Александр Птахин - СУРОВАЯ ГОТИКА

• Название: СУРОВАЯ ГОТИКА
• Автор: Александр Птахин
• Жанр: Ужасы и Мистика

На дворе 1939 год. Небольшой, в прошлом губернский город. В местном Управлении госбезопастности НКВД создана специальная группа, которая должна противостоять немецкому "Наследию предков". Но работа группы сталкивает сотрудников  с непонятными и необъяснимыми явлениями, а далее заводит в совсем уже дремучую мистику таинственного масонского ордена, который, на поверку, оказывавется совсем не масонским. И как это связано с экспедициями в Среднюю Азию,   смертью и предшествававшей этому тяжёлой болезнью красного комдива и его приёмным сыном, ныне - майором госбезопасности, которого считают наследником эмира бухарского или с альбигойскими тайнами катаров, книгами и газетами изданными в недалёком будущем  и путешествиями во времени. Какой секрет ищут или скрывают, живущие до сих пор, участники давних событий, и давно умершие, которые, как оказывается, вовсе и не умирали. Разобраться во всех этих тайнах и предстоит молодому сотруднику УГБ НКВД Николаю Прошкину и его начальнику Владимиру Корневу. А на пороге война...

---

Трубка перекочевала в руки заранее вспотевшего Корнева. Разговор с товарищем Кругловым был достаточно формальным – начальник большей частью поддакивал, кивал, как будто собеседник мог его видеть, соглашался и благодарил. Повесил трубку и поспешил обнадежить подчиненных:

– Сергей Никифорович срочно ждет отчет. Говорит – решение о переводе группы практически принято и самое положительное. Так что – Александр Дмитриевич – замените, будьте добры, по тексту, – Корнев перебирал отпечатанные листки с текстом, а Саша принялся стенографировать, – на 7 и 10 страницах «в состоянии прострации» и «впал в транс» на «находился в бессознательном состоянии». И еще – на странице 12 – «письменные документы различного содержания» – на «связку документов», раздел про осмотр подвала можно полностью опустить – просто напишите «были изъяты при первичном осмотре жилого сооружения»… А, и еще вот здесь – страница 27. Измените «геофизические аномалии невыясненного характера» на «природные явления». Все. Завтра повезу. Кстати – Сергей Никифорович просил прихватить замечательную книжку, которая вам так понравилась – в газетке…

– В этой замусоленной газетенке? От 10 августа? Хорошо хоть не будущего года… – с сомнением вздернул бровь Саша.

Корнев понимающе улыбнулся. За окнами тухло закатным солнцем 17 июля…

– Можно и не в этой, выберите там, в подшивке, любую старенькую, только за 10 число, с большой фотографией посредине.

Пока Прошкин и Баев шуршали газетами в поисках подходящей, на одной из них – совсем свежих, Саша задержался дольше остальных, просматривая полосу за полосой, потом отодвинул газету. Любознательный Прошкин тотчас потянул именно эту газету к себе – ну почему Саша ее отодвинул понятно – номер «Комсомольской правды» был датирован вчерашним числом, – для того, что бы сделать обертку газета была слишком новой, – вот дожил! Газет уже с неделю не читает, укорил себя Прошкин и для экстренного восстановления политической грамотности перевернул страницу – и сразу уперся глазами в небольшую заметку в черной траурной рамке. С маленького, по-газетному бездушного, снимка на него смотрел тот же самый персонаж, раздвоенный подбородок которого он видел на истыканном острыми предметами рисунке Баева. А потом наблюдал в странном ведении о Монсегюре – хотя бред из древних времен, конечно, к делу отношения не имеет. Некролог скупо говорил о безвременной кончине сотрудника Коммунистического интернационала – Йозефа Альдовича Ульхта, много лет жившего и работавшего в немецком подполье. Смерть наступила в результате кровоизлияния в мозг, уточнялось в заметке. Прошкин не верил своим глазам. Он внимательно исследовал каждый миллиметр снимка, раз десять прочитал имя и фамилию…

За это время сам Владимир Митрофанович быстренько изучил потертости и сгибы на «досрочной газете» и тщательно повторяя их, завернул книгу в «Комсомольскую правду» от 10 мая 1939 года.

– Готово – такую не стыдно будет руководителю в руки отдать! – с гордостью сказал он. Саша вместе с заметками и уже отпечатанным отчетом удалился в палату, и больничные этажи снова наполнились бодрым стрекотом пишущей машинки.

Корнев, устало обмахивался клетчатым платком, разглядывая ординаторскую.

– Я, Николай, так полагаю что раз это ординаторская, то где-то здесь должен спирт хранится. Нельзя ведь в медицине без спирта обходится! И скажу тебе больше, быть ему тут негде, кроме как в этом шкафчике, – Корнев крякнув, привстал с кушетки, извлек из эмалированного почковидного лоточка какой-то длинный блестящий хирургический инструмент и без всяких церемоний ковырнул им в замке набольшего зеркального шкафчика. Дверца послушно открылась, и руководитель безошибочно извлек из недр шкафчика пузатенькую бутылочку с резиновой пробкой. Вытащил пробку зубами, плюхнул остро пахнущей жидкости в две мерные мензурки:

– Где ж тут вода? – и еще раз оглядевшись, подошел к крану.

– Там же сырая… в смысле – не кипяченая… – испугано пролопотал Прошкин.

– Ну и что? Мы же ее со спиртом смешаем – от спирта – все микробы гибнут на корню! А то на Борменталевых каплях из ландыша у нас тоже косы отрастут, как у Шамаханской царицы… – коллеги выпили, и принялись старательно жевать бутерброды Субботского, дальновидно «завалившиеся» в карман к Корневу. Идиллию прервало появление самого Алексея.

Субботский стоял на пороге ординаторской смущенный и виноватый, со слегка потертым, но добротным кожаным чемоданом в руках и был похож на незадачливого супруга, которого только что без объяснения причины выставила молодая жена.

– Что-то опять стряслось? – забеспокоился, глядя на Лешу Прошкин.

Субботский вошел, бережно положил чемодан на кушетку и принялся возиться с ремнями и замками, комментируя свои невзгоды:

– Евгений Аверьянович… Очень нервный человек… Так вот… Сказал мне, что бы я забирал и атлас, и переписку и еще – архив какого-то клуба, кажется, он назвал его «клубом путешественников». Нет – сейчас вспомню точно – «Клуба странников», который ему передал на хранение покойный фон Штерн! Я, конечно, отказывался, как мог – меня ведь уполномочили только за атласом съездить! Но он настаивал – так и сказал – Алексей Михайлович либо вы заберете весь архив, который принес в мою жизнь истинное проклятье, либо вообще отсюда не выйдете, и за револьвер схватился… Я подумал – покойный Александр Августович – видный ученый – архив часть его научного наследия, и в отношении этой части он никаких специальных распоряжений не сделал – значит, будет правильно передать входящие в него документы советской науке комплексно…

После нервозного дня, завершившегося приемом сильнодействующего медицинского средства, Корнев впал в несвойственное ему в обычной жизни благодушие:

– Идите, Алексей Михалыч, помогите Александру Дмитриевичу – он как раз отчет завершает. И атлас возьмите с собой – может пригодится… – Субботский прижал к груди тяжеленный атлас в роскошном кожаном переплете с позолотой, благо перед этим он лежал в чемодане прямо сверху, помчался в палату так быстро, словно опасался, что Владимир Митрофанович переменит свое решение.

Корнев снова отер лоб платком, подошел к распахнутому окну ординаторской захлопнул его и проверил крепость шпингалета. Потом подошел к двери, резко открыл ее, выглянул в коридор, закрыл, расстегнул воротничок гимнастерки, изготовил себе новую порцию поддерживающей жизненные силы смеси из спирта и воды и констатировал:

– В какое удивительное время нам посчастливилось жить! Только подумай Прошкин! Нотариусы пугают молодых ученых револьверами, научные авторитеты, перед тем как случайно утопнуть, отдают личный архив на хранение бывшим штаб-ротмистрам, психиатры из мещан называют генерала Корнилова исключительно по имени-отчеству, почтенные старцы бреют бороды и вместо Библии зачитываются книжками про пионеров, газеты выходят на месяц раньше положенного, а специальные курьеры раздают звоночки комиссарам ГБ второго ранга запросто – как модница портнихе! – на этой высокой ноте новая порция целительного состава, наконец, попал внутрь Владимира Митрофановича, – И вот в это чудесное время нам, Николай, приходится не только жить, но еще и работать!

29.

Корнев поднялся со стула, подошел к кушетке и принялся внимательно осматривать чемодан, щелкать замками, стучать по дну, царапать краску на каркасе, вывалил его содержимое – четыре перетянутых шпагатом стопки бумаг и папок – на пол, совершенно не проявляя к архиву интереса, а потом попросил Прошкина:

– Подай мне скальпель! – и с уверенностью опытного хирурга чиркнул по подкладке чемодана. То, что обнаружилось внутри – под добротной шотландкой, сильно огорчило товарищей. За подкладкой ждали своего часа 5 чистых бланков советских паспортов, столько же паспортов дипломатических, несколько сберегательных книжек на предъявителя, не заполненные удостоверения и пропуска, бланки дипломов и трудовых книжек, и даже пара девственно чистых партийных билетов…

– Кошмар… – только и мог сказать Прошкин – он тщательно осмотрел коленкоровые корочки, осторожно поскреб одну из страничек этого богатства ногтем, прошуршал бумагой, оценивая ее плотность, повозил по краешку наслюнявленным пальцем, посмотрел на свет – пытаясь обнаружить признаки подделки. Корнев устало вздохнул:

– Прекрати ты это ребячество, Николай – настоящие они. Не надо и к бабке ходить… Лучше сюда глянь! – и протянул Прошкину несколько снимков. Первая фотография была крупного формата – судя по более светлому узкому краешку – извлеченная из рамки, окрашенная в коричневатые осенение цвета старинным фиксажем. В декадентски изогнутой виньетке значилось: «Клубъ «Христианский страннiкъ», 1912 г.». надпись группировалась вокруг рисунка, вписанного в гербовый щит. А сам рисунок… О – рисунок был в точности таким же, как изображение на могильной плите покойного комдива Деева!