Валентин Маслюков - Побег

• Название: Побег
• Автор: Валентин Маслюков
• Жанр: Фэнтези

Взрыв волшебных стихий разбросал героев. В чужом обличье, с чужой судьбой, с чужими словами на устах — все они не на месте; даже самые удачливые из них не свободны от страха. В этом мире нет справедливости, исполнение желаний отдает горечью: одураченный счастливец, обездоленная принцесса, поразившая себя в сердце мошенница, растерянная волшебница, впавший в ничтожество чернокнижник — они верят, что завтра все переменится.

---

— Бейте тревогу! — опомнился Юлий.

— Начальники по полкам! — не своим голосом взревел конюший, отбрасывая поросенка.

В мгновение ока содрогнулся разбросанный, заставленный шатрами и повозками стан, все пришло в беспорядочное движение. Одни хватались за оружие, другие бросались ловить коней, третьи лихорадочно собирали вещи, тогда как иные куда-то уже бежали. Скакали, едва не сшибая заметавшихся людей, всадники. Находились еще и такие, которые пытались валить шатры — совсем очумев, ибо и речи не было спасти что-нибудь, кроме жизни. Заколотились в лихорадочном ознобе барабаны, захрипели трубы, их раздерганный щенячий вой наполнял сердца страхом.

Горстки отчаянных удальцов хватило бы теперь, чтобы лихим налетом опрокинуть четырнадцатитысячное войско. Побежали бы сто человек — ринулись бы за ними тысячи. А когда бегут четырнадцать тысяч рехнувшихся от ужаса мужчин, поздно уже взывать к разуму, угрожать и стыдить. Остановить их нельзя уже никакой силой, пока они сами собой не рухнут — от изнеможения. Четырнадцать тысяч бегущих — это толпа, гонимая не одним только страхом, но стадным чувством прежде всего, то есть своего рода бесстрашием наоборот. Ибо стадное чувство придает трусу невиданную отвагу, способность отринуть и долг, и честь, и привычку повиноваться — затоптать всякого, кто встанет на пути. Чудовищная смесь: бесстрашный страх. Это неодолимое месиво.

Войско могло и не побежать. Ватага вражеских витязей могла завязнуть во взбаламученной гуще ополченцев и погибнуть в считанные доли часа. Но ничего ведь нельзя было сказать наверное: побегут или не побегут. Ринется противник вскачь, копья наперевес, или останется на опушке леса, удовлетворенный зрелищем беспорядка? И сколько их там — кучка нечаянно наехавших удальцов или скрытое до поры войско? Все тут решалось случаем, неустойчивая громада заколебалась — если рухнет, то без возврата. Что ж оставалось Юлию? Перехватить случай.

Выступившие из леса витязи были облачены в железо, в нагрудники и в кольчуги, и это произвело впечатление на людей, свыкшихся уже с мыслью, что с появлением волшебного огня век железных доспехов кончился. Но Рукосил, выходит, думал иначе. Или великий государь Юлий безнадежно напутал.

— Измена! — раздавались потерянные вопли, ничего не выражающие, бессмысленные и тем более жуткие.

Однако же, потрясение, надо думать, оказалось взаимным. Вражеские витязи — были это, очевидно, перекинувшиеся на сторону чародея полесские владетели со своей боевой челядью — медлили, пораженные размерами раскинувшегося на версту стана, дальний край которого терялся за гребнем пологой возвышенности. Ничего подобного на стороне государя изменники, как видно, не ожидали. Да и было их не много, пятьдесят или шестьдесят копий, — больше не видно.

Оголтелая суматоха по всему стану принимала тем временем признаки лихорадочной, но все ж таки осмысленной деятельности. Вчера вечером Юлий не зря свирепствовал, принуждая войска расположиться на ночлег по полкам, недаром гонял он утомленных, вышедших из повиновения, смешавшихся безличными толпами людей, заставляя их подтянуться к своим знаменам. Теперь же двенадцатой доли часа хватило начальникам, чтобы привести в чувство людей и развернуть знамена. Толпа обратилась войском, и сквозь заполошенный испуг барабанов, стенания труб прорывалось уже нечто мужественное и призывное.

Ополченцы еще метались, не в силах покончить с приготовлениями и сборами, которые, может статься, заслоняли от них сражение, когда выстроились лучники и копейщики передового полка — народ все бывалый, приученный повиноваться зову трубы и искать глазами знамя. Поручив конюшему ополчение, Юлий с малой свитой поскакал на передний край стана, чтобы выставить боевое заграждение.

Неспешным, но решительным шагом двести выстроенных четырехугольным отрядом копейщиков двинулись к лесу по пологому уклону. Вплотную за ними рассыпались густым, растянутым поперек дороги роем лучники. Каждый из них прихватил с собой один или два коротких кола.

Витязи Рукосила с бело-синими лентами на шлемах привольно переезжали с места на место, выказывая нарочное пренебрежение к этому пешему наступлению, от которого всегда могли уклониться. То и дело приподнимаясь в стременах, Юлий приглядывался к противнику и, кажется, определил, что ватага витязей поредела, часть из них оттянулась назад и скрылась в бору. Не трудно было предположить, что они поскакали с донесением и вернутся вместе с главным войском. Когда? Если верить свидетельству ополченца, то вражеское войско не заставит себя ждать.

Место возможного сражения Юлий прикинул еще с вечера и досадовал теперь, что не нашел времени толком его осмотреть и облазить. Довольно густой, трудный для прохода бор подступал тут к дороге с обеих сторон, оставляя открытое пространство шагов в триста или четыреста, а дальше луговина, частью заболоченная, расширялась опять. Углубляясь в лес, разбитая дорога петляла среди полян и прогалин. В этих стесненных местах стойкая и обученная пехота могла показать себя не хуже конницы.

Располагая внушительным ополчением, Юлий вроде должен был стремиться вглубь лесов, чтобы и встретить там противника, но он заранее решил, что заходить в дебри не следует. Противник ведь распоряжается пожарами по собственному усмотрению и подожжет лес в любой удобный ему миг. Тем-то и понравилось Юлию расположение стана и место сражения на опушке, что, наступая через чащу, Рукосил поостережется запускать искрень, должен будет тянуть до последнего. Отброшенный боем обратно в чащу, окажется он опять же в затруднительном положении — сам же сгорит от первого огненного колоба. После двухнедельной засухи и жары захламленный валежником лес только и ждет искры.

Заняв поросший высокой травой склон, лучники принялись заколачивать в землю колья. Поднялся отчаянный, как оглушительное дребезжание, перестук. Под руководством сотников и десятников ратники размещали колья в три ряда, так, чтобы задние перекрывали промежутки между передними и всадник не мог одолеть препятствие с маху. Два крыла заграждения, начинаясь от первых сосен и елей, сходились справа и слева к дороге, где оставался значительный, шагов на сто или сто пятьдесят разрыв — в середине его стали копейщики.

— Четверть часа, государь! И готово! — с лихорадочным смешком крикнул полковник Мисюрь. Был он близкой опасностью возбужден, присутствием государя счастлив и зорко следил за своими хлопцами, которые как-никак знали дело. Это было особенно ясно при взгляде назад, в сторону стана, где нескладно перетекали рыхлые полки ополченцев. Мисюрь, как и все его полуполковники, спешился, чтобы стать в ряды ратников. От простых лучников отличали его богатый, с разрезами и лентами наряд, а более всего отличные железные доспехи, который он не снял вопреки общему распоряжению, и украшенный петушиными перьями шлем. В моложавом длинном лице полковника проглядывало в преддверии боя что-то насмешливое.

— А вы ведь сражались уже с Рукосилом, под Крулевцом, — сказал Юлий.

— Жаркое было дело, — охотно подхватил Мисюрь. — У нас был сильный противник. Конюшенный боярин Рукосил, который прикрывался именем наследника. Так что в некотором роде, государь, мы сражались тогда, простите, и против вас.

— Вам не за что извиняться, Мисюрь! Вы стояли на стороне законного государя Любомира.

— Я рад вам служить, государь.

— Совершенно на вас рассчитываю. Если противник навалится всей силой, продержитесь хотя бы с четверть часа — полки подойдут. До скорого свидания! — Юлий взмахнул рукой и поскакал назад, увлекая за собой десяток ярко наряженных, в сияющих бронзовых шлемах и таких же панцирях всадников.

— Зачем вы здесь, отец? — воскликнул он, обнаружив обок с собой неловко мотающегося в седле Поплеву. Тот вооружился двойным бронзовым топором у седла, закинул за спину бронзовый же щит и нахлобучил на самые брови круглый, как горшок, шлем — из той же колокольной бронзы, звонкой, твердой, но хрупкой. Долгая борода Поплевы, разорванная на скаку ветром, развевалась. — Зря вы, отец… не надо сюда! — покрикивал Юлий, не зная, что сказать. — Мне нужен надежный человек там… да! Я надеюсь на вас — держитесь подле ополчения. Нужен пример и руководство — станьте внутри полка и ободряйте людей словом. Вот что я прошу.

Поплева согласно, но невпопад кивал, что, может быть, объяснялось его особенной тряской посадкой. Так это или нет, осталось без прояснения — нарастающий топот, внезапный рев глоток заставили всех оглянуться. Широким половодьем, прорываясь через заросли, хлынули тяжело вооруженные витязи, десятки и сотни их — войско!

— Повелитель и Сорокон! — галдели железные всадники. Вороний грай этот едва можно было разобрать, звуки сыпались дробью, мешаясь с топотом: а-и-и-эль! о-о-он! кон! И хотя прикрытые недостроенными рядами кольев лучники и копейщики не отступили, но они дрогнули. Дуновение мрака овеяло людей, остались они на месте, но будто съежились, прохваченные ознобом.