Марио Льоса - Похождения скверной девчонки

• Название: Похождения скверной девчонки
• Автор: Марио Льоса
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-94145-425-2

Марио Варгас Льоса – відающийся перуанский романист. Его книги «Город и псы», «Зеленый дом», «Тетушка Хулиа и писака», «Война конца света», «Нечестивец, или Праздник Козла» становились мировыми сенсациями.

«Похождения скверной девчонки» – роман о «любви без границ». Три континента служат декорациями бурных сцен и мучительных расставаний. Полвека мировой истории – революция на Кубе и герилья в Андах, пьянящая атмосфера Парижа 50-х и экономическое чудо в Японии, взлет «Битлз» и падение коммунизма – вплавлены в биографии героев. Eвропейская критика окрестила книгу любовной сагой столетия. Блистательный претендент на литературного «Нобеля», несомненно, вложил в нее собственный эмоциональный опыт.

---

– Это Рикардо Сомокурсио, мой друг, о котором я тебе рассказывала.

Господин Фукуда отвесил мне традиционный японский поклон. И на вполне сносном испанском поздоровался, протягивая руку:

– Главарь якудзы рад приветствовать вас.

Шутка меня сильно смутила, и не только потому, что я не ожидал ничего подобного, – мне ведь и в голову не приходило, что Курико способна передать ему мои слова, – но еще и потому, что господин Фукуда пошутил – пошутил? – без малейшего намека на улыбку, с тем же невозмутимым и отсутствующим выражением на сухом лице, какое будет сохранять и весь вечер. Лицо его напоминало маску. Когда я выдавил из себя: «Так вы говорите по-испански?» – он отрицательно помотал головой и впредь изъяснялся только по-английски – медленно, натужно. В тех редких случаях, когда он вообще открывал рот. Он протянул мне бокал шампанского и указал место рядом с Курико.

Это был низенький человечек – ниже Саломона Толедано, – тощий, в чем только душа держится, и даже по сравнению с миниатюрной и изящной скверной девчонкой выглядел сухим прутиком. Я представлял его совсем другим, поэтому сейчас готов был поверить, что меня разыгрывают. На нем были круглые темные очки в металлической оправе, и он не снимал их весь вечер, из-за чего тревога моя нарастала, ведь вдобавок ко всему я никогда не знал, смотрят на меня или нет его маленькие – в моем воображении холодные и злые – глазки. Седые волосы плотно прилегали к черепу, возможно, благодаря бриллиантину; он зачесывал их назад, как это было в моде у аргентинских певцов, исполнителей танго конца пятидесятых. Темные костюм и галстук придавали ему похоронный вид. Порой он подолгу сохранял неподвижность, безмолвствовал и сидел, положив крошечные ручки на колени, словно окаменелый. Но, пожалуй, самой красноречивой деталью его облика был безгубый рот, который, когда Фукуда говорил, едва шевелился, как у чревовещателя. Я чувствовал такое смущение и напряжение, что, против обыкновения, выпил лишнего, хотя мне нельзя много пить – алкоголь на меня быстро действует. Когда господин Фукуда поднялся в знак того, что нам пора выезжать, я уже успел влить в себя три бокала шампанского, и голова у меня слегка кружилась. Почти не слушая, о чем беседуют в гостиной – правда, говорил главным образом Толмач, рассуждавший о региональных диалектах японского, которые он понемногу начинал различать, – я в недоумении спрашивал себя: «Что же нашла в этом невзрачном и старом человечке скверная девчонка и почему так к нему относится? Что такого он ей говорит, как ведет себя с ней, почему она утверждает, будто он – ее болезнь, ее морок и может делать с ней все, что угодно?» Ответа я не находил, только еще сильнее ревновал, еще сильнее злился и презирал себя, проклиная за нелепый поступок – путешествие в Японию. Однако уже мгновение спустя украдкой бросал взгляд на Курико, чтобы лишний раз убедиться: только однажды, на балу в парижской Опере, она казалась мне такой же неотразимой, как сегодня.

У дверей дома нас ожидали два такси. Мне выпало ехать вдвоем с Курико – так скупым и властным жестом распорядился господин Фукуда, который сел во вторую машину вместе с Толмачом и Мицуко. Не успели мы тронуться, как скверная девчонка схватила мою руку и притянула к своим коленям, чтобы я их погладил.

– Он что, совсем не ревнует? – спросил я, кивнув на второе такси, которое как раз в этот миг обгоняло нас. – Как это он позволил тебе ехать со мной?

Она сделала вид, что не поняла, о чем я толкую.

– Ну что ты сидишь такой нахохленный, дурачок? – бросила она. – Может, разлюбил меня?

– Я тебя ненавижу. Никогда еще я не ревновал так сильно, как сейчас. Неужели этот карлик, этот недоносок и есть великая любовь всей твоей жизни?

– Перестань молоть чепуху, лучше поцелуй меня.

Она обвила руками мою шею, подставила губы, а потом я почувствовал, как кончик ее языка нырнул между моими губами. Мы долго целовались, и она пылко отвечала мне.

– Я люблю тебя, будь ты проклята, люблю, обожаю, – шептал я на ухо Курико. – Поедем со мной, японочка, поедем, и клянусь, мы будем счастливы.

– Уймись, – сказала она. Потом отодвинулась от меня, достала бумажный носовой платок и вытерла рот. – Мы уже прибыли. Оботри губы, а то я немного измазала тебя помадой.

Фукуда пригласил нас на ужин в мюзик-холл. Столики и столы побольше были расставлены веером вокруг огромной сцены, а невероятных размеров канделябры ярко освещали бескрайний зал. Стол, заказанный Фукудой, находился прямо у сцены, так что видно все было великолепно. Представление началось вскоре после нашего прибытия и мало чем уступало самым лучшим бродвейским шоу: были номера пародийные, пантомима и чечетка. Были также роскошный кордебалет, клоуны, фокусники, акробаты. Песни исполнялись на английском и японском. Конферансье, казалось, знал столько же языков, сколько Толмач, хотя, по словам последнего, на всех говорил одинаково плохо.

И здесь тоже господин Фукуда властным жестом указал каждому из нас его место. Меня он снова усадил рядом с Курико. Едва погас свет – стол освещался неяркими софитами, спрятанными среди цветочных гирлянд, – как я почувствовал рядом со своей ногой ногу скверной девчонки. Я взглянул на нее. Она как ни в чем не бывало болтала с Мицуко по-японски, но язык ее, судя по напряжению, с каким слушала японка, пытаясь хоть что-нибудь понять, был таким же условным, как когда-то французский и английский. В полутьме зала она казалась мне очень красивой: матовая, чуть бледная кожа, округлые плечи, длинная шея, сияющие глаза цвета темного меда, четко обрисованные губы. Она скинула туфельку, чтобы я лучше почувствовал нежные прикосновения ее ноги, которая почти весь ужин покоилась на моей, иногда чуть поглаживая мне щиколотку – я не должен забывать, что Курико тут, рядом, что она делает это нарочно, бросая вызов своему хозяину и повелителю. А тот с каменным лицом смотрел шоу или беседовал с Толмачом, едва заметно шевеля губами. Только однажды он обратился ко мне, спросив по-английски, что происходит в Перу и знаком ли я с кем-нибудь из тамошней японской колонии, довольно многочисленной, судя по всему. Я ответил, что много лет не был на родине и только понаслышке могу составить представление о том, что там творится. И что мне не довелось познакомиться ни с одним перуанским японцем, хотя да, их там много, потому что Перу стала второй страной в мире после Бразилии, открывшей в конце XIX века свои границы для японской иммиграции.

Ужин уже подали, и блюда – очень красиво украшенные, с большим количеством зелени, даров моря и мяса, – без перерыва сменяли друг друга. Я едва к ним прикасался – лишь из вежливости. Зато опустошил несколько крошечных фарфоровых чашечек, в которые гангстер подливал нам теплое и сладкое саке. В голове у меня поплыл туман еще до того, как закончилась первая половина представления. По крайней мере дурное настроение улетучилось. Когда зажегся свет, босая нога скверной девчонки, к моему удивлению, осталась лежать на моей и по-прежнему ее поглаживала. Я подумал: «Она знает, как ужасно я страдаю от ревности, и хочет таким образом утешить». И действительно утешила: всякий раз, когда я поворачивался, чтобы взглянуть на нее, стараясь не выдать истинных своих чувств, у меня мелькала мысль, что я никогда еще не видел ее такой красивой и неотразимой. Например, маленькое ушко со всеми его изгибами и крошечным завитком-мочкой – это просто шедевр минималистской архитектуры.

Потом вдруг вспыхнула вздорная перепалка между Саломоном и Мицуко, хотя я упустил, с чего она началась. Мицуко вдруг вскочила и удалилась, ни с кем не попрощавшись, без всяких объяснений. Толмач кинулся за ней.

– Что случилось? – спросил я господина Фукуду, но тот лишь уставил на меня невозмутимый взор и не удостоил ответом.

– Ей не нравится, когда ее гладят или целуют на людях, – объяснила Курико. – Твой приятель слишком развязно себя ведет. И Мицуко бросит его не сегодня-завтра. Она сама мне сказала.

– Саломон умрет, если они расстанутся. Он влюбился в нее как теленок. Втюрился по уши…

Скверная девчонка залилась хохотом, широко раскрыв пухлые губы, которые сегодня были покрыты ярко-красной помадой.

– Как теленок! Втюрился по уши! – повторила она. – Сто лет не слышала этих забавных выражений. Интересно, в Перу они до сих пор в ходу? Или придумали что-нибудь новенькое?

Она тут же перешла с испанского на японский и принялась объяснять Фукуде смысл этих оборотов. Он слушал с невозмутимым и непроницаемым лицом. Время от времени движением механической куклы брал рюмку, не глядя подносил ко рту, делал глоток и ставил обратно на стол. Неожиданно вернулись Толмач с Мицуко. Они, судя по всему, помирились, во всяком случае, улыбались и держались за руки.

– Нет ничего лучше ссор для поддержания любовного огня, – сказал мне Саломон, светясь счастьем, и подмигнул. – Настоящий мужчина, то есть мачо, должен время от времени наказывать женщину, чтобы она не слишком о себе воображала.