Кнут Гамсун - Бенони

• Название: Бенони
• Автор: Кнут Гамсун
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-280-01701-9,5-280-01700-0

В романах «Бенони» и «Роза» нашло свое отражение сформировавшееся как раз к этому моменту твердое убеждение автора в необходимости для современного человека вернуться к патриархальным формам жизненных отношений.

Гамсун в дилогии вновь встречается с персонажами своих ранних произведений, с торговцем Фердинандом Маком, уже знакомым читателям по роману «Пан». Он – типичный представитель старых добрых времен, когда в поселках и городках Норвегии крупные торговцы, матадоры, царили безгранично и обладали властью даже большей, чем представители государства.

Гамсун с мягкой иронией, но и с уважением изображает этого умного и циничного человека, но чувствует, что время его уже проходит.

Главный герой первой части дилогии – Бенони Хартвигсен, удачливый и добродушный рыбак, простой человек из народа, не обладающий никакими особыми достоинствами. Ему просто посчастливилось загнать в свой невод огромный косяк сельди, с чего и началось его возвышение. Его успех – дело случая, а в сущности он совершенно бессилен перед Маком, распоряжающимся всем в рыбачьем поселке Сирилунн.

Жизнь в этом романе Гамсуна словно бы застыла на нарисованной им картине идеальных, как ему кажется, старых времен, но именно в этом и заключен смысл «Бенони»: ведь такая народная жизнь и есть альтернатива бессмысленному существованию его прежних героев.

Будур Наталия - «Гамсун. Мистерия жизни»

---

А Левион, тот пошёл к адвокату Арентсену и объяснил всё как есть. Арентсен кивнул, давая понять, что Левион совершенно прав. Он спросил:

— Какой ширины этот ручей?

— Двенадцать раз по шесть футов у водопада. Там он всего уже.

— А какой длины удилище, которым пользуется англичанин?

Левион не понял вопроса, но ему растолковали: если англичанин забрасывает удочку дальше, чем до середины ручья, ему просто не отвертеться. И тут Левион совсем разошёлся, начал, что называется, торговаться с самим собой, и под конец вообще заявил, что ручей отродясь не был в самом своём узком месте шире, чем восемь по шесть.

— И что, сэр Хью не желает платить?

— Не знаю, — ответил Левион, — я его пока не спрашивал.

— Гм-гм. Тогда мы пригласим его на арбитражную комиссию.

Арентсен оформил вызов. Сэр Хью явился и был готов покончить дело миром. Он предложил уплатить Левиону ровно столько, сколько он платит Марелиусу. И назвал сумму.

Но Левион лишь упрямо покачал головой и сказал:

— Маловато, ему вы платили куда больше. Вот, между прочим, у Эдварды новые платья, всё новое, хоть изнутри, хоть снаружи, это она откуда взяла?

На такие слова сэр Хью встал и покинул заседание комиссии.

— Ну что ж, передадим дело в суд, — подытожил Арентсен.

— Я день и ночь думаю про то, какую великую несправедливость причинил мне этот Марелиус. Он запродал всего лосося из ручья и запродал всего лосося из моря. В последнее время англичанин выезжал на лодке рыбачить в аккурат перед моим причалом.

Адвокат Арентсен сказал:

— Подадим и на Марелиуса.

Коротко и чётко, с уверенным видом изрекал великий законник Арентсен свои решения. Он был необычайный человек. И когда Левион хотел заплатить, а других денег, кроме жалких бумажек, у него не было, Арентсен без колебаний принял и бумажки.

В Сирилунне происходит выездное заседание суда.

Макова экономка отрядила Свена за птицей и прочей снедью по окрестным посёлкам, она кликнула на подмогу жену младшего мельника. Приготовлениям для приёма высоких гостей не было конца. Добилась она также, чтобы и Роза Барфуд пришла для содействия и для приятности. Людскую переоборудовали в зал суда, с большим, покрытым скатертью столом для членов суда и маленьким столиком для одного либо двух адвокатов. Каждый стол огородили перилами, а для фогта18 соорудили конторку на другом конце людской.

Но из самого суда ничего путного не вышло.

Амтман19 не приехал, как сулился и писал, и добрая экономка ужасно горевала, что самого главного начальства так и не будет. Но — и это было ещё хуже — помощник судьи тоже не прибыл. Стареющий помощник совсем расклеился и послал вместо себя своего уполномоченного. Тут уж и Мак призадумался и начал расспрашивать о здоровье помощника.

— Что-то он сдал, он хоть и не лежит в постели, но заметно худеет, плохо спит, и вообще его мучат сомнения.

— Какие ещё сомнения?

Уполномоченный привёл несколько примеров. Раньше у них в суде было так и так, а теперь так и так, короче, сомнения религиозного характера.

— У него?

Уполномоченный с достоинством отвечает:

— Он просил меня передать вам большое спасибо за полбочки морошки, которую вы послали ему зимой...

— Ах, какие пустяки...

— ...и выразить сожаление, что не сможет поблагодарить вас лично.

Тут Мак направился к окну и, глядя во двор, погрузился в размышления.

Заседание суда открыто.

За столом, покрытым скатертью, сидит судья — молодой уполномоченный, два письмоводителя, а по обеим сторонам сидят ещё четверо заседателей, избранных среди лучших людей прихода. Каждый за своим столиком сидят два адвоката — городской и Н. Арентсен, оба разложили перед собой протоколы и прочие бумаги. Если внимательно приглядеться, на столе у старого адвоката из города лежит меньше бумаг, чем было в прошлом году, и меньше, чем у Арентсена. Время от времени появляется какой-нибудь человек и испрашивает разрешения переговорить с одним из адвокатов, и чаще всего эти люди приходят к Арентсену.

Потом началось рассмотрение дел одного за другим по очереди: штрафы, межевые споры, судебные засвидетельствования, правовые конфликты. Арентсен не знал ни минуты покоя, говорил, записывал, требовал внести в протокол. Конечно, он мог бы в большей степени проникнуться торжественностью момента, но молодой судья не внушал ему должного почтения, он даже не обращался к нему со словами «господин судья», как это делали все остальные, а просто называл «господин уполномоченный». Арентсен выложил на судейский стол доказательство и сказал: «Прошу вас, этот документ вполне заслуживает того, чтобы его поместить в рамку и под стекло». По делу Арона из Хопана, у которого без спроса взяли лодку, Арентсен сказал: «Таков закон». На что судья не без изумления возразил: «Вообще-то да, но нельзя упускать из виду некоторые обстоятельства». — «Таков закон», — повторил Арентсен. И слушатели, размещённые по ту сторону барьера, одобрительно закивали и подумали: «Ну и дока наш законник, даже слушать приятно».

Из-за множества новеньких, с иголочки дел адвоката Арентсена судья даже и представить себе не мог, когда сегодня закончится заседание. Однако он добросовестно трудился, заслушивал свидетелей, рылся в протоколах, читал, писал, говорил, но лишь на третий, последний день он добрался до иска Левиона из Торпельвикена к господину Хью Тревильяну.

Однако сэр Хью присутствовал с первого дня, бродил по усадьбе, наведывался в зал заседаний, никого при этом не видя и не слыша, с типично британской невежливостью, он не размыкал уст, даже когда с ним здоровались и говорили «Мир вам!».. Явился он в суд трезвый как стёклышко, обедал за столом у Мака, в главном доме ему отвели комнату, но, даже имея за каждой трапезой соседом по столу уполномоченного, он ни разу не заговорил о своём деле. Он и вообще почти не разговаривал.

— А сейчас будет ваше дело, — сказал ему судья после обеда.

— Хорошо! — равнодушно отвечал англичанин.

В зал заседаний он заявился при удочке, но без поверенного, снял шапку с мухой-наживкой, сообщил своё имя, звание и место жительства в Англии. По поводу выступления Арентсена он дал несколько кратких пояснений, каковые были занесены в протокол: что он уже на примирительной комиссии был готов выплатить Левиону такую же сумму, как и Марелиусу, но что предложенная им сумма была отвергнута как недостаточная.

— А Марелиус сколько получил?

Сэр Хью назвал сумму и добавил, что Марелиус присутствует в зале суда и может сам дать свидетельские показания.

Марелиус, приведённый к присяге, дал показания.

Судья невольно воскликнул:

— Разве этого не достаточно, господин поверенный Арентсен?

— Да, но он не сказал, сколько Эдварда получила особо! — неожиданно вмешивается Левион из-за барьера.

— Тихо! — приказал судья.

Тут от имени своего клиента заговорил Арентсен:

— А если эта информация имеет значение для дела?

Судья задаёт несколько вопросов, получает несколько ответов и, немного поразмыслив, говорит:

— Для какого именно дела она имеет значение? Для платы за рыбную ловлю она значения не имеет.

Сэр Хью продолжает давать объяснения: истец утверждает, что ручей имеет восемь раз по шесть футов в ширину в наиболее узкой своей части и что, забрасывая удочки, он, сэр Хью, тем самым в не меньшей степени рыбачит на чужой стороне. Но ручей всего уже у водопада, а между тем он и там насчитывает не меньше семидесяти двух футов.

— А вы разве мерили? — спрашивает Арентсен.

— Да.

— А какой длины ваше удилище?

— Два раза по шесть. Вот оно, при мне.

Левион снова не утерпел:

— Я мерил! Там восемь по шесть!

— Тихо!

Арентсен изображает крайнее удивление и снова вставляет реплику:

— Но уровень воды в жару падает, вот ручей и сузился.

Судья разрешает сэру Хью задать вопрос адвокату противной стороны.

— У вас есть свидетели того, что ручей у водопада имеет сорок восемь футов в ширину?

— Никаких, кроме самого владельца.

— А то я свой водопад не знаю! — громко выкрикнул Левион.

Человек из сидящих по ту сторону барьера просит привести его к присяге, чтобы он мог свидетельствовать о ширине ручья.

— Когда весной началось дело о ручье, я по просьбе Марелиуса вымерил ручей. В нём было у водопада не меньше семидесяти восьми футов.

Приводят к присяге ещё двух жителей посёлка, они показывают то же самое. Причём все трое пользуются в приходе большим уважением. Два дня назад они в ответ на просьбу ещё раз перемерили ручей, он если и стал уже, то меньше чем на шесть футов, так что своих двенадцать по шесть он имеет всегда.

Правда, специалистов среди них не было. Они замерили ручей и замерили удилище, но никто не заговорил о том, как далеко можно забросить удочку длиной в двенадцать футов. Молодой судья подумал: «Сэр Хью не обязан платить даже столько, сколько он предложил». Он приказал принести из Маковой лавки складной метр, единственно с целью помочь этому иностранцу — перемерили его удочку, в ней было двенадцать футов.