцев, побудили Баранова держаться выжидательно в надежде добраться до корня…

Под фонарем на бочке, заменявшей письменный стол, правитель почти до рассвета писал донесение Шелихову о встрече с Мором и о событиях в заливе Нучек. Разговоры с Мором натолкнули на мысль об установлении торговых связей с Ост-Индской компанией, манящий голос Феникса увлекал еще дальше — на богатые дарами природы острова южной части Тихого океана. Фантастично смелые, но всегда деловые, подкрепленные цифрами и расчетами соображения Баранова летели навстречу такому же духу отваги и предприимчивости, каким полон был и Шелихов даже в последние годы его жизни, омраченные происками завистников и врагов начатого им дела.

Дописав последние строки очередной, как называл он свои письма Шелихову, реляции, правитель откинулся и прочитал их для себя вслух и с удовольствием:

«Мест по Америке далее Якутата много, кои бы для будущих польз отечества занимать Россиянам давно б следовало… И мужество и неустрашимость потребны к преодолению только первых затруднений, чего в Российском народе всегда найти надеяться можно, и доставить честь государству, которому мы жизнью и покоем жертвовать по присяге и совести обязаны.

Александр Баранов».

Глава третья

1

С отъездом Резановых в Петербург мир и благополучие покинули, казалось, шелиховский дом. Люди и обстоятельства беспрерывно, удар за ударом, разрушали веру морехода в его силы, в былую удачу, в торжество и признание дела, с которым он связал все помыслы последних лет своей жизни.

Высочайшее соизволение на возвращение Резанова в столицу возбудило немало разговоров в Иркутске. Ни для кого не было тайной, что пребывание Николая Петровича в столь глухом, отдаленном от столицы городе следует рассматривать как опалу и ссылку.

— Схитрил Гришка — и труды наши и усердие к отечеству себе в пользу обратил! — обсуждали компанионы вылетевшие из губернаторского дома слухи о прощении Резанова во внимание к заокеанским странствованиям и открытиям морехода. — Варнак — он всегда варнак: выдал дочку за масона. Мало ли их тут по острогам и рудникам наслано! Выдал, а теперь через столичных фармазонов зятька оправдал и в Петербург выправил дела обделывать. Он нам покажет Америку — по миру пойдем!