Валентин Маслюков - Побег

• Название: Побег
• Автор: Валентин Маслюков
• Жанр: Фэнтези

Взрыв волшебных стихий разбросал героев. В чужом обличье, с чужой судьбой, с чужими словами на устах — все они не на месте; даже самые удачливые из них не свободны от страха. В этом мире нет справедливости, исполнение желаний отдает горечью: одураченный счастливец, обездоленная принцесса, поразившая себя в сердце мошенница, растерянная волшебница, впавший в ничтожество чернокнижник — они верят, что завтра все переменится.

---

Нагруженная узлами и клумками деревенщина несла с собой ужас темных, никем не опровергнутых слухов, и сама немела, оторопев перед разрушенными воротами и стенами стольного града. Чудовищные измышления, будоражившие Толпень, не намного превосходили, однако, то, что сообщал изо дня в день посол Республики Буян, который пользовался донесениями разведчиков.

Юлий отмечал продвижение Рукосила на большом чертеже Словании и больше уж не сворачивал лист — игрушечный путь в две ладони отделял проставленные свинцовым карандашом крестики от нарисованной столицы, которая представляла собой перетянутый крепостным поясом букет нарядных строений. Пояса этого, стены, больше не было в действительности, он оставался только на бумаге, но и здесь не мог уже защитить крошечные церковки, домики и дворцы от неумолимого шествия крестов.

Военные совет, ближние бояре и полковники, стояли на том, чтобы реку не переходить и, развернув силы по левому берегу Белой, не пускать Рукосила к столице. Имелся на это весомый, неодолимый в сознании растерявшихся полководцев довод: огненный искрень полноводную реку не перескочит — чего же лучше? Будем отбивать противника, не позволяя ему высадиться. Рукосил собственной персоной не полезет в драку впереди войск; а без искреня едулопы да шайка всякой сбродной сволочи, что считается у чародея за витязей, нам ничто. Опрокинем одной левой.

— А страну за рекой отдать Рукосилу? — вскочил Юлий. Утомленный бессонницей и взвинченный, он нередко терял терпение и горячился. — Если Рукосил укрепится и наладит правильное управление захваченными землями, а это, считай, полстраны, то нам уж не устоять. Сшибить его на подъеме — только так!

Конюший Чеглок, тяжело упершись локтями в стол, молчал. Высший войсковой начальник в стране после государя, он прекрасно понимал, что Юлий прав… и правы его противники, потому что плохо и так, и эдак.

Но только в среду, ближе к полудню, началась переправа войск. Обнаженный без крепостных стен город провожал ополчение сдавленными всхлипами; десять тысяч мужей, отцов, дедов, женихов и сыновей покидали родные очаги и своих женщин. Нарочно построенный наплавной мост длиной почти в полверсты позволил закончить переправу за несколько часов, и тотчас же после этого Юлий стянул людей для смотра.

Налицо оказалось четырнадцать тысяч человек — внушительное войско, какого давно не видали в Словании. Кровавое солнце уже клонилось к западу, когда Юлий велел развести мост и выступать, рассчитывая до ночи увести ратников от скорбящих за рекой женщин. После конного дозора пошла пехота — лучники столичных полков, полторы тысячи человек, и двести копейщиков. Головные отряды миновали ставшего на пригорке государя, и двинулся в путь обоз городского ополчения — огромное, необозримо растянувшееся хозяйство.

Конечно же, Юлий не имел в виду наступать на врага обозом, хотя такой способ военных действий упоминался в летописях. С детских лет еще запали Юлию в память суровые строки повести о злодейском убийстве Рабана Могута своим сводным братом Шереметом; запретную эту тетрадку он раздобыл тогда у равнодушного к таким вещам Громола. «И нача Шеремет глаголати, — помнил Юлий, как стихи, — остани, брате, на светок. И рече Рабан: не могу остати, брате, уже есми повелел кошем пойти наперед». То есть, сказал Шеремет вкрадчивым голосом: останься, братик… Рабан же отвечал, ничего не подозревая, что, мол, не могу остаться, потому что повелел уже идти кошем вперед. Кош — полевое укрепление из составленных кругом повозок — упоминался в летописях, как вещь самая обычная и понятная.

Но у предков был не тот кош, который теперь наблюдал Юлий с пригорка, — не сотни перегруженных повозок, которыми невозможно было бы распорядиться в бою достаточно быстро. Если Юлий посылал имущество запасливых горожан вперед, то из того расчета, что будут они держаться своего добра до крайней уже опасности. И к тому же, как догадывался Юлий, здравый смысл подсказывает благоразумным горожанам, что не может быть большой опасности там, где обоз, — потому-то и должен он следовать в голове войска! Так вернее.

Вперемежку с телегами шла прихваченная ополчением прислуга: кузнецы, сапожники, портные, гладильщики (со своими железными утюгами — безумие!), плотники, повара и мясники — всего по списку 824 человека. На сорока одной повозке везли только коровьи шкуры для стоянок и шатров. Далее следовали на пароконных подводах запасы хлеба на шесть недель. Везли 3200 голов сыра. 90 берковцов сала; а в каждом берковце, как известно, десять пудов — то есть шестьдесят телег под салом. Далее что: 14 пудов сальных свечей. 180 штук стерляди. Затем бочки уксуса, древесного масла, перца, шафрана и имбиря. 1730 ведер пива. В непроницаемой уже пыли огромным стадом брели под охраной пастухов 190 откормленных волов. И опять — 8 берковцов парного мяса на телегах. 40 бочек хорошего мессалонского вина. И, наконец, замыкали обоз 39 продажных девок, заранее нанятых и оплаченных столичным земством на весь срок военных действий, который мудрые городские головы установили в шесть недель. По условиям найма девкам не дозволялось садиться на перегруженные добром повозки, они шли пешком, сразу присмиревшие и потускневшие от чудовищной пыли.

Вслед за тем, через определенный промежуток, выступило и собственно ополчение.

Во главе его следовали двенадцать конных старшин в одинаковых черных одеждах, затем еще два конных в синем и красном, а за ними отряд плотников с железными топорами и пилами. Выбивая согласную дробь, размеренным шагом шествовали двадцать барабанщиков. Рослый красивый молодец, обратившись лицом к пригорку, на котором стоял в окружении свиты государь, нес на высоком древке знамя. Далее выступил полк копейщиков ополчения в две тысячи человек — поток нестройно колыхающихся длинных пик, на которых сверкали бронзовые наконечники. Медлительно текущий лес этот кончился, и показался огромный барабан на телеге — набат.

За набатом следовали четыре служителя правосудия с жезлами в руках. Жезл означал, что каждый из них может по собственному усмотрению приложить руку к груди нарушителя и тем объявить его под стражей, присудить к наказанию или отвести в тюрьму. И никто, ни один человек не смел препятствовать этому укороченному в виду военных действий суду. Сразу за судьями в сопровождении четырех подручных шагал палач с длинным мечом на плече, дородный одутловатый малый, одетый с изрядным щегольством, так что ремесло его отмечал один только белый передник от пояса до колен — покороче тех, что носят мясники.

За палачем — опять знамя, и, во главе с начальниками из дворян, второй полк копейщиков в две тысячи человек. И опять знамя — городской голова с советниками. И еще полк — всё копья, копья, долгие тонкие пики со сверкающими желтыми наконечниками. Как диковинные колосья, они клонились под удушливым западным ветром и тихонечко перезванивали, жестко и сухо ударяясь друг о друга. Полк прошел, и опять знамя, и еще полк… Колышущаяся река эта текла почти час. В известном промежутке, позволив пыли улечься, проехали полторы тысячи вооруженных тяжелым железным оружием конников, в шлемах, но без доспехов. То была запасная ударная сила, на которую крепко рассчитывал Юлий.

К вечеру, продвигаясь навстречу запавшему в дымную муть солнцу, багрово-жаркому, но не яркому, так что можно было смотреть на запад, почти не прищуриваясь, войска дошли до большого пруда на лугу, где и стали, распалив бесчисленные костры.

Темнота сгущалась. Стесняя сердце, висела пыльная мгла, припавшее к окоему солнце едва глядело, и прежде времени наступили сумерки. Однако и через час после захода желтоватый, без теней полусвет еще клубился над станом, позволяя различить человека в десяти и в двадцати шагах. Далеко на западе над краем земли светилась неверная красноватая полоса.

Заранее посланные вперед дозоры вернулись без каких-либо достоверных известий. Тогда как беженцы в немалом числе уже шнырявшие между костров божились, что чудом только увернулись от конников Рукосила и затаившихся в темноте чудовищ. Нездоровое возбуждение очевидцев и красочные их рассказы можно было приписать понятному желанию заработать миску похлебки у растревоженных слушателей. И в то же время невозможно было сомневаться, что очевидцы в самом деле напуганы.

Смущенный и сбитый с толку противоречивыми известиями, Юлий не ложился до глубокой ночи, а встал как обычно до восхода солнца. В этот день Юлий положил пройти верст двадцать пять, за Медню. Там следовало ожидать встречи с противником, который наступал по большой дороге от славного своими сукнами города Дубинца. По сведениям, которые Юлий имел от пигаликов, Дубинец открыл Рукосилу ворота, и тот, не желая, по видимости, подвергать разгрому первый доставшийся ему крупный город, поторопился вывести из него своих головорезов.