Степан Злобин - Пропавшие без вести

• Название: Пропавшие без вести
• Автор: Степан Злобин
• Жанр: О войне

Новый роман известного советского писателя Степана Павловича Злобина «Пропавшие без вести» посвящен борьбе советских воинов, которые, после тяжелых боев в окружении, оказались в фашистской неволе.

Сам перенесший эту трагедию, талантливый писатель, привлекая огромный материал, рисует мужественный облик советских патриотов. Для героев романа не было вопроса — существование или смерть; они решили вопрос так — победа или смерть, ибо без победы над фашизмом, без свободы своей родины советский человек не мыслил и жизни.

Стойко перенося тяжелейшие условия фашистского плена, они не склонили головы, нашли силы для сопротивления врагу. Подпольная антифашистская организация захватывает моральную власть в лагере, организует уничтожение предателей, побеги военнопленных из лагеря, а затем — как к высшей форме организации — переходит к подготовке вооруженного восстания пленных. Роман «Пропавшие без вести» впервые опубликован в издательстве «Советский писатель» в 1962 году. Настоящее издание представляет новый вариант романа, переработанного в связи с полученными автором читательскими замечаниями и критическими отзывами.

---

— Где сунутся, там и окунутся! — разудало откликнулся самый молоденький из команды, «пацан» Еремка Шалыгин.

В каменном лагере после обеда заверещали свистки к построению. Но вместо того, чтобы вести людей на работы, всех собрали на лагерной магистрали. Генезенде-команду, сапожников, портных, рабочих со склада и даже свободных людей с кухни.

Их собрали широким кругом на площади возле кухонь.

Мартенс явился с четырьмя немецкими офицерами, которые отличались от прочих немцев нашивками на рукавах с русскими буквами «РОА».

— С вами хотят говорить офицеры русской освободительной армии, — сказал зондерфюрер, обращаясь к собранным пленным. — По этому поводу господин комендант лагеря приказал лагерные рабочие команды освободить для беседы, на работы не направлять.

— С праздничком — Николиным днем! — выкрикнул кто-то.

— В нашем селе престольный! — поддержал другой голос.

— Слово передаю господину капитану Петру Семеновичу Кошкину! — объявил Мартенс.

— А вы, господин унтер, не забыли, как собрания в колхозе ведутся?! — задорно крикнули из толпы.

Все уже знали, что Мартенс бывший колхозный конюх. Раздался смех.

Мартенс козырнул власовцу, уступил ему свое место и отошел.

Власовцы вышли на середину круга все вчетвером. Один из них, покряжистее и постарше возрастом, в капитанских погонах, торжественно поднял руку.

— Товарищи! — произнес капитан-власовец.

В ответ грянул неудержимый хохот в полтысячи голосов.

Тот растерянно оглянулся, недоуменно пожал плечами, развел руками, показывая, что не понял причину общей веселости.

— Какие же мы с тобой, сука, товарищи! — крикнул кто-то из собранных на «беседу».

— Вы же русские люди? — спросил капитан.

— Советские! — выкрикнули из толпы.

— И я советский! — отозвался власовец.

— Немецкий, — возразили ему.

— Товарищи, слушайте, что я скажу! — стараясь перекричать гул, надрывался оратор.

Соловей, соловей, пташечка… —

запел кто-то звонко и тоненько.

Канареечка жалобно поет! —

подхватили несколько голосов. И вот загремели всем хором:

Раз! Два! Горе не беда!
Канаре-ечка жалобно поет!

— Я вам хочу сказать… — в паузе выкрикнул власовец.

Соловей, соловей, пташечка-al.. —

грянули снова все разом.

— Сволочь! — во всю глотку закричал власовский лейтенант, вступаясь за капитана. — К командирскому званию нет у вас уважения!

Но «канареечка» продолжала заливаться по-прежнему беспечно и весело. Никто никогда не мог бы представить себе, до чего издевательски презрительно, уничтожающе, как пощечина, убийственно может звучать простая, всем знакомая и бессмысленная солдатская песенка.

Власовский капитан плюнул и вышел из круга, за ним остальные его компаньоны.

— Дешево отступился! Я бы гнал такого фиговского агитатора! — ядовито заметил кто-то вослед.

— Со скотами беседовать! — задержавшись, со злостью повернулся власовец.

Широка страна моя родная —

оглушительно зазвенел хор голосов.

Они стояли, не нарушая круга, и пели все время, пока Мартенс и разъяренные власовцы шагали к воротам лагеря

Пленные чувствовали сейчас себя победителями, и наплевать им было на кары, которые могут на них обрушиться. Да и что могут сделать? В карцер всех не упрячешь. Лишат на сегодня ужина? К голоду уж давно привыкли, а водичка под громким названием «кофе», которую наливают на ужин, никого не порадует.

Что можно делать еще? Потребовать выдать зачинщиков? Давно уже испытали фашисты, что этого не добьешься…

Пленные продолжали петь советские песни и с каждой новой песней теснее и теснее чувствовали локоть друг друга, забыли даже про ветер и про мороз. Только искоса наблюдали за воротами лагеря и за дверями комендатуры.

Вот вышли власовцы и направились обратно в форлагерь в сопровождении все того же Мартенса, а из барака комендатуры две-три минуты спустя появился обер-фельдфебель с кучкой солдат.

Не сговариваясь, не перекинувшись словом, все продолжали петь, как будто лишь для того и были сюда собраны распоряжением гауптмана гестапо.

Возглас «ахтунг» прервал их пение. Всех повели по рабочим местам, разделив по обычным командам

— Отмена Николину дню, товарищи! — крикнул кто-то из пленных

— Was ist das Sollowey? — с усмешкой в глазах спросил переводчика солдат-конвоир железнодорожной команды: — Wie singen sie? [Что такое «соловей»? Как они поют?]

Nachtigall, Nachtigall Vogelchen!
Kanarichingen, jemmerhches singtl[76]

пропел экспромтом переводчик станционных грузчиков.

— Schon, gut! [Прекрасно, хорошо!] — одобрил солдат и вдруг не выдержал, рассмеялся…

— Чудак ваш фюрер, чего ведь затеял: дохлой собакой живых зайцев травить! — сказал солдату Федот Задорожный.

Переводчик услужливо перевел.

— Mit kremeren Hund? [Дохлой собакой?] — оживленно усмехнулся солдат, однако же, сообразив, что шутка задела не только власовцев, но и «фюрера», вдруг отчужденно нахохлился и закричал: — Tempo, tempo!..

И даже работа казалась им в этот день не тяжелой — такой все испытывали хороший, веселый подъем.

Об этой пощечине власовцам шли толки с неделю.

— А что, Левоныч, не сорваться ль нам разом полной командой в побег, чтобы знали фашисты, как к нам засылать своих агитаторов?! — спросил кто-то из грузчиков Трудникова несколько дней спустя.

— Операция сложная, но невозможного в ней нет ничего, — согласился Пимен. — Этот план надо продумать и обсудить.

Но продумать они ничего не успели. Как раз накануне нового, 1944-го года генезенде-команду построили на отправку

На отправку их брали не всех — только тех, кто был здоровее и крепче на вид. «Пацану» Еремке немец велел отойти к стороне. Еремка заспорил. Немец уже замахнулся ударить упрямого парня. Но тут вмешался Федот Задорожный, друг Трудникова.

— Парень со мной из одной деревни, — сказал Федот.

— Siemmliak? — спросил немец, употребив русское слово.

— Яволь, так точно — земляк!

— Weg zusammen! [Пошел вместе!] — скомандовал немец Еремке.

Они не знали, куда их повезут. Отбирали здоровых и сильных. Может быть, для Еремки будет и трудно. Но малолетний разведчик Еремка не мог покинуть своего командира роты. В плену Еремка к нему привязался еще крепче, чем прежде, на фронте…

И вот они были вместе в вагоне…

— Значит, ждет где-то нас работка «на пользу великой Германии», братцы! — говорил окружающим Трудников. — Потрудимся во славу! Не даром немецкий хлебушко есть! Отплатим уж фюреру нынче за всю хлеб-соль! Разочтемся! Прежде смерти все равно не умрешь, а уж дров мы ему наломаем!

— ТБЦ микроб, говорят, силен: от него и железо гниёт. Заразят фашисты свои заводы нашим туберкулезом!

— Без доброй работки скучали, вот бог и послал! — со злостью пошучивали вокруг…

Их везли, как обычно, в переполненных вагонах. Стояла холодная зима. На одной стоянке их внезапно вывели на платформу и роздали по черпаку горячей баланды и на каждую пятерку по коробке мясных консервов.

— Для вас начинается с новым годом новая жизнь. Вам повезло, ребята! — с загадочным видом сказал немец-переводчик.

— Да с консервами она, жизнь, ничего! Жалко, хлеб вчера весь успели прикончить, — ответил кто-то, выскребывая консервную банку, когда уже тронулись дальше.

— Куда привезут! А то от консервов и вырвет! — отозвались другие.

— Ко власовцам не пошли — так теперь на завод, либо в шахту, а кто там не сдохнет, того назад в ТБЦ!..

— Ну, прежде, чем сдохнуть, мы еще в свайку сыграем! — слышались голоса в темноте вагона. — Спокаются брать на работы!

Везли их всю ночь с длинными нудными остановками. Утром на одной из таких стоянок они стали просить воды. Начальник конвоя сказал, что скоро конец дороги, где их ожидают баня, еда и питье…

Далеко за полдень их привезли на место. Обычной лагерной полиции на платформе не было. Команду принял лишь молчаливый немецкий конвой. От станции до обнесенного колючей оградой лагеря было всего каких-нибудь полтора километра. У самых ворот лагеря произвели поименную перекличку и заставили ожидать в строю до сумерек, на ветру и морозе.

По морозному воздуху от лагерной кухни доносился дразнящий запах мясного варева.

— Вот тебе и еда и питье! — издеваясь над собою, злобно ворчали промерзшие люди.

Все изнемогали от усталости. Конечно, они не ждали от фашистов добра. Но тут было явно рассчитанное издевательство, и оно бесило…

Даже неустанный и бодрый Пимен Трудников примолк, почуяв что-то уж очень недоброе, ожидающее его и его команду…