Фабио Фарих - Над снегами

• Название: Над снегами
• Автор: Фабио Фарих
• Издательство: Молодая гвардия, ОГИЗ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1932

В конце 1929 года на Чукотке пропали без вести американские летчики Эйельсон и Борланд, и американское правительство обратилось к правительству СССР с просьбой организовать их поиски. Выполнение этого задания было поручено летчику Слепневу и бортмеханику Фариху. Весной 1930 года им удалось обследовать предполагаемое место гибели самолета, найти его обломки и тела пилотов. По просьбе американцев Слепнев и Фарих привезли останки погибших летчиков на Аляску. В настоящем издании, авторами которого стали полярные летчики Фабио Фарих и Игорь Даксергоф, рассказывается не только о судьбе американских летчиков, но и о буднях всей полярной авиации, о героическом труде летчиков, ежедневно вступающих в схватку со стихией.

---

Однако нашего нахальства, оказывается, хватило и на это. Мы тщательно мерили, кроили, клепали, и наконец в результате кропотливой работы мы о гордостью поставили на самолет новый элерон. В нашем распоряжении не было краски, в своем складе мы нашли только черный лак для поплавков, которым мы целиком и покрыли все крыло. Получилась какая-то пиратская машина, нахватало только на черном фоне белого черепа и костей.

Из Пинкигнея пришла новая телеграмма. В ней был приказ о немедленном вылете на розыски пропавших американцев, которые по слухам сели в пятидесяти километрах восточнее Северного мыса. Между ее строк мы почувствовали удивление по поводу того, что мы все еще находимся в бухте Провидения, как будто бы люди, ее пославшие, на мгновенье забыли, что Чукотка не какой-нибудь санаторий с железнодорожным сообщением, где сел на экспресс и отбыл в любом направлении. В ответ на нее Слепнев составил длиннейшую телеграмму.

Нам осталось еще не много. Ремонт самолетов почти окончен. На второй машине уже пробовали мотор. Работает как будто бы сносно. На своей я закончил установку добавочного бака и сменил бензинопровод.

Со всех окрестностей к нам приехали созванные на совет чукчи. Под председательством Маврикия они долго обсуждали как организовать переброску бензина на собаках. В накуренной столовой, поглощая чай в чудовищном количестве, они высчитывали, сколько потребуется «собачьих сил» при той таре, которая у нас имеется, и сколько времени это все займет. Решили, что нарты с бензином должны уйти раньше нас на день, на два.

Подготовка к отправке нарт идет полным ходом. На дворе слышно, как лают собаки и кричат чукчи. Из склада уже доставлены цилиндры бочек с горючим и запас сухой юколы для собак Сейчас они покидают бухту.

Я сижу один у себя в комнате. Маврикий на улице отдает последние распоряжения чукчам, а Галышев и Эренпрейс возятся у своей машины. Завтра мы вылетаем. Полярная ночь па Северном еще не кончилась, но мы ждать больше но можем. Мои вещи т. е. то, что мне необходимо, уже собраны и уложены. Кажется, больше никто уже не может удержать здесь нас.

МЫ ИДЕМ НА СЕВЕРНЫЙ

Слегка вибрируя от работы мотора, который ровным гулом заполняет уши, самолет идет на север. Сзади и немного справа идет машина Галышева. Кажется, что она не двигаясь, висит в воздухе, и только снежный покров внизу и неровность льдов уходят назад, будто мы, не связанные законом притяжения, поднялись в воздух, а земля, как громадный глобус, медленно поворачивается под нами на своей оси. Через два часа мы будем на Северном мысе.

Вылетев на заре из бухты Провидения, мы после часового полета при сильном встречном ветре благополучно сели в Пинкигнее. Во время полета на моей машине отказался работать саф. Провозившись с ним после посадки часа два-три и отморозив при этом себе руки, мне все же удалось его наладить. Словно в награждение за мои труды, Кириленко вручил мне только что полученные телеграммы от моих. В ответ я отправил, что жив, здоров и «настроение бодрое».

Вылетев из Пинкигнея, мы минут через двадцать обогнали наш собачий обоз с бензином. Па мгновенье видели круто закинутые вверх головы погонщиков собак. Несколько взмахов рукавицами, и обоз, и чукчи словно растаяли в беспредельной снежной пустыне. До реки Лаврентия мы также дошли благополучно.

От Лаврентия мы вышли четыре часа тому назад. Уже четыре часа мы слушаем рев мотора. Под нами громоздятся суровые скалы, с острыми пиками вершин, покрытые снежной шапкой сопки… Справа Берингов пролив с отдельными льдинами, вылезающими да берег, а еще правее покрытая белесой дымкой тумана Аляска — мыс Принца Уэльского…

Да, здесь красиво, но сесть — верный гроб… Нигде, куда только ни кинешь взгляд, нет ни одной приличной площадки. Я толкаю Слепнева локтем и успокаивающим жестом махаю вниз. Он поворачивает голову и утвердительно кивает.

Слепнев в своем меховом комбинезоне кажется вдвое растолстевшим. Штурвал дочти упирается в его меховой живот, и за громадными рукавицами его совсем не видно.

Скоро Северный мыс. Чувство невольной гордости, не за себя, а за всех нас, вырвавших когтями и зубами обе машины изо льдов, невольно наполняет всего меня. Я оборачиваюсь назад, смотрю на повисший в воздухе самолет Галышева и махаю ему своей тяжелой рукавицей; но машина довольно далеко, и меня, кажется, не видят.

Под нами тянется снежная пустыня, скалы и льды…

С каждой минутой мы все ближе и ближе к цели. На мгновенье у меня появляется мысль, что мотор может встать и на виду у «Ставрополя», но я сейчас же гоню ее прочь. Этого быть не может.

Слепнев трогает рукой мою коленку и показывает своей медвежьей лапой куда-то вперед. Я внимательно смотрю на снежные горы, извивающуюся речку Амгуэму, на льды, но ничего на земле не замечаю. Наконец поднимаю глаза немного выше и в изумлении начинаю тереть свои очки. Нам навстречу, увеличиваясь, с каждой секундой, идет самолет!

Вот он уже совсем рядом. Это небольшой почтовый биплан. Я ясно вижу на его красном фюзеляже опознавательный знак Соединенных штатов…

Согласно этикета, как обнюхивающие друг друга собаки, мы сделали по приветственному кругу и сейчас же разошлись: мы дальше на север, американец — на восток.

Мы еще ближе к «Ставрополю». По времени мы должны вот-вот его увидеть. Клочья тумана, повисшие то тут, то там, суживают горизонт и поле видимости. Я протираю запотевшие очки и выглядываю за козырек. Резкий ветер давит на стекла и жмет голову назад. В туманной дали ничего не видно.

Но вот вдалеке, где узенькая полоска чуть приметного берега изгибается в виде буквы «С», я вижу маленькую темную скорлупку с торчащими вверх двумя спичками-мачтами: «Это «Ставрополь»… Нет, не похоже, это вероятно «Нанук»… Да, конечно, вот около него и американские самолеты… А где же наш?… Ах, вот гораздо правее темный корпус — это «Ставрополь»…

«Нанук» стоит почти у самого берега. Левее, на краю снежного поля, вероятно аэродрома, стоят четыре американских самолета… Да здесь видно не такое уже безлюдье…

Довольно большая группа людей, стоящих внизу, махает нам шапками и руками. Мы делаем круг над «Нануком» и аэродромом. К нашей посадке уже все приготовлено, но мы разворачиваемся и идем к «Ставрополю». Круг почти над самой палубой…

Теперь можно садиться.

Слепнев закрывает газ. Мы идем на посадку. Земля все ближе, ближе… Вот она уже совсем рядом, почти касается лыж. Я чувствую, как под моими руками штурвал второго управления плавно подается на меня. Маврикий «сажает».

Машина уже скользит по снежному покрову… Трррах… Самолет круто поворачивается, и крыло валится на правый бок…

Вот так номер! Да на виду еще у всех! У американцев!..

Почти на ходу я выскакиваю из кабины. Да, так и есть правый подвое шасси пополам, а вон и кочка, на которую нашла лыжа…

К нам навстречу бегут встревоженные люди… Но мы на них не смотрим. Еще первый, из них не успел добежать до нас, как мы из кабины уже вытащили запасную стойку и бортовую сумку с инструментами.

Среди добежавших и окруживших нас людей я как-то невольно сразу отметил команду «Ставрополя». Вместо приветствия я кричу:

— Держи правое крыло! Лишние — от машины!

Повторять не пришлось. Подхваченный десятками рук самолет выпрямляется и замирает. Я схватываю нужные инструменты и наклоняюсь над шасси. Последнее, что я успеваю заметить из окружающего, — это одетого в меха человека с липом нерусского типа, щелкнувшего почти в упор аппаратом.

Этот коротенький звук мне сразу портит настроение. Я совсем не хочу, чтобы в иностранной прессе была эта фотография с подписью:

«Советские летчики прилетели»…

Кому-то я сую держать ввинченные болты, у кого-то из рук выхватываю нужные инструменты, кого-то локтем толкаю в бок…

Через пятнадцать минут я затягиваю последний болт и, разгибая спину, кричу:

— Спасибо, ребята… Опускай…

Крыло плавно опускается. Шасси стоит как ни в чем но бывало.

Влезая на свое место, в кабинку, я почему-то сразу стал искать глазами в толпе американца-фотографа и, когда нашел, невольно самодовольно улыбнулся.

Вода в радиаторе еще не остыла. Мотор взял сразу. Наш самолет дрогнул и пополз к уже стоявшему около американских нашему второму юнкерсу.

Только тогда, когда подрулили к машине Галышева, мы вылезли из своих пилотских кресел и, снимая рукавицы, направились к встречавшим нас людям. Мы сразу словно утонули в толпе. Начались поздравления, приветствия, представления…

Капитан «Ставрополя» — Миловзоров…

Владелец «Нанук» — Свенсон…

Мисс Мэри Свенсон…

Целый десяток имен и фамилий русских и американских и просто дружеских кличек, от которых сразу теряешься… И наконец подходит тот человек в меховой одежде, с лицом нерусского типа… — Пилот Рид…