Всеволод Кочетов - Журбины

• Название: Журбины
• Автор: Всеволод Кочетов
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1976

Роман «Журбины» хорошо известен советскому читателю. Он посвящен рабочему классу, великому классу творцов. В нем рассказывается о рабочей династии кораблестроителей, о людях, вся жизнь которых связана с любимым делом, с заводом, который стал для них родным. В образах героев романа писатель показывает новый тип советского рабочего человека с его широким кругозором, принципиальностью, высоким чувством ответственности за свое дело.

---

Жуков с интересом рассматривал новые для него места, в которых ни разу еще не бывал за год работы на заводе. Попросил остановиться возле ручья. Ручей бежал через лесные мхи к заливу, размывая песчаный берег; на дне его оголились круглые гранитные валуны. Жуков прыгнул на один из них. Ветер с моря был свежий, прохладный и, как всякий морской ветер, непростудный.

— Ну и воздух! — сказал Жуков. — Понимаю теперь, почему рыбаки такие здоровые.

— Воздух хороший, — согласился Александр Александрович и закурил.

— Зачем же курить, товарищ Басманов? Лучше подышать. — Жуков развел руки, вдохнул всей грудью. — Вы, мне кажется, курите слишком много. Уговаривать бросить не собираюсь. Я не врач, который сам курит, а требует, чтобы другие не курили. Но и так много курить тоже нельзя. Сколько вам лет?

— Десятков шесть с половиной.

— Удивительно, как в такие годы можно ссориться по-мальчишески, из-за пустяка, без серьезных причин!

— Это вы про нас с Ильей? Дело внутреннее, — уклончиво ответил Александр Александрович. — И не ссора вовсе, а несогласие.

— А я в него и не намерен вмешиваться, в это дело. Просто удивлен. Взрослые люди, большие мастера, коммунисты… Весь завод смеется.

— То есть как смеется? — Александр Александрович навострил подбородок на Жукова.

— Да говорит народ: Журбин с Басмановым игрушки не поделили.

— Что значит — игрушки! Не игрушки. По-разному на дело смотрим. Я что говорю? Я говорю: мы, Илья, старые, на заводе по-новому дело пойдет, отодвинемся, друг, в сторонку, дадим дорогу молодым. Не то мешать им будем, болтаться у них под ногами со своим гонором. Неправильно разве?

— Неправильно, товарищ Басманов. А как считает Журбин?

— Он считает, что дороги не уступит, что он — кровь из носу — главным будет и на потоке.

— Молодец Журбин! Помиритесь-ка с ним, пожалуйста, и оба держитесь главными.

— Пусть сам идет мириться. Я постарше его.

Жуков спорить не стал. Поехали дальше; повернули вскоре обратно.

— Довольны машиной? — спросил Жуков.

— Вы на спидометр взгляните, — сказал Александр Александрович. — Восемьдесят километров легко берет. Могу и сто, и сто двадцать выжать.

— Избави от лукавого! Не надо. — Жуков засмеялся, вспомнив чьи-то слова насчет игрушек, какими увлекается человек в зависимости от возраста. В пятнадцать лет он мечтает о перочинном ноже, который, если его раскрыть, ощетинится шильями, консервными ключами, вилками, ложками, отвертками — четырьмя десятками в высшей степени практически бесполезных предметов. Мечта двадцатилетнего — фотоаппарат «лейка», патефон, велосипед. Тридцатилетний стремится к мотоциклу и телевизору. В сорок лет наступает очередь автомобилей.

— Все-таки постарайтесь помириться с Журбиным, — сказал на прощанье Жуков, когда Александр Александрович довез его до дому.

— Пусть сам, пусть сам! — упрямо повторил Александр Александрович.

К Жукову решил сходить и Скобелев, хотя как раз Скобелев и принадлежал к тем, кто Жукова побаивался. Он уже побывал у Ивана Степановича, подал ему свое категорическое заявление. Но Иван Степанович не очень поверил Скобелеву, не очень вник в суть его просьбы: для Ивана Степановича Скобелев не был значительным явлением в судостроительной промышленности.

— Оставьте, — сказал он, — подумаем, — и положил заявление под толстую папку на столе.

В кабинет Жукова Скобелев постарался войти с видом скромным, но мужественным. Иван Степанович, у которого он был два дня назад, о происшествии на вокзале еще не знал, но два дня прошло, на завод о Скобелеве сообщили, и Жуков сразу же спросил:

— С кем вы там подрались? Что это за выходки, товарищ инженер?

Скобелев рассказал подробно все, что знал о Вениамине Семеновиче, о Кате, об Алексее Журбине. Он никому об этом не рассказывал, храня Катину тайну. Парторгу ЦК рассказать, конечно, было можно.

— Знаете что, — сказал Жуков, когда выслушал длинную речь Скобелева, — я вас по-человечески понимаю. Такие люди заслуживают оплеухи. — Он помолчал, подумал и неожиданно добавил: — Хорошие были времена, товарищ Скобелев, — каменный век. Берет человек дубину и шагает к соседу выяснять отношения.

Скобелев покраснел.

— Ну так, — продолжал Жуков, — отношения выяснены. Что еще?

— Еще у меня просьба. Не подумайте, что я пришел жаловаться. Я не жалуюсь, я прошу у вас совета, а если можно, то и помощи. Не могу, товарищ Жуков, больше работать в информации! Не могу!

— Почему же?

— Не подходит эта работа для меня. Пустое дело. Никаких результатов.

— Неправда, очень важная работа, и результаты есть.

— В общем, не могу. Вы, например, стали бы делать то, что вам отвратительно и неинтересно?

— Меня в пример брать не стоит, товарищ Скобелев. Далеко не всегда я делал в своей жизни только то, что было интересно лично для меня. Правда, отвратительного, как вы сказали, партия мне никогда ничего не поручала. Где же вы хотите работать?

— В БРИЗе. Мне это нравится. Вот, понимаете, говорят: «Вкус к работе»… К работе с заводскими рационализаторами у меня и есть вкус.

— Ну что же, я не директор, такие вопросы решает директор, но помочь вам обещаю.

Скобелев все не уходил. Ему было приятно сидеть тут с парторгом Центрального Комитета партии на заводе, разговаривать с ним, чувствовать, что парторг его понимает, готов поддержать. Внезапно к Скобелеву пришла мысль — а что было бы, как бы с ним стал разговаривать Жуков, если бы знал о его, Скобелева, похождениях во время прошлогодней командировки на юг?

Ему показалось, что Жуков начинает догадываться, о чем он думает. Он снова покраснел, встал, наскоро попрощался и вышел.

Проводив Скобелева, Жуков тоже вышел на завод. День был теплый, но ветреный; над Морским проспектом, как всегда, летали чайки, ветер бросал их то вверх, то вниз; пахло морем, оно шумело где-то далеко, за дюнами.

Жуков, как и Антон, любил иногда подниматься в будочку стапельного крана. Кран в эти дни стоял на ремонте — перед большой работой, элеватор не действовал, пришлось взбираться по железным маршам узкой лестницы. Натальи Карповны в будочке не было. Жуков сел на ее высокий винтовой стул и загляделся на знакомую картину. Она заметно изменилась с прошлого года. В полтора раза длиннее стала корпусообрабатывающая мастерская, соединенная с огромнейшим цехом секционной сборки. Исчезла шлюпочная мастерская, придвинувшаяся было к самым стапелям. Между цехом секционной сборки и стапельными участками лежало открытое пространство. Через него вели рельсовые пути, по которым, подавая секции на стапель, будут ходить специальные катучие площадки и краны.

Вдали тоже видны были свежая кирпичная кладка, новые пути, новые строения. Экскаватор с длинной стрелой и землесос рыли котлован, отгороженный от реки. Когда он будет готов, перестанут собирать корабли на стапеле, их не надо будет сталкивать в воду, не надо будет судостроителям не спать ночей перед спуском, волноваться. Под корабль, собранный в этом котловане, который превратится в док, пустят воду, корабль всплывет и спокойно выйдет на простор Лады.

Жуков смотрел на кровли цехов, на крыши старого поселка и городских кварталов, подступивших к заводу, но видел не кровли, не крыши, а людей, которые под ними трудились и обитали. За год он узнал многих из них, но сколько тут ему еще и неизвестных. Они изобретают, они любят, они бьются над тем, чтобы облегчить труд, увеличить его производительность. Они рожают новых людей — себе на помощь, на смену, они разводят огороды, ходят на рыбалку, они учатся, они затевают ссоры и даже вот дерутся. Все разные, самобытные, со своим норовом, со своими характерами, мыслями, стремлениями. Но вместе они составляют коллектив, могучую силу, которая строит не просто корабли — нечто более значительное и великое.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

1

Стены квартиры Алексея были завешаны множеством рисунков и чертежей. Он вырезывал их из журналов, перерисовывал из книг, из альбомов; он проводил над ними почти все то вечернее время, какое оставалось после занятий в школе рабочей молодежи и приготовления уроков.

Тоня ему говорила иной раз: «Шел бы ты, Алеша, гулять. Ты так захвораешь». Отрываясь от чертежной доски, на которой был приколот кнопками лист бумаги для очередного рисунка, Алексей только насвистывал в ответ мотив марша французских докеров. Тоня не выдерживала, тоже начинала напевать: «Мы легионы труда…» Она подходила к Алексею, становилась за его спиной и смотрела на то, как его рука — сначала из карандашных штрихов, затем из туши и акварельных красок — строила на ватмане то ли барк с тремя, с четырьмя мачтами, то ли семимачтовую шхуну, то ли смешной иол, у которого, кроме грот-мачты, торчит на корме, позади головы руля, еще и маленькая бизанька.