Всеволод Кочетов - Журбины

• Название: Журбины
• Автор: Всеволод Кочетов
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1976

Роман «Журбины» хорошо известен советскому читателю. Он посвящен рабочему классу, великому классу творцов. В нем рассказывается о рабочей династии кораблестроителей, о людях, вся жизнь которых связана с любимым делом, с заводом, который стал для них родным. В образах героев романа писатель показывает новый тип советского рабочего человека с его широким кругозором, принципиальностью, высоким чувством ответственности за свое дело.

---

Илья Матвеевич увидел свой учебник, недовольно посмотрел на Зину. Неужели выдала секрет? И кому? Алешке. Разболтает теперь.

— Зачем взял? — спросил он.

— Посмотреть. А что — нельзя?

— Почему нельзя? Моя, что ли? Смотри.

— Батя, — сказал Алексей с улыбкой. — А книжка-то ведь как раз твоя. — Он раскрыл учебник, на титульном листе стояла подпись: «И. Журбин».

Илья Матвеевич пробурчал что-то невнятное.

— Батя, — снова проговорил Алексей, — не напускай туману.

— Какого еще туману?

— Вообще.

— Вот дам тебе сейчас «вообще» по затылку!

— Ну дай, не жалко, дай! Только не напускай туману. Я же тебя каждый понедельник и четверг из окошка вижу, как идешь к Зинаиде Павловне. С веником сегодня или с удочками?

Озадаченный Илья Матвеевич с силой дернул за бровь, поморщился.

— С удочками, — ответил он, и в глазах у него сверкнули веселые огоньки. — А ты с чем ходишь?

— Ни с чем. Мне прятаться не надо. Перебежал из подъезда в подъезд — и тут. На урок, значит, пришел, батя? Может, мне уйти?

Илья Матвеевич не мог не оценить поведения сына по достоинству: знал, паршивец, но молчал, не проболтался.

— Сиди, — сказал он, — вместе уйдем. Начнем, что ли, Зинаида Павловна?

— А ты что, батя, проходишь?

— Поучись вместе со мной — узнаешь. Польза будет.

Зина обрадовалась: все обошлось, скандала не получилось. Журбины не поссорились.

Пока Зина и Илья Матвеевич занимались, Алексей сидел и слушал. Когда занятие было закончено, он сказал:

— А я тебя, батя, обогнал!

— То есть как?

— Ну, дальше, дальше прошел по учебникам.

— Докуда же, братец?

Отец принялся экзаменовать сына, сын отвечал отцу тем же. «А ну, реши эту!» — говорил один, указывая на номер задачи. Другой решал и тоже требовал: «А ты реши-ка попробуй эту!» Придирались друг к другу, как ни один учитель не придирается к своему ученику.

— Где же ты учишься? — спросил Илья Матвеевич.

— В вечерней школе, в десятом классе. Как учился Антон. Ходил бы и ты туда, а? Зинаиде-то Павловне, наверно, трудно. Со мной было занималась, с тобой теперь. Учебно-курсовой комбинат!

Зина горячо запротестовала, она сказала, что такие разговоры ее обижают.

Пора было уходить. В передней, увидев удочки, Алексей рассмеялся:

— Чудак-рыбак, батя!

— Понесешь их. До дому проводишь.

Попрощались с Зиной, ушли. По дороге Илья Матвеевич спросил:

— А ты что? Так учишься, для интересу, или со значением?

— Со значением. Хочу на заочное в вуз поступить.

— Правильно, правильно соображаешь. Куда подашь-то?

— Куда же иначе? Где и Антон учился. Я узнал: у них заочное есть.

— Подавай, подавай! Если трудно будет, можешь и работу бросить.

— Нет, батя, работу я не брошу. Я без работы не проживу.

— То есть как не проживешь? Отец прокормит, полагаю.

— Не про кормежку говорю. Знаешь, сказано: труд — естественная потребность человека.

— Знаю. Еще один к тебе вопросик, Алексей. Ты, того-этого, не амуры ли крутишь с Зинаидой Павловной? Не серчай, по-отцовски спрашиваю.

— Выдумал, батя!

— Ничего не выдумал. Девушка она симпатичная, достойная, дай бог каждому такую невесту.

— Сказать тебе, батя, правду? Только чтобы дальше не пошло?

— Отцу условия?

— Дело-то серьезное, вот и условия. Понимаешь, батя, наблюдаю второй месяц… и только одно от нее слышу: Виктор Ильич да Виктор Ильич…

— Болтай больше! — Илья Матвеевич даже остановился на тропинке среди кустов. — Как же это? А он что?

— Он? Он ничего. Сам по себе.

— Плохо, Алешка! Крепко плохо. Женатый человек.

— Да какой он женатый! Жена сбежала.

— Какой ни есть, а женатый. Ты ее отговори. Беда ей будет. Одни огорчения.

— Отговори! Попробуй сам поотговаривай. Кто, интересно, тебя слушать будет?

Илья Матвеевич до самой Якорной шел молча. Возле калитки сказал:

— Ну озадачил ты меня. Озадачил. Еще не хватало. А может, ошибаешься? Так, в голову взбрело?

— Думаю, что не ошибаюсь.

— Смотри помалкивай про это, языком зря не чеши. И еще помалкивай, что мы с тобой школьники. Понял?

— Понял.

— Пойдем-ка ужинать. Что врать-то будем? Опять рыбы нету.

Илья Матвеевич толкнул калитку. За ней стояла Агафья Карповна. Она все слышала, но ничего не поняла.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

1

Скобелев сидел на решетчатой скамье в скверике у вокзала, поворотясь спиной к вечернему солнцу, чтобы не слепило глаза. Недавно прошел теплый дождь, пахло молодой зеленью, отцветающей сиренью и землей.

Возле ног Скобелева полз большой бледный червяк. Скобелев нацелился тросточкой, вдавил червяка в мокрый песок и перерезал надвое. Более толстая половина поползла в сторону, более тонкая осталась извиваться на месте. «Интересно, — подумал Скобелев, — что тут получилось: два червяка или один укороченный? Очень худо, когда ты раздвоен, еще хуже, когда тебя укоротят».

Отнюдь не червяк был причиной заунывной философии Скобелева. Днем он крупно поговорил с Антоном Журбиным. Если точнее, то поговорил не он о Антоном, а Антон с ним, и не слишком крупно, просто сказал несколько слов. Но каких слов! Журбин явно зазнался.

Скобелев ходил по цехам, где заканчивают монтаж главной поточной линии. Останавливался, смотрел: интересно же! Не один он ходит туда смотреть, весь завод ходит. Что в этом плохого? Настроение было хорошее, весеннее. Но появился знаменитый Антон и, вместо того чтобы поздороваться, вдруг спросил: «Разрешите полюбопытствовать, товарищ Скобелев, где вы работаете, кем вы работаете, что вы работаете?» — «Надеюсь, Антон Ильич, вам это известно», — ответил он, Скобелев. «Ничего мне не известно. Я вижу только, что вы постоянно прогуливаетесь по заводу с видом экскурсанта. Сейчас время рабочее. На экскурсию прошу прийти попозже. Мешаете. Поберегитесь!» Скобелев шатнулся в сторону, мимо его головы проплыл в воздухе тяжелый гак мостового крана. «Видите, — продолжал Антон, — как опасно быть без дела. Зашибить могут». — «Я, извините, не без дела. У меня есть дело». — «Ну какое у вас дело! Я же не случайно спросил, где вы работаете. Не то в бюро информации, не то в БРИЗе. А вернее — нигде. Ни за что не отвечать, заниматься любительством вроде ловли бабочек сачком или разведения тритонов в банке, это не работа». — «Антон Ильич, вы несправедливы, — ответил Скобелев с запальчивым достоинством. — Сила обстоятельств… Меня засунули в эту информацию вопреки моему желанию». — «Если у человека есть какое-то желание, если человек в чем-то убежден, он своего непременно добьется. Меня, например, не заставят подшивать бумаги. Добивайтесь, а не разгуливайте руки в брюки. Осторожно!..»

Теперь уже не пустой гак, а тяжелая станина кузнечного пресса нависла над головой Скобелева. Он выскочил из цеха. Настроение было испорчено. Он был убежден в том, что не шатается по заводу руки в брюки. Он помог многим рационализаторам добиться признания их изобретений, их технических новшеств. К нему ходят люди, в нем нуждаются. Кто дал такую волю Журбину, кто дал ему право так разговаривать? Что — он старый, опытный, заслуженный специалист? Молодой инженерик, моложе его, Скобелева.

Скобелев придумывал веские, внушительные ответы Антону, но было поздно, смертоносные возражения повисали в воздухе, годились теперь только «для внутреннего потребления».

Расстроенный, обиженный, он отправился под вечер в город — развлечься. Бродил по улицам в шляпе, с тросточкой, усики подстрижены; напускал на себя загадочный вид. Когда-то в Череповце, откуда он был родом, эти приемы изрядно влияли на сентиментальные девичьи сердца. Усики, тоскующий взгляд, тросточка с костяным набалдашником в виде мертвой головы делали свое дело. Но времена прошли, он напрасно щурил глаза и надвигал на брови широкополую шляпу, — никакого восхищенного шепота. Только дважды позади него довольно громко сказали: «Псих!» — и кто сказал! Милые белокуренькие девушки, стройные, веселые, для которых как раз и предназначалась вся эта бутафория.

Дождь загнал Скобелева в кафе. Он сел за столик, попросил стакан чаю, непременно крепкого и непременно с молоком. Пожалел, что не пьет вина, — согрело бы душу. В открытое окно было видно, как дождь хлещет по асфальтовым тротуарам, накаленным за день солнцем. Тротуары дымились, и пахло горелой резиной.

Когда туча уползла за реку, Скобелев снова походил по городу, хотел зайти в кино, но билеты были уже проданы, — отправился к вокзалу. Он любил железные дороги и поезда с детства: в Череповце перед приходом вечернего поезда на перроне устраивались гулянья. Перечитал в зале для пассажиров все таблицы с ценами на билеты, «правила пользования вокзалами». Делать на вокзале больше было нечего, вышел в сквер и уселся на сырой скамье. Раздавил червяка. Пофилософствовал. Снова нечего делать.