Степан Злобин - По обрывистому пути

• Название: По обрывистому пути
• Автор: Степан Злобин
• Издательство: Башкирское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1985

Роман посвящён кануну первой русской революции.

Сюжет завязывается на Урале в среде интеллигенции и параллельно — в нескольких семьях уральских железнодорожников и заводских рабочих. Далее действие переносится в Москву. Писатель изображает студенческие волнения начала 900-х годов.

Все социальные слои русского общества начала XX века показаны автором в процессе идейной и партийно-политической борьбы сталкивающихся мировоззрений и характеров.

---

— Значит, и вы тут с Павлом Никитичем посбили спеси с купчины? Очень складно, — сказал Баграмов.

— Напрасно, Иван Петрович! — возразил ему фельдшер. — Наделает шуму в губернии. Я и Фриду Борисовну хотел удержать, не послушались. Ведь все-таки Фрида Борисовна, извиняюсь за выражение, евреечка… Как бы чего вам от этого не пошло… Как говорят, не тронь того-этого, покуда не пахнет! Не каждый день наезжают, а раз в году можно уважить, я так погляжу… Впрочем, я что же, не так образованный, надо признаться, — солдат!..

В однообразном течении сельской жизни наезд Торбеева вызвал немалые толки у попа, и в лесничестве, и на почте, и в школе. Среди крестьян говорили уже, что приезжал сам губернатор, другие спорили, что это был предводитель дворянства, которого доктор отказался лечить и сказал ему, что приставлен земством только на пользу простому народу.

7

Дарья Кирилловна была ласкова и внимательна к замученному эпидемией доктору.

Но в первый же раз, как только Юля ушла погулять с Фридой в лес, Дарья Кирилловна улучила минуту, чтобы напасть на зятя.

— Я не могу вас понять, Иван Петрович, — сказала она. — Ведь вы же не мальчик! Как вы смотрите на отъезд Юлии? Вам она надоела? Хотите свободы?

— Какой свободы? Зачем? От чего мне освобождаться? — удивился он.

— Ну, этой самой, мужской свободы, должно быть… Я вас не пойму, Юля совсем еще девочка. Её нужно взять в руки, а не отпускать от себя по капризу. И потом — почему Петербург? Почему не Москва, где она могла бы прожить у моей сестры? Там всюду студенческие волнения, беспорядки, девочке вскружат голову, и попадет в Сибирь ни за что. У неё же горячая, взбалмошная головка, вы знаете это… Или она поедет в Москву, или я в Петербург еду с ней вместе!

— Но в Москве только фельдшерско-акушерские курсы, а в Питере высшая медицинская школа. Из Питера она выйдет врачом, — возразил Баграмов.

— Я вижу, вижу, — вам надоела и безразлична Юля! Вы хотите избавиться от неё. Но я не пущу ее в Петербург без себя! — восклицала Дарья Кирилловна.

— Я уверен, что Юля будет рада жить с вами вместе. Она вас так любит, — сказал Баграмов. — Впрочем, вы ей изложите ваши доводы сами, — заключил он устало и с некоторым раздражением.

— Вы ко мне относитесь как к трафаретной, классической тёще, — патетически воскликнула Дарья Кирилловна. — Не понимаю, за что вы меня не-нави-дите!..

Баграмов почувствовал, что сцена может закончиться истерикой, но ему на выручку появился Исаак Семенович Розенблюм, который пригласил его назавтра принять участие в комиссии по приемке окончательно отстроенной заводской больницы. Прибытие гостя утихомирило страстный материнский порыв Дарьи Кирилловны.

На другой день к утру уже без участия доктора было все решено. К огорчению Фриды, Юля согласилась восстановиться на московских фельдшерско-акушерских курсах. Втайне даже и от себя она делала это потому, что хотела избавиться от материнской опеки, давно уже ставшей ей в тягость. Но перед Дарьей Кирилловной она изъявила покорность.

— Если ты хочешь, мама, я буду учиться в Москве и жить снова поеду к тёте, — сказала Юлия Николаевна.

Захватив прошение Юлии Николаевны и остальные бумаги, чтобы отправить их с завода, Баграмов поехал в заводскую больницу.

Она была расположена в стороне от завода, за горным выступом. Чистенькое здание стояло так, что в самые знойные дни кроны деревьев защищали его от палящего солнца и дым из заводской трубы и копоть не достигали её территории. Квартира врача выходила в отдельный садик и полностью отделена была от больницы забором.

Приемная, аптечка, кабинет врача, сверкавшая белизной операционная с застекленными шкафами, две палаты, маленький изолятор, ванная комната, комплекты нераспакованных инструментов и медикаментов с приложенными счетами и накладными бельгийские, немецких и русских фирм, сложенное стопками постельное белье, новые, пахнувшие фабрикой, одеяла в особом стенном, гардеробе — все вызывало у Баграмова зависть: «Вот бы так в наших земских больницах!»

Во дворе, рядом с помещением секционной со входом с другой стороны, оказалось, оборудована прачечная с кипятильным котлом.

На кухне стояла еще не распакованная посуда — кастрюли, тарелки, чашки…

Лувен, обходя больницу и постукивая по полу тяжелой палкой с резиновым наконечником, самодовольно пощелкивал пальцами свободной левой руки, горделиво поглядывая на Баграмова при каждом его одобрительном слове, вдруг спохватился:

— Messieurs! Nous avons quelque chose oublie! Les icones dans les coins de chague chambre et les portrais de leurs majestes![43] — горестно, почти в отчаянии воскликнул Лувен.

— Quant a moi, — сказал Баграмов, — je prefere bien les portraits des medecins emirients, de Pasteur, de Pirogoif, par exemple…[44]

Лувен рассмеялся.

— Et moi aussi! Je ne suis pas le royaliste, — сказал он, — mai J selon les coutumes du pays…[45]

Баграмов вздохнул:

— Oh, les coutumes de notre pays![46]

— День торжественного открытия больницы, мы надеемся, установите вы, согласившись как врач принять её в свои руки, — почтительно сказал Баграмову Розенблюм. — Мосье Лувен просил меня быть посредником в этом деле.

— Но я земский врач. Вы знаете, я служу! — ответил Баграмов, огорошенный неожиданным приглашением.

— Вы подумайте. Мы не спешим. Наше время контракта с земством еще не кончилось. Рабочие лечатся у вас и довольны вами. Правда, мосье Лувен с вами поспорил из-за причин травмы рабочего, но это, в конце концов, дело инспектора, а не врача, — уговаривал Розенблюм.

— Мы вас просим подумать об этом и не отказывать сразу, — присовокупил и Лувен.

— Он видел преимущества Баграмова перед другими врачами в том, что, прекрасно владея французским, Баграмов может обслуживать и бельгийский технический персонал и их семьи, которые инженеры перевезли в Россию.

— Баграмову казалось, однако, что, перейдя в заводскую больницу, став служащим акционерного общества, он как-то потеряет общественное лицо и ту призрачную самостоятельность общественной деятельности, которую привыкли в России видеть в земской системе. Кроме того, он считал себя не вправе покидать свой врачебный участок в тяжелое время свирепствовавшей эпидемии. Так что, сколь ни приятно, ни соблазнительно было взять в свои руки такую благоустроенную больницу, он отклонил предложение.

— Ищите другого. Нет, земство мне всё-таки как-то близко. Сроднился. Хоть трудно работать, а всё-таки… — заключил он свой разговор.

8

Дней пять спустя после поездки на бельгийский завод, когда Баграмов приехал домой после двухдневного выезда на участок, Юля взволнованно рассказала, что в его отсутствие Фриду вызывал уездный исправник.

Баграмов от Васи Фотина знал, что беседы с Яковом навели его на мысль составить для «Искры» солдатскую, корреспонденцию о войне в Китае. С этой целью Фрида и Вася несколько раз проводили беседы с Яковом. Однажды во время их разговора в избу зашел фельдшер Павел Никитич, чтобы позвать зачем-то в больницу тётю Марусю. Фрида с непростительной поспешностью спрятала исписанный лист бумаги.

На следующий день в избу внезапно вошел становой, когда опять сидели все трое вместе — Фрида, Вася и Яков.

Становой спросил, верен ли слух, что Яков хочет продать избу, и сослался, что у него на примете есть покупатель.

Они тут же придумали — если спросят, чем они занимались, Яков скажет, что составляли прошение о выдаче ему пособия как инвалиду. Такое прошение они тут же и написали. А Вася решил, что пора исчезнуть, покуда не поздно.

К становому он уже являлся сам, как было раньше ус-ловлено, тотчас же по пробитии в село, представил свой «вид на жительство». Становой подбодрил его, сказав, что работы в заводе много и он, конечно, сумеет устроиться. Но становой ошибся. Заезжему слесарю обещали, что он получит работу недельку спустя. Через неделю в конторе сказали, что придется еще подождать с недельку. Потом ему дали дня два поработать на невыгодной сдельщине.

Живя вблизи Фриды, Вася не торопился покинуть завод. Ещё неделю-другую он мог бы себе и позволить прожить у тети Маруси, но теперь лучше было скрыться, пока не поздно.

Не простившись даже с Баграмовым и его семьей, Фотин покинул село, как только чуть-чуть стемнело. Они условились, что с ближней станции он бросит в почтовый ящик открытку с подписью «Маня», сообщая доктору, что ее «сынок уже совсем поправился и здоров».

И вдруг Фриду вызвал исправник. Становой снова зашёл мимоходом к Яше, спросить, где же его кудрявый жилец. В стане, мол, нужно было исправить замок сундука, где хранятся бумаги.

— А ему на заводе сказали — работы покуда нет. Он поехал на завод господ Трубачевских. Сказал: не найдёт — так опять к нам заедет. Тогда и пришлю его, ваше благородие, — пояснил Яков.