Нэнси Като - Все реки текут

• Название: Все реки текут
• Автор: Нэнси Като
• Издательство: Фора-фильм, ТОО Пролог
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-87592-006-8

«Все реки текут» – экранизированный роман австралийской писательницы Нэнси Като.

Корабль, на котором в Австралию в поисках лучшей жизни, направляется с родителями юная англичанка Филадельфия Гордон, терпит крушение. Оставшаяся сиротой Филадельфия, поселяется на ферме своей тётушки в окрестностях Эчуки. Часть оставленного отцом наследства она инвестирует в колёсный пароход. Её жизнь навсегда меняется, когда ей встречается Брентон Эдвардс. Дели выходит за Брентона замуж и отказывается от карьеры художницы в Мельбурне ради жизни и путешествий по реке на пароходе.

---

Постройка первого шлюза и плотины через Муррей потребовала больших затрат труда и материалов. «Филадельфия» была одним из пароходов, нанятых Управлением работ для транспортировки барж, груженных необходимым оборудованием с железнодорожной станции в Марри-Бридж – это были листы железа для перемычек, моторы для насосов, блоки и такелаж, сваи и коперные машины – совсем иной груз, чем отрезы тканей, хозяйственные товары, к которым она привыкла.

Она повернула штурвал и установила его на галсе в семь миль. Оглянувшись через плечо, она убедилась, что груженая баржа следует за пароходом, как послушная овечка. Цепи гремели, дымовая труба пыхтела, лопасти равномерно били воду. Все в порядке, даже Чарли перестал жаловаться. Сейчас они идут со скоростью восемь узлов, прикинула она. Нужно не забыть замедлить ход до пяти узлов, когда они подойдут к строящемуся шлюзу, как того требовали правила.

Она горько усмехнулась, вспомнив, как Брентон бывало сердился и негодовал по поводу наплевательского отношения правительства к реке. И вот теперь грандиозный проект постепенно воплощается в жизнь (первый камень был заложен уже больше года назад, в 1915 году), и сделано уже немало. Именно строительство шлюза обеспечило их работой, пока Брентон неподвижно лежал в каюте и смотрел в окно своими аквамариновыми глазами – его единственным полноценным органом.

Постепенно оправляясь от удара, он снова начал говорить, хотя его речь пока походила больше на невнятное бормотание. Лежа, он наблюдал за сменой пейзажа за окном, смотрел, как проплывают мимо берега, видел суматоху на причале в Моргане, однако он никогда не заговаривал об управлении пароходом, не проявлял интереса ни ко взятому товару, ни ко времени его доставки. Болезнь вытянула из деловой круговерти не только его тело, но и мысли.

Большой и волнующий мир реки с его соперничеством, пароходами, капитанами и упрямыми непокорными матросами, гонками и шумными ссорами, пожарами и заторами на реке, пивом и девушками, плаванием и нырянием сузился теперь для него до размеров тесной каюты, а однообразие долгого дня нарушалось лишь приходами жены, которую он уже никогда не сможет обнять, да возвратившимся интересом к пище (ее нарезали на мелкие куски, которые он брал левой рукой).

Пароход приближался к первой излучине в конце Лонг-Рич, одного из тех редких участков, где река течет прямо на протяжении почти двух миль.

«Здесь бери ближе. Срезай румб, но не слишком быстро… Теперь иди равномерно на горелое дерево, пока не возьмешь следующий галс».

Она буквально слышала его голос, наставительный и насмешливый, и в ее мозгу возник план реки, как будто она разворачивала на столе в рубке длинную, наклеенную на полотно карту: она наизусть помнила все подводные камни, обозначенные зловещими крестами; мели, отмеченные желтым; и знаки «Очень опасно», иногда снабженные припиской: «во время отлива».

Филадельфия прислонилась к окну рубки и вела свою тезку твердым курсом, следуя по невидимому фарватеру, который на плане пересекал русло реки длинной диагональной линией.

Впереди ярко-желтый песчаный холм внезапно осветился красноватыми лучами восходящего солнца, будто вспыхнул яркий желто-оранжевый факел. Неровной охристой линией он вырисовывался на фоне бледной синевы неба, возвышаясь над плоской блестящей поверхностью реки. За ним виднелись голые утесы и отвесные скалы у Бланштауна, розовые с золоченой каймой. Величественная процессия пеликанов медленно спланировала на спокойную гладь заводи, скрытой за стеной каучуковых деревьев. Над водой курился туман, похожий на рваные облака.

Дели, не забывшая автограф «Дельфина Гордон», почувствовала, как откуда-то из глубины ее существа к гортани поднимается прежнее беспокойство, словно неведомая сила берет ее за горло. Хотелось одного – остановиться, передохнуть, получить возможность застыть на месте, пристально вглядеться и перенести увиденное на холст!

Были некоторые сочетания цветов, подобные этому соединению золотого, оранжевого и синего, которые она переживала настолько интенсивно, что, воспринимая их, испытывала почти физическую боль. Но ящик с красками был заперт, а ключ поглотил Муррей.

И вот теперь, отдавшись всецело созерцанию удивительной картины, Дели вспомнила другие времена, когда она тоже видела небо (но только не из окна рубки) и сосредоточенно разглядывала неуловимые переходы и оттенки синего. Многие годы она не вспоминала об этом, но сейчас сцена двадцатилетней давности живо всплыла в ее памяти: зеленая плюшевая скатерть, мягкие каштановые кудри мисс Баретт, замешательство юного Адама… Один из этих людей унесен смертью, другой расстоянием, и тем не менее оба продолжали существовать где-то в закоулках ее мозга.

Когда Адам умер, она спрашивала себя, настанет ли такой день, когда он потеряет для нее значение, а его образ потускнеет в ее памяти. Теперь она знала, что время неумолимо рвет все связи, но они тем не менее продолжают существовать в какой-то иной реальности. Маленькая девочка, выкапывающая мох из-под розовых кирпичиков стены, стала теперь навек частью мироздания, точно так же, как миоценовые окаменелости в известняковых утесах существуют сейчас и существовали миллионы лет назад, когда они были живыми существами, обитающими в теплом море.

Ведя судно вперед, она машинально отметила, что поселок строителей приближается, и продолжала свои размышления. И лишь подойдя к поселку совсем близко, она в ужасе вспомнила, что забыла дать гудок, чтобы предупредить человека, работавшего на «летучей лисе» и поднимающего канаты. Они черными нитями протянулись над рекой прямо по пути «Филадельфии», плывущей по течению со скоростью восьми узлов в час. Вагонетка, полная камней и цемента, находилась как раз на середине реки, оттягивая канаты вниз.

Дели одновременно с силой дернула веревку гудка и толкнула дроссель назад до упора. Было слишком поздно давать предупредительный гудок, но нужно было выпустить какое-то количество пара, иначе они взлетят на воздух. Гудок отчаянно взревел. Раздался громкий треск, а затем ужасный грохот. Часть рубки была снесена дымовой трубой, которая зацепилась за нижний трос и обрушилась на заднюю палубу. Дым повалил вниз в машинное отделение.

Чарли Макбин стремительно выбрался на палубу, его седая борода топорщилась от удивления.

– Что там творится, черт побери?!

Дели была так потрясена, что не могла проронить ни слова. Она оглянулась назад и сквозь зияющее отверстие в углу рубки увидела, что рабочий вне себя от ярости грозит ей кулаком со своей платформы, а над рекой на тросе раскачивается большой деревянный брус.

Из палаток и бараков стали выбегать рабочие, которым не терпелось посмотреть, чем вызван этот шум на реке в такую рань. Некоторые прыгали на одной ноге, натягивая на ходу брюки. Дели, без сомнения, ошеломила всех.

Машина захлебывалась собственным дымом, а противовзрывные клапаны со свистом выпускали пар, пока «Филадельфия» медленно двигалась к берегу. Возбужденная толпа еще не добежала до парохода, но ветер уже доносил до его хозяйки язвительные словечки. Ее уши вспыхнули от стыда.

– Врезался на всех парах. Ослеп он там, что ли?

– В рубке баба была. Капитан за штурвал жену поставил, а сам дрыхнет без задних ног!

– Нет, она сама себе капитан. Ты чего, не знаешь? Где ты был? Это же Дели Эдвардс, у нее и удостоверение есть для низовий. Она же все время водит эту посудину вверх и вниз по реке – детишки заместо матросов и спятивший кок за механика. Мужик-то у нее даже на палубу не подымается, у него был удар или что-то вроде того.

– Нельзя бабу пускать за штурвал.

– Эх, нынче они за все берутся, столько парней на войне погибло. Я бы и сам воевать ушел, если бы не плоскостопие. Они теперь везде заместо мужиков, понял или нет?

– Мокростопие, говоришь?

– Кто это сказал? Какой сукин сын? Я тебе покажу! Дели почувствовала прилив бессильной злости – она злилась одновременно и на себя, и на этих мужчин. Она вспомнила, как трудно ей было получить это удостоверение, заставить всех признать себя серьезным человеком, профессионалом, а не просто женщиной, способной делать мужскую работу. Но ее невысокая хрупкая фигура наводила на мысли о беспомощности. Мужчины были не способны оценить ее упорство и неукротимое желание победить.

И вот теперь она сыграла на руку ретроградам – повредила государственное имущество, чуть не оборвав канаты, повредила и свою единственную собственность – пароход, а главное, репутацию капитана в глазах своей команды и рабочих шлюза (все они были, разумеется, мужчины).

Она еще дрожала от пережитого потрясения, но теперь ее душили слезы унижения. И тут она вспомнила о Брентоне, беспомощно лежащем в той самой каюте, на крышу которой с ужасным грохотом упала труба: он ведь находится в полной безвестности, не зная, что случилось. Но оставить штурвал она не могла.