Владимир Григорьев - Григорий Шелихов

• Название: Григорий Шелихов
• Автор: Владимир Григорьев
• Издательство: СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1956

Исторический роман посвящен Григорию Ивановичу Шелихову - русскому исследователю, мореплавателю, промышленнику и купцу.

---

— А не сбились ли мы, однако, Демид Софроныч, с курса? Мне, как я околиц Нучека еще не знаю, кажется…

— В самый раз вышли… Глядите! — с оправданным промедлением, пройдя еще сотню шагов, отозвался Куликалов и показал на воды залива между поредевшими деревьями, забеленные пенными барашками сулоя. Что-то отеческое было во взгляде Баранова, которым он окинул могучую фигуру следопыта, когда тот отодвинулся в сторону, чтобы пропустить начальника вперед. И от этого взгляда на сердце Демида стало легко — Баранов верил ему.

Лес, покрывавший широкое русло ледяной реки, кончился. Береговая морена, усеянная галькой и камнем, перемолотым когда-то льдами, переходила в холмистую равнину, и равнина эта отлого спускалась к водам залива. Далеко, за выпуклой линией горизонта над океаном, садилось солнце. Над венчиками цветов на опушке леса, с неуловимым по быстроте трепетом крошечных крыл, порхали, как бы подвешенные в воздухе, вперемежку со шмелями, крохотные, величиной с ноготь мизинца, пичужки «кун». Тонкими и длинными клювами наподобие ложечки «кун» — колибри — пили соки цветов диковинной страны, и Баранов, впервые встретивший их в этой разведочной поездке, с восхищением следил за порхающими серенькими «камешками». Он знал, что в иные теплые лета эти пичужки поднимаются на побережье Южной Аляски до 60° северной широты.

— Каких только чудес не покажет страннику натура! — вздохнул Александр Андреевич, присаживаясь на плоский, обкатанный льдами валун. — До табора час ходьбы, передохнем немного, и насчет корабля, что к нам идет, хочу вас, други мои, попередить, поелику вы оба не только мои помощники, но и самостоятельные начальники над людьми, вам от компании доверенными. Придется встречать гостя, и кто знает, кому после встречи жить останется…

Баранов умолк и вперился через подзорную трубу в предвечернюю дымку над океаном, уже укрывшую чужой и враждебный флаг.

Ничего там не обнаружив, правитель все же принял решение не отступать перед вражеской силой.

— Доберемся до табора, — выдержав внушительную паузу, сказал Баранов, — вы оба, каждый по своим концам, прикажете разбросать костры и перенести шалаши в лес. Байдары туда же с берега уберете. Избы, что на месте крепости срублены, палисад и рогатки схороните деревами и ветками. Текомбаеву и Кашеварову с подручными пушкарями неотлучно быть при единорогах и фальконетах. Огней не зажигать. Всех людей к бою изготовить, но не говорить, кого ждем, а вам скажу…

Баранов вытащил из кармана сюртука толстую пачку бумаг, развернул нужный лист и многозначительно произнес:

— «Секретнейшее»! — правитель поднял палец, подчеркивая серьезность момента. — «Шведский король умыслил…» А это значит, что мы снова воюем со шведами! — пояснил Баранов, как природный онежанин резко напирая на «о». — «…умыслил разорить российские владения в Америке. На сие дело подговорено под флагом арматора английского Кокса судно «Меркурий» с четырнадцатью пушками, обшитое медью. Опознать можно через изображение Меркурия на корме. В команде Коксовой тридцать отборных английских головорезов и с ними дикие канаки с Сандвичевых островов, сколько набрать смог… Канаки те приобычены питаться человечиной, а оный Кокс и сам привычен, как пересказывают кантонские китайцы, кровь людскую, как воду, лить. Честь и достоинство державы российской возлагают на вас встретить достойным отпором наглого…» Встретим?! — уверенно спросил Баранов Пуртова и Демида, прерывая чтение доставленного Кусковым письма Шелихова.

Письмо перед выходом партий на промыслы Баранов получил на Кадьяке с прибывшим из Охотска судном «Три святителя». Не обнаруживая тогда перед людьми и признака тревоги, правитель неожиданно для всех переменил решение и соединил направлявшиеся в разные стороны партии Пуртова и Куликалова в одну огромную флотилию из трехсот байдар, с пятьюстами промышленных, объявив, что и он поплывет с ними, так как ему нужно лично ознакомиться с местами промысла в Чугацком заливе и далее к Якутату. По его соображениям, Кокс должен был появиться с юга, чтобы попытаться уничтожить партии, находящиеся на летних промыслах вдали от Кадьяка. В его расчеты, видимо, входило и уничтожение крепости Воскресенской, где строятся первые корабли российско-американского приватного флота.

Перед отплытием Баранов пригласил к себе прапорщика Чертовицына, поседевшего на службе старого сибирского солдата. Поставил храброго служаку, бравшего в 1767 году под командой Суворова Берлин, перед образами и взял с него клятву не допустить высадки Кокса на Кадьяке. Баранов и сам был уверен, что крепости Павловской, куда он в прошлом году перенес центр российских колоний в Америке из размытой и затопляемой приливами Трехсвятительской гавани, Коксу никак не одолеть. Высокое положение над морем на гранитных утесах и двадцать фальконетов и единорогов, оставленных еще Шелиховым, придутся не по зубам английскому пирату и его людоедам.

— Господин прапорщик, — торжественно заключил правитель свою беседу с начальником Кадьякского гарнизона, — не я, — что я в деле сем значу! — Россия защиты от вас требует… Да не посрамимся!

— Не сумлевайтесь, Александр Андреевич, костьми ляжем, а на берег англицев не пустим! Вот ежели в море… Только что же он в море нам сделает? Постоит, прохарчится и уйдет… Благодарим на доверии! — церемонно раскланялся прапорщик Чертовицын, принимая из рук правителя поднесенную на прощание кружку неразведенного спирта.

Думая о завтрашней встрече и неизбежном бое с шведским капером, правитель вспоминал старика Чертовицына и самое важное — центр русской Америки, селение Павловское, в северо-восточном углу Кадьяка, оставленное на Чертовицына под защитой старых, плохоньких пушчонок. Вспоминал свой ладный и внушительный — с моря прямо в глаза кидается — дом правителя, в который всего год как перебрался после двух лет жизни в палатках и под открытым небом. В доме хранились все дела и документы компании, счета и денежный сундук… «На берег Чертовицын Кокса не допустит, а сжечь дом и все селение чем воспрепятствует? Пушки Коксовы, наверно, втрое дальше наших бьют… Мне бы Кокса на Кадьяке ждать! А теперь… теперь здесь надо Кокса кончать», — думал Баранов, ничем не выдавая охватившей его тревоги. Он искал выхода и спасения от представившейся ему опасности.

Отступления перед трудностями и опасностью Баранов не допускал. Годы кочевой торговли среди воинственных чукчей и коряков на крайнем севере Сибири и на Камчатке, а особенно последние три года жизни в Америке, краснокожие жители которой с необыкновенной легкостью решались на пролитие чужой и своей крови, приучили Баранова силой или хитростью добиваться победы. На войне все средства хороши, но воевать надо с умом.

— Придется, други мои, — начал Баранов, — попытать счастья самого Кокса захватить, а для этого дела один ты, Демид Софроныч, подходишь…

— Всегда Демиду место и честь, — недовольно пробурчал Пуртов, предполагая, что правитель намерен взять судно пирата на абордаж. — А кому же, как не мне, с Мелкуром этим рассчитаться за пограбление и наручники? — продолжал недовольно ворчать Пуртов, помня о своей встрече с арматором Коксом года три назад. Тогда эта встреча благодаря находчивости и удальству купеческого сына Пуртова закончилась посрамлением наглого арматора.

— В-во, через то, что ты Кокса боксой уже угощал, через это самое для моего замысла непригоден. Он тебя враз признает! И бородищу твою, Егор, жалко для Кокса брить, — пошутил правитель, восхищенный в душе недовольством Пуртова. — Ты ему на берегу объявишься и в наручники возьмешь… Только смотри у меня, грудью не кидаться, удальства не показывать!

Баранов помолчал, как бы еще раз прикидывая в уме шансы задуманного предприятия, и высказался затем с обычной прямотой, не преуменьшая риска и опасности:

— Индейская хитрость! Пятьдесят лет назад капитан-командор Алексей Ильич Чириков, что плавал с Витусом Берингом, достиг Ситхи на пакетботе «Святой Павел»… Ну, тамошние индейцы, прозываются они колошами, выслали переговорщиков о дружбе и торговле, чтобы на берег выманить. Чириков, — он тогда был хворый, сохранил его господь! — сам не поехал, послал штурмана Дементьева о семнадцати матрозов… Все и сгинули, ни один не вернулся! За науку мы платили, попробуем науку себе в пользу обернуть. Станет Кокс на якорь, ты, Демид, с американцами своими, растолковав все как надо, к нему поплывешь. Ты пятнадцать лет с индейцами прожил, цокотать по-индейски умеешь, повадки их все знаешь, лицо и глаза у тебя подходящие… Борода вот, невиданная у индейцев борода твоя, Демид Софроныч! Не испортила бы она нам обедни, — с сомнением глядел правитель на окладистую, черную, чуть посеребренную бороду Куликалова.

— А ты, Александр Андреевич, лицо мне выголи, как себя, видел я, перед зеркалом что ни день голишь, — на минутку не задумавшись, просто ответил Демид. — Да я еще красками лицо распишу…