Эллио Витторини - Люди и нелюди

• Название: Люди и нелюди
• Автор: Эллио Витторини
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: О войне
• Год: 1969

В романе «Люди и нелюди» описывается борьба итальянского Сопротивления с нацистами в годы Второй мировой войны.

---

— Да здравствует!..

Со всех грузовиков ему ответил хор, который звучит всегда, когда люди отвечают человеку:

— Да здравствует!..

И Джулай не колебался. Он потер одну о другую ноги, обутые в домашние туфли, и тоже отчетливо произнес в почти опустевшем голом дворе:

— Да здравствует!..

LXXXVI

— Что да здравствует? — сказал Манера.

Все стоявшие с ним ополченцы были еще здесь: тот, что заговорил первым, и кто ответил ему вторым: Первый, Третий, Четвертый, Пятый.

— Это коммунисты, — сказал Третий. — Разве они не коммунисты?

— Коммунисты или почти что коммунисты, — сказал Первый.

— А если и нет, то сойдут за коммунистов, — со смехом сказал Пятый.

— Так, значит, — сказал Третий, — они хотели сказать «да здравствует коммунизм»?

— Кто их знает, — сказал Пятый.

Манера поглядел на другой конец двора, где стоял Джулай.

— Почем я знаю? — сказал Манера.

Неужели Джулай хотел сказать: «Да здравствует коммунизм»?

Капитан тоже поглядел на Джулая: он обернулся, как только раздался его голос, и долго глядел на него, внимательно и строго, как раньше, а потом тихо спросил:

— Кто да здравствует?

Джулай не ответил: он по-прежнему стоял, прислонившись к стене, и все время тер одну ногу о другую.

— Твой приятель выпутался чудом, — сказал Манере Первый.

— А, что там, — сказал Манера, — по-моему, он ничего не сделал.

— Боюсь только, как бы он сам себе не напортил, — сказал Четвертый.

— Чем? — спросил Манера.

Капитан не подошел к Джулаю, а позвал его к себе.

Плечи Джулая отделились от стены, но одна нога, которую он медленно поднял, согнув в колене почти под прямым углом, все еще опиралась о стену.

Капитан снова позвал его:

— Поди сюда!

Джулай опустил ногу совсем и отделился от стены.

— Это ты, — спросил капитан, — убил мою собаку Грету?

— Капитан… — начал Джулай.

Он хотел рассказать, что произошло, но капитан повторил свой вопрос:

— Это ты?

— Я, — ответил Джулай.

Он видел, как серьезен этот человек, и только серьезность, написанная на его лице, внушала Джулаю мысль, что он должен отвечать.

— А она была ваша? — добавил он.

У капитана в руке был стек, тонкий, с ременной петлей. Он обернулся и, окликнув того парня из СС, что держал на поводках собак, приказал по-немецки:

— Führe die Hunde her![31]

Парень подвел к нему обеих собак — Блута и черную волчицу.

— Гудрун, — сказал капитан, — каптен Блут!

Он наклонился, чтоб отстегнуть сворки, и, освобождая, приласкал собак.

— Гудрун, — повторил он, — Гудрун…

Лаская собак, он так стиснул зубы, что во рту у него что-то хрустнуло, словно он разгрыз орех. Потом снял с собак намордники.

— Эти собаки тоже мои, — сказал он Джулаю.

— Что он собирается делать? — спросил Манера.

Он со своими четырьмя товарищами стоял у противоположной стены; уже совсем стемнело, и мало что можно было увидеть на другом конце двора, да и услышать можно было далеко не все, что говорилось.

— У вас много собак? — спросил Джулай.

— Много, несколько сотен, — ответил капитан.

Он подошел к Джулаю и сорвал с него куртку, открыв изодранные в клочья рукава рубахи.

— Что это у тебя на руках? — спросил он.

Под лохмотьями на руках Джулая видны были красные следы.

— Это в казарме, — ответил он.

— Значит, тебя в казарме так разукрасили? — спросил капитан. Потом взглянул на него и добавил: — А эти пятна на шее — тоже в казарме?

— Это на площади, — ответил Джулай.

Собаки обнюхивали его ноги, и он поставил одну на другую, хотя опереться плечами ему было не на что. Капитан бросил собакам куртку Джулая и приказал ему:

— Раздевайся!

— Раздеваться? Зачем, капитан? — Наверное, он покраснел, но в потемневшем воздухе этого не было видно. — Раздеваться? — повторил он.

Он начал раздеваться, полагая, что капитан хочет посмотреть, как его избили в казарме. Абсолютная серьезность капитана убеждала его.

— Но зачем? — спросил он. — Ведь прохладно!

— Давай! — сказал капитан.

LXXXVII

Джулай медленно раздевался, а капитан брал его вещи и бросал собакам.

— Странно, — сказал Манера, — что он собирается делать?

— Говорят, он шутник, — сказал Третий.

— Какую же это шутку он собирается с ним сыграть? — сказал Манера.

Собаки обнюхивали вещи Джулая, Гудрун принялась разрывать его куртку.

— Зачем вы бросаете мои вещи собакам? — спросил Джулай.

Он наклонился, чтобы отнять у Гудрун куртку. — А то разорвут, — добавил он. Но Гудрун с рычанием прыгнула на него, и Джулай попятился.

— Ja! — крикнул капитан. — Fange ihn![32]

— Что он говорит? — сказал Манера.

Гудрун, рыча, поставила передние лапы на куртку и снова принялась терзать ветхую материю, пропитанную запахом человека. До поры она удовольствовалась этим.

— Fange ihn! — снова приказал капитан.

Но Гудрун не слушалась. Она остервенело рвала ветхую куртку и даже унесла подальше от Блута рубаху, которую тот обнюхивал.

— Не волнуйся, — сказал Манера Джулаю. — Капитан даст тебе во что одеться.

Все пятеро ополченцев подошли ближе, чтобы все видеть, и стали в круг. Они смотрели на полуголого Джулая, и их заранее разбирал смех. Они смотрели на собак — на Блута, обнюхивавшего одежду, на Гудрун, рвавшую ее зубами, — и не могли удержаться от хохота.

— Ох! — сказал Первый.

— Ха-ха! — подхватил Третий.

Из освещенной двери на двор вышел человек в широкополой шляпе с черным хлыстом. С минуту он присматривался, что происходит, потом большими шагами направился к своей цели. Подойдя к капитану, он сказал:

— Они звонят, нельзя ли отложить на завтра.

— Почему?

— Сейчас слишком темно.

— Что слишком?..

— Слишком темно. Они не могут привести в исполнение…

— Темно? — переспросил капитан. — Пусть зажгут прожектора. Что у них там, на Арене, прожекторов нет?

Он сам двинулся прочь, чтобы поговорить по телефону, потом, сделав два шага, вернулся, пристегнул собакам поводки и велел парню из СС держать их.

— Не бойся, — сказал Джулаю Манера.

Джулай стоял в одних трусах и в домашних туфлях.

— Но ведь мне холодно, — ответил он.

Он стоял на том месте, где его оставил капитан, и непрерывно растирал руками грудь, живот, плечи, тер ногу о ногу, задирая ее сколько мог. Это было смешно, и ополченцы смеялись. Не то чтоб очень весело, но смеялись.

А на сворках ждали две собаки: одна, улегшись на землю, все еще рвала зубами куртку и рубаху, Блут садился и вставал, вертелся на месте, нюхая воздух, скулил.

Человек в широкополой шляпе и с хлыстом удивленно озирался, будто стараясь понять, что происходит.

— Что тут за новости?

Он озирался вокруг.

— Долго они еще будут держать меня так? — сказал Джулай. — Я замерз.

— Не бойся, — сказал ему Манера.

— Что он собирается со мной сделать?

— Ничего, Джулай. Теперь уже все позади.

— Но мне холодно. Я так замерзну до смерти.

— Он хочет только тебя припугнуть, — сказал Манера.

И тут вернулся капитан.

LXXXVIII

Он посмотрел на стоявших в кружок ополченцев, на Джулая в трусах и наклонился, чтобы опять отстегнуть поводки у собак.

— Ты почему не разделся? — спросил он у Джулая.

— Капитан! — ответил Джулай. — Я и так совсем голый.

Клемм указал стеком на трусы.

— На тебе еще это!

— Что же, мне и трусы снять? — спросил Джулай.

Когда он остался только в носках и в домашних туфлях, капитан спросил его:

— Сколько тебе лет?

— Двадцать семь.

— А! — сказал капитан. Он стоял, наклонившись, положив руки на загривки собак, и задавал вопросы.

— Двадцать семь? — повторил он и стал спрашивать дальше: — Ты живешь в Милане?

— В Милане.

— А родом ты из Милана?

— Нет, из Монцы.

— А, из Монцы! Значит, ты родился в Монце?

— В Монце.

— Монца! Монца! А отец у тебя есть? И мать?

— Есть мать. Она живет в Монце.

— Старая?

— Да, старая.

— А ты с нею не живешь?

— Нет, капитан. Моя мать живет в Монце, а я в Милане.

— А где ты живешь в Милане?

— За воротами Гарибальди.

— Понимаю, — сказал капитан. — В старом доме?

— В старом доме.

— В одной комнатенке?

— В одной комнатенке.

— И как же ты там живешь? Один?

— Я в прошлом году женился, капитан.

— Ах, ты женат!

Ему хотелось знать все о том, что он собирался разрушить, — и о древнем и о живом. Присев между собаками, он смотрел на голого человека, стоявшего перед ним.

— И молодая у тебя жена?

— Молодая. На два года младше меня.