Михаил Петров - Пираты Эгейского моря и личность.

• Название: Пираты Эгейского моря и личность.
• Автор: Михаил Петров
• Жанр: Философия

Рукописи, как и книга «Язык, знак, культура», печатаются без сокращений и без изменений. Редакторские примечания, относящиеся главным образом к истории наследия или раскрывающие имена, которые не всегда можно обнаружить в справочниках, вынесены в подстрочник.

М., 1995. 140 с.

---

Был он при жизни пригож для мужей и зазнобою девкам. Как он прекрасен теперь, павши в передних рядах! (Фрагменты, 7)

Но Спарта - только один из полюсов античного мира, на другом полюсе которого находятся Афины, где, судя по комедиям Аристофана, грамотны даже рабы. К тому же и факт появления на ноге фараона греческого текста с десятью подписями солдат-наемников из разных мест говорит сам за себя: грамотность во всяком случае не была привилегией узкой социальной группы, не служила признаком профессии в том смысле, в каком античность говорит о свинопасах, оружейниках, обувщиках, банщицах, гетерах и т.п.

Более того, вооружившись идеей перехода социальнопрофессионального свойства в свойство социально-личное и направляясь с этой идеей в Афины, к месту наиболее развитых отношений античности, мы уже на полдороге начинаем сталкиваться со множеством институтов той же «перестроенной» природы. Социально-профессиональные по историческому генезису, они предстают здесь в форме социально-личных навыков и составляют корпус античной гражданственности или «свободы», - совокупность равнораспределенных гражданских свойств, которая предполагает в каждом человеке-гражданине доскональное знание социального ритуала в его целостности и способность исполнять любую государственную должность, кроме, пожалуй, полицейских должностей по охране порядка, которые в Афинах и в ряде других полисов исполнялись, как правило, рабами или наемниками из варваров. В Афинах этот неформализуемый постулат политической равноодаренности и равноосведомленности граждан реализован в институт исполнения государственных должностей по жребию.

2. Нормальные «олимпийские»цивилизации и античность

Идея политической равноодаренности и равноосведомленности настолько прочно вошла в наш социальный быт, что мы не видим в ней ничего заслуживающего внимания: ее своеобразие надежно закрыто шорами традиционного политического ритуала. Вместе с тем, было бы крайне несложно показать странность и загадочность этой идеи. Достаточно поразмыслить о том, почему, например, когда речь заходит о формировании футбольной команды, никто не требует ни «футбольных прав» по достижении какого-то возраста, ни жребия, ни прямого, равного и тайного голосования, тогда как в политике, которая, казалось бы, более основательно затрагивает судьбы каждого, несравнима с футболом ни по ответственности, ни по сложности, никому и в голову не приходит требовать каких-то особых политических талантов или владения политическим искусством в том смысле, в каком футболист обязан владеть мячом. Мы просто признаем нормой, хотя и редко формулируем эту посылку, что все виды деятельности, кроме политики, требуют признания и таланта, политика же - дело всех и всякого. Вот почему, чтобы стать футболистом, нужно уметь играть, а чтобы стать политиком, ничего, кроме возраста, не требуется.

Загадка политической равноспособности мучила еще античность. Сократ, например, полагал, что никакой премудрости в этом деле, в «гражданской доблести», нет, и ничему здесь научиться нельзя: «Когда же понадобится совещаться о чем-нибудь касательно управления городом, тут всякий, вставши, подает совет, все равно будь то плотник, будь то медник, сапожник, купец, судовладелец, богатый, бедный, благородный, и никто их не укоряет, как в первом случае, что, ничему не научившись и не имея никакого учителя, такой человек решается все-таки выступать со своим советом; потому что, ясное дело, афиняне считают, что ничему такому обучить нельзя» (Платон. Протагор, 319, Д).

Уже в античности мнения сталкивались, но в общем-то дальше тезиса о том, что «гражданская доблесть» от бога, античность не пошла. Недалеко ушли от античности в этом вопросе Гоббс и Руссо, да и вся домарксистская философия; замена бога логическим постулатом «естественного равенства» ничуть не прояснила проблему. Маркс, анализируя опыт Парижской коммуны, подчеркивал, что коммунары рассматривали политику в одном ряду с профессиональными навыками средней сложности и, соглашаясь с ними, поддерживал тезис Коммуны: «все виды общественной службы, начиная с самых высоких, должны исполняться за заработную плату рабочего». Ленин особенно горячо защищал эту мысль, ядовито замечая: «В популярных комментариях - им же несть числа - об этом не говорят. «Принято» об этом умалчивать, точно о «наивности», отжившей свое время, - вроде того как христиане, получив положение государственной религии, «забыли» о «наивностях» первоначального христианства с его демократически-революционным духом» (39, т. 25, с. 392).

Ленинская постановка проблемы «гражданской доблести» особенно важна для нашего анализа идеи «примитивного демократизма». «Понижение платы высшим государственным чиновникам, - пишет Ленин, - кажется просто требованием наивного, примитивного демократизма. Один из «основателей» новейшего оппортунизма, бывший социал-демократ Эд. Бернштейн не раз упражнялся в повторении пошлых буржуазных насмешечек над «примитивным» демократизмом. Как и все оппортунисты, как и теперешние каутскианцы, он совершенно не понял того, что, во-первых, переход от капитализма к социализму невозможен без известного «возврата» к «примитивному» демократиразму (ибо иначе как же перейти к выполнению государственных функций большинством населения и поголовно всем населением?), а во-вторых, что «примитивный демократизм» на базе капитализма и капиталистической культуры - не то, что примитивный демократизм в первобытные или в докапиталистические времена. Капиталистическая культура создала крупное производство - фабрики, железные дороги, почту, телефоны и пр., а на этой базе громадное большинство функций старой «государственной власти» так упростилось и может быть сведено к таким простейшим операциям регистрации, записи, проверки, что эти функции станут вполне доступны всем грамотным людям, что эти функции можно будет выполнять за «обычную заработную плату», что можно (и должно) отнять у этих функций всякую тень чего-либо привилегированного, «начальственного» (39, т. 25, с. 392).

Ленин берет самое существо проблемы: не человек подгоняется под уровень требований государственной машины, а напротив, государственный механизм выстраивается в соответствии с уровнем способностей человека. Эта сторона дела и есть Ариаднина нить нашего движения в лабиринте Средиземноморья от Миноса к Солону, от человека-профессионала «по природе», каким мы его застаем в крито-микенский период, к человеку-»существу политическому» ((aovitolTlKov), каким мы его застаем во времена расцвета Афин.

Наша основная задача состоит в том, чтобы показать, каким способом и в каких условиях грек между XV и IX вв. до н.э. успел набраться государственной мудрости в таких дозах, что все ему в политике стало ясно, и довольно сложный бюрократический аппарат Афин VII-VI вв. до н.э. был поставлен в позицию безразличия к исполнителю государственных должностей: любой и в любое время мог стать исполнителем любой должности в иерархии должностей. Ленинская мысль ценна для нашей задачи тем, что Ленин рассматривал подвижными обе стороны отношения: и человеческую способность, которая, как мы уже убедились на примере с письменностью, может в принципе синтезировать социально-профессиональное в социально-личное: и государственный механизм, который, по Ленину, доступен упрощению, согласованию с уровнем способностей человека. Эта вторая линия - согласование-упрощение, дает ориентир к пониманию механики распада государственных структур крито-микенского типа и последующей интеграции продуктов этого распада по новому основанию в полисную структуру.

Общий ход процесса можно представить как согласование-упрощение крито-микенской государственности до микромонархии, до «человека-государства», где глава такой структуры сам себе законодатель и исполнитель, и вторичный процесс объединения этих микромонархов как свободных и поднаторевших в политическом ремесле личностей в полис.

Но чтобы показать этот процесс, нужно вскрыть его возможность и необходимость именно в бассейне Средиземного моря и весьма проблематичную его возможность в других местах, поэтому возникает частная пропедевтическая задача: выяснить специфические черты крито-микенской социальности по сравнению с окружающими ее великими цивилизациями Востока.

Сразу же нужно отметить близость крито-микенской социальности и по институтам и по рангу к окружающим социальным структурам. В дипломатической переписке Египта и Хеттского государства Крит и ахейское государство (Аххиява) упоминаются как равные среди равных субъекты международного права. В одном из договоров хеттского царя Тудхалиаса, например, среди царей, «которые относятся ко мне как равные», упомянуты цари Египта, Вавилонии, Ассирии и Аххиявы. Близки эти государства и по профессионально-экономическому признаку. Все они суть «сельскохозяйственные» цивилизации, в которых основную социальную клетку образует общинно-родовое сельскохозяйственное производство, над которым возвышается и которое окружает более или менее сложная структура ремесла и централизованной администрации. Орудийная техника практически едина, что вызывает близость профессиональной номенклатуры ремесла, за исключением, конечно, той части, которая ориентирована на бюрократический аппарат (изготовление предметов роскоши, обслуживание). И если руководствоваться принципом Маркса: важно не то, что производится, а то, как производится, - необходимо признать значительную степень идентичности между крито-микенской структурой и ее окружением.