Полина Поплавская - Кошка души моей

• Название: Кошка души моей
• Автор: Полина Поплавская
• Издательство: Крылов
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-94371-491-Х

Выпускница музыкального колледжа, она приехала в Америку, чтобы работать на телевидении, и полюбила талантливого музыканта. Однако судьба сложилась так, что ей пришлось выйти замуж за другого человека – успешного телевизионного продюсера. Он сделал из нее звезду. Но смогла ли она забыть свою первую любовь?

---

И в то же время Пат никак, даже в самых глубинах души, не могла признать себя несчастливой. Наоборот, сознание собственной энергии, богатых ощущений и блестящей работы ума давали ей такую полноту жизни, которую даже трудно было сравнить с жалкими страстями плотских отношений. Пат усмехнулась, вспомнив сегодняшний вопрос мужа. Неужели он всерьез думает, что она стала синим чулком? «Все-таки Остров так возвращает к эмоциям, к первоначальному, к себе»… – и, не успев додумать этой последней мысли, Пат махнула рукой, сбросила халат и нырнула в темный жар постели, разогретой одиноким мужским телом.

* * *

Утром двадцать четвертого Селия выгнала всех из дома, и Пат с отцом отправились на старинное кладбище в Бассетлоу, где покоились останки всех Фоулбартов, а Стив с Джанет решили вместе побродить по городу. Джанет безумно любила эти редкие прогулки с отцом: Стив, хотя и родился в Индокитае, умел проникать в любую культуру и рассказывать о совершенно чужих местах с жаром и подробностями, не снившимися аборигенам.

Вот и сейчас, крепко держа Джанет за руку, он повел ее прямо на Маркет-Плэйс – гудящую, пеструю, переполненную оживленным народом, то и дело переходящим с пешеходной зоны в центре улицы в многочисленные крошечные магазинчики. Они остановились рядом с уродливым зданием Кансл-Хауса.

– А теперь закрой глаза, майне либе фройляйн,[17] и представь себе, что этот гул идет вовсе не от праздношатающихся твоих современников, а от деревянной обуви маленького племени снотов, которые основали здесь, в этой уютной долине свою деревеньку и назвали ее Снотингэхэм. Но недолго пришлось наслаждаться им мирной жизнью – на них налетели воинственные датчане и поставили над бедным народцем свой суровый жестокий датский закон, по которому можно было вешать и жечь местное население без разбора.

– И тут-то как раз появился Робин Гуд! – в восторге перебила его Джанет.

– Нет, Джи, до Робин Гуда было еще далеко. Только они чуть-чуть приноровились к этой жизни, как через двести лет явились еще более злобные норманны, часть крови которых течет, кстати, и в тебе, моя радость. Они окружили ветшавшие старые стены новыми, крепкими и высокими, а сам город разделили на две части, норманнскую и старую сакскую – и граница прошла как раз там, где мы сейчас с тобой стоим.

– А Робин? – снова спросила Джанет, как все ноттингемские дети, выросшая на легендах о стрелке из Шервудского леса.

– О, до него еще была война Алой и Белой Розы… Кстати, ты как-нибудь потом, дома, только когда мамы не будет, спой мне эту песню про розу, ладно?

– Конечно! Знаешь, я раскопала ее среди каких-то затхлых пластинок у нашей училки по хору, такая странная песня, но ужасно-ужасно красивая. И что эта война?

– Так вот, король Генрих Шестой, сражавшийся за Алую Розу, решил в эти смутные военные времена навести хоть какой-то порядок и придумал должность шерифа, который следил бы за всем и за все отвечал…

– И тогда-то Робин и начал с ним бороться, – удовлетворенно закончила Джанет. – Ах, папа, я бы тоже хотела быть мальчиком и убежать в леса!

– Ты прелестная девочка, а дальше будешь еще лучше…

– Нет, папа, девочки – они скучные, то есть, я хотела сказать, с ними скучно. А мальчишки! Знаешь, в них есть что-то такое, что с ними хочется… – Джанет замялась, не в состоянии подобрать нужного слова, – с ними хочется быть.

«Слышала бы эти речи Пат! – подумал Стив, на самом деле очень довольный такому отношению девочки к противоположному полу. – Дай Бог, из нее вырастет женщина, которая не будет из отношений с мужчиной делать проблему, а будет просто радоваться»…

А Джанет, видя реакцию отца, продолжала болтать:

– Они не такие, они нежные, только этого никто не видит. Знаешь, этот человек, ну, с пластинки про розу, у него такой нежный, такой печальный голос. Жаль, что пластинка разбилась. Но я тебе сама спою, пойдем. – Однако Джанет потащила Стива вовсе не в сторону дома, а в противоположную – в свою очередь показывать ему свою школу, музей и старый Королевский театр.

– Неужели ты никогда не бывал там?! А Чарли всегда водит меня на все премьеры! И там внутри, знаешь, что стоит? – Джанет сделала страшные глаза. – Статуя Лоуренса!

– Разведчика?! – удивился Стив, никак не предполагавший ни таких познаний у десятилетней дочери, ни наличия в театре памятника знаменитому английскому разведчику, хотя бы и написавшему неплохой роман о своих приключениях.

– Да нет, писателю, конечно!

– А почему тогда такой священный ужас? – улыбнулся Стив, уже догадывавшийся об ответе.

– Как, папа, разве ты не знаешь, что он написал страшную книгу? Бабушка даже заперла ее от меня на ключ!

– И правильно на данный момент сделала. Но, запомни, майне зюссе кляйне фрау, когда ты вырастешь, дай Бог, чтобы эта книга стала твоей настольной. – И, пресекая дальнейшие разговоры на эту тему, Стив повел дочку выпить горячего шоколада со знаменитыми печеньями в виде стрел, которые пекут только на родине Робин Гуда.

Пат вернулась домой, умытая ласково холодящим лицо рождественским снегом и размягченная детскими воспоминаниями. Но, снимая у знаменитого кованого ларя свою ярко-желтую горнолыжную куртку, она вдруг насторожилась: откуда-то сверху раздавался высокий, еще неуверенный, но чудесный детский голос. Пат прикусила губу – несомненно, это пела Джанет и пела что-то очень знакомое. Стараясь не скрипеть вековыми ступенями, Пат быстро поднялась наверх и подошла к полуоткрытой двери, ведущей в охотничий зал. Там, стоя у окна и победно глядя на Стива, сидевшего на диване и уронившего в руки начавшую седеть голову, стояла ее дочь и, старательно копируя запись, выводила: Вознеси из далей далеких розу сна…

* * *

После близости с мужем, вернувшейся в предрождественскую ночь в Ноттингеме, Пат вначале чувствовала досаду и раздражение. Но через некоторое время они прошли. Да, пусть эта близость была продиктована разнеживающими сердце воспоминаниями юности, которые всегда имеют над человеком неизъяснимую власть, пусть эта близость была по сути достаточно формальной – но она сняла с нее груз какой-то физической незавершенности. И Пат стала порой сама заходить в спальню к Стиву – заходить, когда ей этого хотелось. Близость с ним теперь казалась ей неизбежной и не самой интересной стороной их духовного общения.

И еще Пат полюбила компании, собиравшиеся в их огромном, но всегда уютном и гостеприимном доме. Одетая чуть ли не по-домашнему, она, тем не менее, блистала, а главное, умела направлять разговоры в интересное ей русло. Художники, сценаристы, философы – со всеми она говорила о том, что затрагивало лично ее, и, внутренне посмеиваясь, Пат не без удовольствия видела, как они тянутся к ней – не только по-человечески, но и по-мужски. И порой она представляла себе, каким кто-то из них мог оказаться в постели, но, вспоминая снежные пальцы и стальное тело хирурга из Токио, скоро переставала об этом думать. В конце концов, все они, так или иначе, сознательно или подсознательно, не таясь перед собой или глубоко пряча это желание, хотели одного – обладания. И самым неприятным было то, что они хотели обладания не только физического, но и духовного. Будучи свободной здоровой женщиной, Пат с легкостью могла бы удовлетворить физическое желание кого-то из них, но при мысли о том, что тут же, не успев остыть от объятий, они потребуют большего, она оставляла все как есть. И потому дразнила их и порой помыкала ими, но и это, в конце концов, стало скучно.

Куда интересней ей было в женской компании, и вокруг Пат постепенно образовался кружок самостоятельно мыслящих, красивых, творческих женщин. Все они разговаривали наравне с мужчинами, часто превосходя их живостью мысли, более тонким восприятием жизни и той свободой, которую дает независимость от своего пола. Головой этого кружка была, разумеется, Эммилу, а душой – Пат.

Собираясь в гостиной Пат иногда даже ночами – каждой нелегко было выкроить время между съемками, написанием статей или постановками – они разговаривали до утра, не в силах остановиться, ибо только здесь они могли быть самими собой, не лгать и не притворяться, что ежедневно и повсюду заставляло их делать мужское окружение.

Стив редко появлялся на втором этаже, где было царство жены. Большую часть свободного времени, если таковое было, он проводил на своей «голубятне» – так он окрестил прозрачный с двух сторон фонарь, завершавший дом. Там он наслаждался хаосом старых бумаг, каких-то давно уже отслуживших свое механизмов и музыкой «Битлз». Пат не любила ходить туда не только потому, что видела, с какой внутренней неохотой пускает ее Стив, но и потому, что «голубятня» Стива слишком напоминала ей «берлогу» Мэтью. К тому же ей не хотелось обнаружить там какую-нибудь очередную пассию мужа – а они появлялись в «голубятне» периодически.