Натан Гимельфарб - Записки опального директора

• Название: Записки опального директора
• Автор: Натан Гимельфарб
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

У Кости был крутой характер, порой он допускал нетактичность, грубость по отношению к окружающим и даже к девушкам, но его уважали за принципиальность, трудолюбие и отзывчивость к нуждающимся в помощи студентам. Он занимался в профкоме жилищно-бытовыми вопросами и возглавлял соответствующую комиссию.

Рома Каганский во многом отличался от Кости особенностями характера и поведением. Он был весёлым, общительным и добрым парнем, корректным и вежливым со всеми, особенно с девушками. Рома был студентом третьего курса экономического факультета и дружил с девушкой-сокурсницей, которая его ужасно ревновала ко всем студенткам и не отпускала от себя ни на шаг. Её звали Ольгой. Была она чистокровной украинкой и недолюбливала всех евреев, кроме Ромы.

Нам, его друзьям, было трудно понять, что связывало Рому с Ольгой. Казалось, что между ними не было ничего общего, а их дружба со временем всё крепла, что нам было явно не по душе. Рома знал, что Ольга нам не симпатична, что мы её просто игнорируем, но разорвать с ней отношения не решался. Она была очень внимательна к нему и не сводила с него влюблённых глаз. Они учились в одной группе, вместе приходили в институт и вместе уходили домой. Только, когда назначались заседания профкома или другие общественные мероприятия, в которых требовалось участие Ромы, Оля разрешала ему оставаться одному после лекций. Сама она в общественной работе не участвовала и много времени отдавала учёбе, что позволяло ей быть отличницей. Многие еврейские девушки обращали внимание на Рому и хотели бы встречаться с ним, но Оля держала его мёртвой хваткой и настояла на женитьбе, которая состоялась на четвёртом курсе.

Как объяснял нам Рома, окончательное решение о женитьбе, вопреки воле родителей, мечтавших о еврейской невесте для своего единственного сына, и о продлении их чисто еврейской родословной, он принял ещё на втором курсе. Тогда Оля на протяжении многих месяцев до самопожертвования боролась за его жизнь, оказавшуюся под угрозой из-за заболевания туберкулёзом. В то время эта болезнь считалась неизлечимой. Когда ужасный диагноз был поставлен, Оля забросила учёбу и полностью отдала себя лечению Ромы. Она продала все свои драгоценности и посадила Рому на специальную диэту. По совету врачей Оля покупала на чёрном рынке за большие деньги только появившийся импортный пенициллин, стрептомицин, другие дефицитные лекарства и следила за выполнением всех рекомендаций и назначений лучших врачей Одессы.

Когда свершилось чудо и болезнь отступила, благодарный Рома дал обещание жениться на Оле, хотя больших чувств к ней не испытывал.

Мы же своего отношения к Оле так и не изменили, даже после их женитьбы, а наша дружба с Ромой продолжалась и крепла все годы учёбы, пока мы не разъехались в разные стороны после окончания института.

Нашу дружную компанию, состоящую из четырёх студентов-общественников, почему-то прозвали «Советом неимущих». Может быть так нас называли потому, что мы все важные вопросы в профкоме решали коллегиально, может потому, что в отличие от многих других студентов, жили на свои стипендии, что давало основание относить нас к категории бедняков-неимущих. Как бы там ни было, но эта кличка крепко прилипла к нам пока мы оставались членами профкома.

Попеременно все мы, кроме Коли Погосова, побывали в председательском профсоюзном кресле. Первым в нём посидел Костя Высота, затем эту должность занимал я, а когда у меня началась работа над дипломным проектом, председателем профкома института стал Рома Каганский.

К своей общественной работе мы относились серьёзно и ответственно. В нашу бытность в институте была создана хорошая клубная самодеятельность, образованы эстрадный оркестр, агитбригада, драматический и танцевальный коллективы. Выступления студенческой художественной самодеятельности пользовались большим успехом не только в нашем институте. Наши самодеятельные артисты выступали на сценах других учебных заведений города и нередко выезжали за его пределы. Работа профкома и клуба нами тщательно планировалась и эти планы доводились до всеобщего сведения. Во многих мероприятих участвовали не только студенты, но и преподаватели института.

План работы и сценарии вечеров исходили из программы-максимум. Бывало, что по разным причинам они не полностью выполнялись, но и того, что делалось, было достаточно, чтобы работа профкома получала высокую оценку студентов и администрации института.

Принципа планирования работ по максимально-возможному перечню и объёму я затем придерживался всю свою трудовую жизнь, работая руководителем цеха, комбината, объединения. Как и в институте, планы всегда были очень напряжёнными, к их выполнению привлекалось максимальное число конкретных исполнителей и действовала жёсткая система контроля.

Опыт общественной работы в институте оказался для меня весьма полезным в организации производственной деятельности и моём становлении, как руководителя предприятия. Профсоюзную работу в пищевом институте в Одессе, как и комсомольскую работу в нефтяном институте в Грозном, я выполнял с удовольствием и она совсем не мешала учёбе, которая давалась мне по-прежнему легко и ей, как и раньше в школе, постоянно сопутствовал успех.

75

Письма от Инны приходили почти ежедневно. Они были большими, нежными и тёплыми. В разлуке её чувства не только не остыли, а наоборот - ещё более окрепли. Её письма были полны любви и надежд на скорую встречу. Она приглашала на зимние каникулы в Грозный, затем предложила встретиться в Красилове, у Полечки, которая недавно туда переехала и проживала в небольшой части нашего дома. В одном из писем Полечка сообщила мне о своей переписке с Инной и пригласила в Красилов на встречу с ней. На худой конец, Инна соглашалась приехать и в Одессу, где у неё жила какая-то далёкая родственница.

Признаюсь, что и мои чувства к Инне, несмотря на длительную разлуку, не изменились, а усилия забыть её оказались тщетными. Я хоть и не так часто писал ей, как это делала она, и письма мои были не такими большими и пылкими, но оставлять безответными её чувства не хватало сил.

Разумом я понимал, что не должен поддаваться эмоциям и обязан воспользоваться разлукой, чтобы порвать с Инной, но заставить себя сделать это было не так просто. Трудно было оставаться глухим к милому и верному другу, кем она была для меня. Я отчётливо понимал, что если поддамся душевным порывам и мы вновь встретимся в любом месте, всё остальное решится само собой. Здравый смысл подсказывал, что Сёмин опыт не должен быть забыт и, тем более - повториться, но силы воли честно и откровенно об этом написать Инне не хватало.

Порой казалось, что если бы Инна знала, каких мук мне стоили эти раздумья, она бы сама решилась на наш разрыв и положила конец нашим страданиям. Но она не знала этого и всё настойчивей просила о встрече, а я продолжал надеяться, что разлука поможет нам забыть друг друга, и под разными предлогами уклонялся от неё. Но народная мудрость «с глаз долой - из сердца вон» в моём случае не подтвердилась.

Так продолжалось несколько месяцев, пока Инна не написала, что с помощью Нади, которая занимала высокий пост на нефтеперерабатывающем заводе, ей удалось сократить время преддипломной производственной практики на целых три недели. Это время она решила использовать для поездки в Одессу, приурочив её ко дню моего рождения и встрече Нового 1946-го года.

До её приезда оставалось немногим более двух недель и нужно было принимать твёрдое решение: либо соглашаться на приезд Инны со всеми вытекающими отсюда последствиями, либо набраться мужества и предотвратить его, что означало полный и окончательный разрыв наших отношений.

Вот тогда-то я и решился написать ей о необходимости забыть друг друга. Дело это оказалось не простым, несколько вариантов письма я выбросил в урну. Действительная причина разрыва - отсутствие национальной общности не была бы понята Инной и была бы признана ею неуважительной. Наиболее вероятной реакцией на моё письмо в этом случае был бы её приезд с целью убедить меня в неосновательности этих сомнений.

И тогда я решился на обман и написал, что встретил девушку, которую полюбил, и на которой собираюсь жениться перед окончанием института. Я не нашёл ничего лучшего для своего оправдания, как сослаться на чувства, которые в таких случаях не поддаются рассудку и принуждают порой к безумным действиям и поступкам.

Слова благодарности Инне за её доброе сердце и чистые девичьи чувства, как и просьба о прощении, показались мне формальными, неубедительными и неискренними, но я не сумел подобрать других, которые бы увязывались с этой неправдой в главном. Я нагло и бессовестно солгал девушке, которую любил и которая была полна любви ко мне.

Никогда раньше и на протяжении всей своей жизни позднее я не казался таким гадким и мерзким самому себе, как тогда, при разрыве с Инной - милым и добрым другом юности, которого я не забуду до конца своей жизни.