Фабио Фарих - Над снегами

• Название: Над снегами
• Автор: Фабио Фарих
• Издательство: Молодая гвардия, ОГИЗ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1932

В конце 1929 года на Чукотке пропали без вести американские летчики Эйельсон и Борланд, и американское правительство обратилось к правительству СССР с просьбой организовать их поиски. Выполнение этого задания было поручено летчику Слепневу и бортмеханику Фариху. Весной 1930 года им удалось обследовать предполагаемое место гибели самолета, найти его обломки и тела пилотов. По просьбе американцев Слепнев и Фарих привезли останки погибших летчиков на Аляску. В настоящем издании, авторами которого стали полярные летчики Фабио Фарих и Игорь Даксергоф, рассказывается не только о судьбе американских летчиков, но и о буднях всей полярной авиации, о героическом труде летчиков, ежедневно вступающих в схватку со стихией.

---

Мы с новым рвением возобновили работу по розыскам Эйельсона. Сначала довольно большую площадь мы разрыли непосредственно у разбитого самолета, потом сделали небольшую прирезку к главной траншее с левой стороны от «Гамильтона» и от нее повели главную свою работу развернутым строем. Снег, которого много намело за последние дни, сильно затруднял раскопки. В некоторых местах, где его было не более полутора метров, стало два с половиной— три…Около двух часов дня матрос с «Нанука» Стенсона, тот самый, который четыре дня тому назад нашел Борланда, наткнулся на Эйельсона…

Эйельсон лежал еще дальше Борланда, примерно в сорока метрах от своего самолета. Он, так же как и Борланд, лежал ничком, уткнувшись головой в землю. Левая рука была прижата к сердцу и правая выброшена далеко в сторону. Лица не было видно. Оно также было покрыто ледяной глыбой, которая вероятно образовалась от таяния снега в первый момент падения…

Чувствовали ли мы удовлетворение с нахождением Эйельсона? Трудно сказать, в особенности за других. Да, мы выполнили то, что должны были выполнить, и это далось нам не малой ценой. Мы сделали то, что обещали друг другу, нашей общественности и американским товарищам по работе. В этом конечно было некоторое удовлетворение. Но не лучше ли было, если бы мы их так и не нашли, чтобы остался хотя бы один тысячный, фантастический шанс… тот шанс, который еще долго оставался за Амундсеном…

Завернув Эйельсона в брезент, мы поместили его рядом с Борландом в кабинке своего самолета. Когда дверца захлопнулась, кто-то из стоящих рядом проговорил:

— Вы много тысяч прошли бок о бок. Сделайте же так и ваш последний рейс…

КОНЕЦ РАБОТЫ

Работу кончили. Часть людей на нартах уже ушла в «Ставрополю». Наш самолет не ушел в тот же день из-за образования ледяных пробок, в бензинопроводе, устранить которые помешала начавшаяся вновь пурга.

К вечеру погода стихла. Ночь была ясной и морозной. Северное сияние особенно ярко полыхало над горизонтом, и и звезды, казалось, приблизились к земле — так они мерцали и блестели. Почти над самой палаткой повисла Полярная звезда.

На следующий день проснулись рано. Несмотря на меховые кукули, в которых мы лежали, как суслики, мороз сильно давал себя чувствовать. Все полотнище было покрыто толстым слоем белого клея и сталактитами сосулек.

Попив кофе и наскоро закусив, мы все, кроме Слепнева, который остался лежать в своем мешке, отправились готовить самолет.

После нескольких часов прогревания мотора, согревания свечей и всасывающей трубы мотор наконец взял, но тут жe выяснилось, что бензин не подается в достаточном количестве в карбюратор и что надо снимать весь бензинопровод, оттаивать и продувать… А там все снова начинать сначала… Занятый печальными размышлениями, я услышал над головой звук мотора. Со стороны «Ставрополя» к нам шел легкий «стирмэн» Гильома. Благополучно сделав посадку вдоль застругов, он вышел из самолета и сказал, что теперь готов принять участие в работах, на что мы, поблагодарив его, ответили:

— Эйельсон уже найден…

Немного ранее в нашей палатке произошел один, как говорится, тяжелый случай на транспорте. Слепнев, желая согреться наиболее рациональным способом, обтер свои ноги, спиртом и стал сушить их над примусом. В результате дикие вопли, крики «пожар» и всеобщий тарарам… К счастью как пострадавший, так и невольные свидетели отделались только «легким испугом» и парочкой-другой крепких выражений…

Выяснив, что на нашем самолете следует снимать и проверять бензинопровод, было решено, что Слепнев полетит с Гильомом на «Ставрополь» и вернется только на другой-день, кстати доставив сюда четыре банки горючего, которого у нас было очень ограниченное количество.

САМОЛЕТ ГОРИТ

Слепнев улетел. Мы остались втроем, если не считать тех, кто находился в нашей кабине… Остались Дубравин, Костенко и я.

Осматривая бензинопровод, я выяснил, что вся ручная помпа была битком забита льдом. Не отставали от помпы и главная податочная труба, а также и фильтр. По всей вероятности лед образовался от воды, которая попала непосредственно в бензин или, также возможно, от прогревания; мотора.

Мы с Дубравиным, который, кстати, во всех работах был одним из первых, сняли проводку, и, постепенно выколачивая и выдувая лед, стали осторожно ее прогревать. Я признаюсь: вина была моя, но с другой стороны глупо думать, что при 35-градусном морозе можно отогреть трубку и помпу, битком набитые льдом, только собственным дыханием…

На этот раз случай сыграл с нами скверную штуку.

Костенко был в это время в палатке, когда до него долетел крик «горит». Вылетев бомбой наружу, он споткнулся о заструг к во всю длину растянулся на земле. В это же мгновенье Дубравин бросился к постоянному огнетушителю на самолете, но он, так же как и другой, снятый с «Гамилътона», объявил полную забастовку. Выскочив из кабины за огнетушителем, я потерял несколько — драгоценных секунд временя, в течение которых пламя распространилось еще более… Кто из вас знает, как горит бензин, да еще высший сорт — «грозненский»?

Под нашими руками не было ничего, чем бы можно было бороться с огнем: огнетушители не работали, и снег под ногами, твердый, как мел… Еще пять секунд — и тогда уже будет поздно…

Я не думал о тех громадных последствиях, которые могли быть… Одна только мысль, промелькнувшая об этом, была настолько ужасна, что как-то сразу обострила мою чувствительность и ускорила рефлекс. В один прыжок я снова очутился в кабине и, сорвав рукавицы, стал бить ими направо и палево… Там, где удары не помогали, я хватал трубки голыми руками и, сжав, как змею, в кулаке, держал, пока пламя не гасло…

Через минуту огня в кабине не было. От труб и от фильтра поднимался кверху пар, а на моих руках кожа вздулась пузырями и в некоторых местах потрескалась и кровоточила…

Следует добавить, что помпа и трубопровод оттаяли на все сто процентов…

СЕМНАДЦАТАЯ НОЧЬ

Окончив ремонт самолета, мы, как было условлено со Слепневым, запустили мотор и, поставив его на малый газ в ожидании прилета, пошли греться в палатку.

Через полчаса на горизонте не было видно ни малейшей темной точки, напоминающей американский самолет. То же было и через час и через два… Слепнева, не было. Наш мотор все так же четко работал, нарушая мертвую тишину тундры…

Через три часа мы выключили контакт, вылили воду из радиатора и кабину закрыли брезентом.

Нам предстояло провести еще одну ночь среди снегов, где мы прожили уже шестнадцать суток.

К вечеру мороз усилился. Время от времени мы посматривали на термометр, спирт которого медленно, но верно, опускался все ниже и ниже. Сначала было 25, потом 40 и к тому времени, как мы собрались спать, было 50… Наши спальные мешки, промокшие насквозь, были похожи на ледяные колоды — их свободно можно было, как колья воткнуть в снег. И эти-то мешки было единственное, что могло спасти нас от холода… Два больших американских примуса гудели не переставая, но температура палатки мало чем отличалась от наружной; впрочем и примуса все равно надо было на ночь тушить…

Мы долго еще сидели перед ними, протянув руки к огню, стараясь как можно больше впитать в себя тепла; наконец, когда усталость и сон нас окончательно сломили, мы решили забраться в свои кукули… В это время я чувствовал себя так же, как человек, которому предстоит лезть в прорубь…

Да, это занятие не из веселых. Первые минуты лежишь, напрягая все мышцы, чтобы не дрожать, как овечий хвост, и стискивая зубы, чтобы не лязгать ими на всю палатку. Мало-помалу от теплоты тела мешок начинает понемногу размягчаться, но это далеко еще не значит, что становится теплее, даже наоборот — холодная сырость, кажется, проникает до костей, и становится eщe более не по себе… «Входное» отверстие мешка, у которого, выражаясь неточно, «покоится» ваша голова, покрывается кругом белыми иглами инея от дыхания, а дышите вы усиленно потому что только таким паровым отоплением можно хотя бы немного согреться.

Мы долго лежали не засыпая, мысленно повторяя сначала, до конца всю таблицу умножения и делая всевозможные, арифметические действия, чтобы как можно скорее утомиться и нагнать сон. Но на этот раз даже самые проверенные способы не давали должного результата.

За полотном, отделявшим нас от пустыни, полыхало северное сияние. Через узенькую щель в полотнище был виден его голубовато-тусклый свет.

Как умирающий с голода видит перед собой всевозможные блюда, так и я невольно представляв себе жарко натопленные комнаты и пылающие печи. Это было последнее, о чем я думал. Потом наступило забытье…

Я не знаю, сколько времени оно продолжалось. Очнулся я все от того же лютого холода… Казалось, что мороз буквально проникает до костей и мозг уже начиняет застывать… Открыв глаза, я увидел, что Дубравин также не спит. Он сидел, скорчившись у примуса, и кипятил чай…