Айрис Мёрдок - Отрубленная голова

• Название: Отрубленная голова
• Автор: Айрис Мёрдок
• Издательство: Издательство «Азбука»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000

Герои книги Айрис Мёрдок, признанной классиком современной английской литературы, запутываются в причудливой любовной паутине и вынуждены бесконечно обмениваться партнерами. Традиционный любовный треугольник превращается в многоугольник, а банальные любовные перипетии принимают фантасмагорический характер.

---

— Да, — мягко отозвалась Джорджи. Она легонько погладила меня по кончику носа. — Мне надо знать, что она существует. Но не сейчас, Мартин. Я боюсь. Ты увидишь, что я там чужая. А если мы собираемся покончить с двусмысленностью, то ничего не сможем сделать, пока не перестанем лгать.

Мне не понравилась эта дискуссия.

— Но ведь это и будет символ того, что мы покончили с двусмысленностью. Мне хочется тебя там видеть, Джорджи. Для меня будет очень важно увидеть тебя там.

— Как странно, — произнесла Джорджи. — Обычно я не суеверна. Но чувствую, что если мы поедем на Херефорд-сквер, то быть беде.

— Тем больше моя решимость взять тебя и отвезти, маленькая дурочка, — откликнулся я. — Уверяю тебя, это должно мне помочь. Мне нужен свежий воздух, Джорджи. Мне нужно ощутить свободу. Если я увижу тебя там, передо мной откроется новый мир. — Пока я говорил, меня осенило, как все обстоит на самом деле. Раньше я считал, что поездка доставит Джорджи пикантное развлечение, но на самом деле — и до нее это сразу дошло — она совершит важный поступок. Не я дам ей что-то, а она сделает нечто для меня, ради меня. Дрожа от радости и страха, я почувствовал, что все может получиться именно так, как я только что сказал.

Гостиная совсем не изменилась с того вечера, когда Антония во всем призналась мне, как будто в этот миг магическое заклинание погрузило ее в сон. Рождественские украшения и открытки по-прежнему лежали на столе, покрытые слоем пыли. После того как я, вопреки воле Антонии, отказался от услуг женщины, приходившей к нам убирать, пыли вообще скопилось немало. Она серела, как рассыпанный снотворный порошок, и словно гасила свет. Я обратил внимание, что серебро успело потускнеть. За балконной дверью в желтоватом отсвете полудня клонила свои ветви огромная магнолия «грандафлора», занимавшая большую часть маленького сада. Ее листья до сих пор были свернуты и съежились от ночных заморозков. В гостиной было сыро и очень холодно, и мы решили не раздеваться. Мои выписки из Нейпира, как и раньше, лежали на софе.

Джорджи медленно вошла в комнату. Казалось, она чувствует то же, что и я. Она глядела на меня, полуоткрыв рот и нахмурившись, словно желая убедиться, что под влиянием комнаты мое лицо не изменилось до неузнаваемости. Затем она внимательно огляделась по сторонам, кивая головой, будто считала вещи. Я неотступно следил за ней, всецело поглощенный одним: Джорджи у меня в доме. Раньше я говорил, что нам «пора покончить с двусмысленностью». И вот с ней уже покончено одним махом. Я мог лишь догадываться, какие новые горизонты откроются передо мной. Порыв меня не обманул, мне нужно было привезти сюда Джорджи, и привезти немедленно. В сумятице захлестнувших меня эмоций преобладало чувство, что я еще смогу любить Джорджи, любить сильнее и лучше, чем прежде.

Но в то же время я с болезненной остротой осознал, что в сложившихся обстоятельствах этот приход напоминает мне коварный захват любимого и привычного места. Потерять кого-нибудь — значит потерять не только этого человека, но и его привычки, жесты, манеру держаться — все, что было с ним связано и окружало его. Расставшись с любимой женщиной, мы обнаруживаем, что расстались и со множеством вещей, картин, стихов, мелодий, мест: с Данте, Авиньоном, шекспировским сонетом, корнуэльским морем. Эта комната и была Антонией. Она вобрала в себя весь цвет ее личности. В ней по-прежнему еле уловимо пахло розами — этот слабый запах напрасно ждал, что его прогреет до полного благоухания огонь от горящих в камине дров. Все эти вещи принадлежали ей — шелковые покрывала, круглые взбитые подушки и особенно каминная полка, ее маленькая святыня: попугаи из мейсенского фарфора, итальянская серебряная чаша, уотерфордский хрустальный бокал, табакерка, которую я ей подарил, когда мы обручились, с выгравированной на этой табакерке надписью: «Дружба без выгоды, любовь без обмана». Когда я обвел взглядом все это, меня пронзила острая и необычная боль, я понял, что и предметы смертны, что они уже почти уничтожены, разъединены, лишились смысла и ждут, чтобы их отсюда убрали. Завтра мы с Антонией примемся их делить, и, подобно награбленной добыче, они будут храниться в шкафах как зримые свидетельства нашей вины или их осквернят ярлычки на аукционе. Я прикоснулся пальцем к уотерфордскому бокалу, он зазвенел, и до меня внезапно донеслось эхо голоса, сказавшего: «Вы не хотите, чтобы к вам вернулась жена». Моя душа ответила этому голосу: такая связь глубже и крепче желания или нежелания. Пока я жив и пока я есть, я всегда буду с Антонией.

Я присел на софу. Джорджи отвернулась от окна и подошла ко мне. Поднятый воротник пальто поддерживал растрепанный узел ее волос, она сунула руки в карманы и какое-то время неподвижно смотрела на меня. Взгляд был нежен до враждебности. Наконец она сказала:

— Тебе отвратительно видеть меня здесь.

— Нет, — возразил я. — Я даже не могу передать, как я рад, что ты у меня. Но в то же время мне очень больно.

— Я знаю, — проговорила она глубоким, полным понимания голосом. — Не сердись на меня за то, что тебе больно.

— И не собираюсь. Мне хочется поцеловать твои ноги. Ты пробудила меня к жизни.

Произнося эти слова, я смутно почувствовал, что выхожу из лабиринта на верный путь и Джорджи станет моей женой. Однажды я сказал ей, что для нашей любви очень важна атмосфера тайны. Увидев ее здесь, у меня в комнате, и как бы соединив обе половины моей жизни, я понял, что ошибался, а она была права. С ложью действительно пора кончать, и это ни в коей мере не разрушит мою любовь к Джорджи, напротив, освободит ее и сделает сильнее и чище, чем все испытанное мной прежде. Как я благодарен ей за верность, здравый смысл, доброту и щедрость! Эта благодарность переполняла мою душу.

— Ах нет, ты меня ненавидишь! — воскликнула Джорджи.

Она продолжала пристально глядеть на меня, словно пыталась обнаружить мои подлинные мысли.

— Если бы ты только знала, насколько заблуждаешься! — упрекнул я Джорджи и тоже взглянул на нее без улыбки. Как приятно мне будет удивить ее, одарив настоящей любовью! Бог свидетель, она это заслужила.

Я встал и принялся убирать с пианино рождественские открытки. Под ними лежал толстый слой пыли. Великое очищение началось.

— Как странно и трогательно находиться здесь, — проговорила Джорджи. Она опять прошлась по комнате. — Я даже не могу описать это чувство. Как будто я обрела тебя задним числом. Нет, не так, не точно. Но ты просто не представляешь, насколько я была убеждена, что никогда не увижу твою квартиру. Лишь сейчас начинаю верить, и от этого мне когда-нибудь станет лучше, много лучше. Выходит, что в прошлом, все время, когда ты не был со мной, ты действительно существовал. Тогда мне было слишком больно, и я не хотела этому верить. Но не верить — значит поставить крест на нашей любви. Теперь ты мне помог, и все встало на место. И я буду любить тебя сильнее, Мартин, гораздо сильнее.

Она остановилась передо мной. Меня потрясло до глубины души, что ее слова прозвучали как эхо моих размышлений. Я сам хотел ей это сказать, но не сумел. Мне не хватило красноречия, оставалось только привлечь ее к себе в объятья в этом предварительном обмене клятвами.

Я швырнул на пол кипу рождественских открыток и подвел Джорджи к каминной полке.

— Я хочу, чтобы ты их потрогала. Хочу, чтобы ты потрогала все эти вещи.

Она не решалась.

— Это святотатство. Я буду за это наказана.

— Нет, — ответил я. — Это доброе святотатство. Ты возвращаешь меня к реальной жизни. Ты всегда так делала.

Я взял ее руку и положил на мейсенского попугая. Мы поглядели друг другу в глаза. Джорджи отняла руку, но через минуту быстро потрогала остальные предметы на каминной полке. Я снова взял ее руку. Она была в пыли. Я поцеловал ее ладонь и опять посмотрел на нее. Я увидел, что она готова заплакать, и обнял ее.

И тут послышался звук, от которого у меня душа ушла в пятки. Я испугался, еще не успев понять, что же это такое. А это поворачивался ключ в замке парадной двери. Джорджи тоже услыхала, и ее глаза расширились и стали жесткими. Секунду мы простояли в оцепенении. Затем я резко разжал руки и выпустил ее из своих объятий.

Это могла быть только Антония. Должно быть, раздумала ехать за город и решила вернуться и осмотреть мебель перед нашей завтрашней встречей. Сейчас она войдет в гостиную и обнаружит меня с Джорджи. Я этого не выдержу.

Я действовал без промедления. Схватил Джорджи за руку и подтолкнул ее к балконным дверям. Распахнул их, помог ей спуститься в сад, проводил за угол дома, чтобы нас нельзя было заметить из комнаты, и шепнул ей:

— Пройди через эти воротца и возвращайся на площадь. Оттуда отправляйся прямо домой, а я скоро к тебе присоединюсь.

— Нет, — сказала Джорджи. Она понизила голос, но не шептала. — Нет.